Комендант «Хонки» Виктора Януковича Петро ОЛИЙНЫК: «Яйца Фаберже, золотую подкову видел, а еще официальное поздравление Януковичу, которое начиналось словами «Ваше превосходительство», а внизу подпись: «Дмитрий Медведев», но золотого батона не было»

33-летний львовянин отправился в резиденцию прямо с Майдана — в шлеме, самодельных латах и с флагом УПА на плечах. При­ехал из любопытства: на золотой унитаз посмотреть, а застрял на четыре месяца. Первое время боролся с мародерами, вовсю орудовавшими в имении Януковича, а после стал комендантом «Хонки» — огромного дома, где четыре года жил сбежавший экс-глава государства.

Интервью пришлось брать на ходу: Петро то экскурсии водил, то хозяйственные вопросы решал. О «Межигорье» рассказывал быстро и по-деловому, о Майдане вспо­минал неохотно, хотя участвовал во всех ключевых событиях украинской революции: начиная с разгона студентов в ночь на 30 ноября 2013 года и заканчивая расстрелом активистов 18-21 февраля 2014 года, когда от пуль снайперов погибли больше 100 человек. «Не вытягивайте из меня эту информацию: душа переворачивается, в голову всякое лезет. За что парни погибли? Вышли, а их расстреляли. За что?».

«СЛАВА БОГУ, НЕ СОЖГЛИ НИЧЕГО, ПОТОМУ ЧТО ЛЮДИ, ПРИЕХАВШИЕ  К ЯНУКОВИЧУ «В ГОСТИ», ОЧЕНЬ ВОЗМУЩЕНЫ БЫЛИ»

— Петро, где золотой батон?

— Да не видел я никакого золотого батона! Когда в «Межигорье» приехал, его уже не было. Золотые украшения, яйца Фаберже, даже золотую подкову видел, а еще официальное поздравление Януковичу, которое начиналось: «Ваше превосходительство», а внизу подпись: «Дмитрий Медведев», но золотого батона не было.

— Когда вы приехали в «Межигорье», а главное, зачем?

— 22 февраля, как только стало известно, что Янукович сбежал из Киева. Приехал прямо из-под Верховной Рады, хотел увидеть, что за поместье такое, ну и на золотой унитаз посмотреть, о нем столько говорили. Да и что было делать, на Майдане сидеть, очередного Веча ждать? Возле главных ворот поместья собрались люди, но все было закрыто. Я вернулся на Майдан, взял дрель, болгарку и опять в «Межигорье». Хотел аккуратно высверлить двери, спокойно и культурно зайти, посмотреть.

— Долго сверлили?

— Разве я сказал, что сверлил? Я только собирался. Янукович 21 февраля сбежал, я попал в «Межигорье» на следующий день, до меня тут уже другие побывали. А я в чем был на Майдане — в каске, со щитом, с палкой, — в том и приехал. Вообще, удивлен, что ни одного инцидента со стрельбой, ранениями, жертвами не было. Слава Богу, не сожгли ничего, потому что люди, приехавшие «в гости» к Януковичу, очень возмущены были.

Я одним из первых на территорию зашел: ходил, любовался, потому что дейст­вительно очень красиво. Вначале, правда, осторожно шел, оглядывался, чтобы «Беркута» не было. Ходили слухи, что охрана Януковича перед бегством растяжки поставила. Подошел ко входу в «Хонку» — закрыто. Еще кто-то подошел, так мы до вечера и простояли, не заходили. Подмога с Майдана так и не пришла, даже чай не привезли.

Ночь наступила, у меня, как назло, мобильный на морозе глючить стал — ни позвонить, ничего. Да еще кто-то ляпнул, что Янукович может вернуться в «Межигорье» с силовиками и нас перережут, как котят. В общем, решил вернуться на Майдан.

— 22 февраля вечером на площади уже Юлия Тимошенко в инвалидном кресле выступала, приехала на Майдан прямиком из харьковской больницы...

— Да, а до того Нестора Шуфрича схватили, на сцену тянули, чуть руки-ноги ему не переломали. В общем, я взял болгарку, дрель и вернулся в «Межигорье». Ребятам, которые на КПП остались, сказал: «На Майдане все нормально, Юлька приехала, что-то со сцены вещает. Давайте лучше тут порядок наводить».

«ПЕРВЫЕ НЕДЕЛИ ПО ТРИ ЧАСА СПАЛ, И ТО ДНЕМ, ПОТОМУ ЧТО НОЧЬЮ В «МЕЖИГОРЬЕ» ВОРОВАЛИ, ЛОМАЛИ, КАРТИНЫ ИЗ РАМ ВЫРЕЗАЛИ...»

— С чего начали наведение порядка?

— После меня еще нескольких пустили: ходили фотографировали, но аккуратно, чтобы ничего не поломать. Правда, кто-то успел клюшки для гольфа присвоить: мол, заберу как трофей. Я уговаривал не брать. «Зачем? — спрашивал. — Может, и я тоже хочу, но их всего несколько. Я возьму, ты возьмешь, он возьмет, а дальше что? Придут люди смотреть «Межигорье», пусть и клюшки эти увидят». Кто-то в «Хонку» через вентиляцию залез, но его словили, на КПП отправили, а я решил помыться.

— Вы в «Межигорье» отправились, чтобы душ принять?

— На Майдане месяцами только влажными салфетками в порядок себя приводили. До «Межигорья» я на Иордань (19 января, праздник Крещения Господня. — Авт.) последний раз мылся, а тут гляжу: баня открыта, активисты какие-то бумаги сушат. В общем, спросил разрешения. Пока мылся, они шушукались, ведь тогда ничего ясно не было: свой — не свой, «титушка» или майдановец. Я их успокоил: не волнуйтесь, помоюсь и уйду, но мне разрешили в бане переночевать. Утром опять пошел к «Хонке», а внутри нее уже кто-то ходил.

— Кто?

— Не знаю. Смотрю, вещи разбросаны, как будто в спешке что-то искали, где-то уже сумки огромные стоят, в них бутылки с алкоголем сложены, гора ключей от всех помещений рядом лежит. Люди какие-то ходят, говорят, что с Майдана. Один даже помощником депутата представился. В общем, уговорил их покинуть помещение.

— Вот так просто: силой слова уговорили?

— Конечно, а как еще, стрелять, что ли? Говорил им: можно, конечно, все разграбить, но только вспомни, как гробы на Майдан несли. Вспомни и ответь: ребята точно гибли за то, чтобы ты сейчас мародерствовал в «Межигорье»? Я, говорю, не могу запретить, но мозги включай: у тебя цель — нажиться? В общем, хаос начался, они что-то кричали, ключи пытались у меня отобрать.

Я понял: надо спокойно и терпеливо переждать, с кем возможно — говорить. Ну а дальше... Первые недели в «Хонке» по три часа в сутки спал, и то днем, потому что ночью опять какое-то движение начиналось: то одни приходили, то другие, все кричали, что теперь они здесь коменданты. Дурдом. Оружие искали. Я вообще удивлен, как они друг друга не поубивали. Никто не понимал, что завтра будет, постоянно ждали очередного наступления беркутовцев. Тревожно было очень. Вы заметили, что на стенах голые крючки остались, а картин нет?

— Ну да, картины же в музей передали.

— Какой музей? То есть передали, конечно, но лишь то, что не утащили в первые дни. Бегали какие-то товарищи с автоматами, почему-то Самообороной себя называли: врывались, разворовывали, ломали... Кричали: мол, мы с Майдана, мы ве­ликие охранники, а сами картины из рам вырезали. Брали потому, что не понимали, как завтра сложится. Были бы кружки в золотой цвет покрашены — и те бы умыкнули.

— Так как вы мародерство прекратили?

— Долго и тяжело рассказывать. Справились, хотя всякое было. Через несколько дней все, кто нахватал-награбил, ушли, а мы потихоньку стали наводить порядок, поддерживать это огромное хозяйство. Когда музейщики пришли, я им передал вещи из «Хонки», акты подписывал: «Я, Олийнык Петро, самоорганизация, адрес такой-то». Не боюсь подписываться своим именем, хотя знаю, что рано или поздно придут из прокуратуры и начнут тупые вопросы задавать: кто ты, что ты, зачем в «Межигорье» пришел, где был, кого видел?

«НА МАЙДАНЕ Я, КАК НА ЗОНЕ, БЫЛ, А В «ХОНКЕ» — КАК В ТЮРЬМЕ»

— Почему вас называют Примарой?

— «Призрак» по-русски. Был один патриот, дал мне такое прозвище, потому что я в темноте по «Хонке» передвигаться могу. Дом огромный, но я быстро все ходы-выходы изучил.

Еще на крышу лазил, флаг красно-черный установил. Меня просили снять: мол, российские журналисты и так везде кричат, что в Украине сплошные «бендеровцы». Я отказался. При чем тут Бандера? Это повстанческий флаг, символизирующий землю и кровь, пролитую за Украину. Я с этим флагом весь Майдан прошел.

— Многие возмущаются, что майдановцы за вход и экскурсию по «Межигорью» деньги берут.

— При вас женщины зашли, они за цветами в саду ухаживают. До этого электрик приходил, сауну и боулинг чинил. Мы им зарплату платим, но ведь деньги брать откуда-то надо. Проводим экскурсии, чтобы хоть как-то это огромное хозяйство в порядке держать.

У меня во Львове отец, мать, ребенок остались, я хоть завтра могу домой вернуться. Но нельзя, потому что точно знаю: если бы не остался здесь в свое время, никто бы не увидел ни стульев, ни штор, ни сокровищ — ни-че-го, кроме голых стен. Это надо сберечь, чтобы все поняли: сколько януковичи наворовали. Спортзалы, бильярды, бассейны, сауны, боулинги — из «Межигорья» можно что-то толковое сделать, хоть часть денег людям вернуть. Не разваливать и разворовывать, а сберечь и отдать громаде — вот как я хочу.

— И когда собираетесь громаде отдать?

— С 22 февраля здесь торчу. Только раз выходил за территорию «Межигорья», 8 марта, когда мама и дочка в Киев приехали меня навестить. Звонил одному, другому, третьему, спрашивал: кому это все отдать? Кто ответственность возьмет? Кому мне рассказать, какой тут бардак был? Нет ответа. Приезжали несколько депутатов: мол, сделаем, внесем, проголосуем. «Хорошо, — я отвечал, — буду ждать». Второй раз никто из них не появился. Понимаю, после Майдана Крым начался, теперь вос­ток Украины... В общем, ждем, кому передать «Межигорье», а пока поддерживаем все в нормальном состоянии. Я на Майдане, как на зоне, был, а в «Хонке» — как в тюрьме.

— Почему «как на зоне»?

— Не мог с Майдана уйти, переживал, потому что в моей палатке разлив «коктейлей Молотова» чуть ли не круглосуточно происходил. Делали что могли, надо было защищаться. С крыш по людям стреляли, сам видел. Снайперы или нет — не знаю.

— Много ваших друзей погибло?

— Не вытягивайте из меня эту информацию. Не хочу и не могу об этом говорить: душа переворачивается, в голову всякое лезет. За что парни погибли? Вы­шли, а их расстреляли. За что?

«НАВЕРХУ НЕ РАССЧИТАЛИ, ЧТО ЛЮДИ С ГОЛЫМИ РУКАМИ НА АВТОМАТЫ ПОЙДУТ»

— Какого числа вы приехали на Майдан?

— 25 ноября 2013 года. Перед этим планировал на заработки уехать, даже загранпаспорт сделал, но... Половина ук­ра­ин­цев на заработках за рубежом, там порядок. Сказали: «За работу заплатим 100 долларов» — заплатят. У нас же скажут: «200 дол­ларов» — дадут 50, а то и взашей ни с чем прогонят. Ехал на Майдан, потому что надо с чего-то начинать, хоть чуть-чуть, но контролировать власть. Думаете, нам в Россию, в Таможенный союз надо было идти? Там такой же бардак, такой же царек сидит и вручную всем правит.

— Вы были на площади в ночь на 30 ноября, когда «Беркут» жестоко избил и разогнал студентов?

— Был, но вспоминать не хочу. Потому что больно, много вопросов осталось. Почему, например, когда начался разгон, на сцене никого не было? Так называемые лидеры Майдана, звезды-активисты, певица Руслана — все исчезли. Аппаратуру со сцены за час или полтора до разгона вдруг собрали и увезли. Зачем? Нам отвечали: мол, надо было колонки на более мощные поменять... Вот кому об этом рассказать, кто поверит? Кто думать умеет, сам все поймет, остальным ни объяснять, ни доказывать ничего не надо.

Я прекрасно понимал, что наверху свои игры шли. Если бы действительно был отдан приказ зачистить Майдан, выполнили бы за 10 минут. Поэтому, когда в палаточном городке ночную охрану выставляли, в солдатиков играли, я говорил: «Расслабьтесь, если захотят напасть, сделают это за пару минут, в полете разорвут».

Мы мирно стояли, а наверху под наше стояние свое мутили. Вот только не рассчитали, что люди без ничего, с голыми руками на автоматы пойдут: в них стреляли, а они все равно шли...

— В вас тоже стреляли?

— На Грушевского резиновой пулей руку прострелили. Между мной и беркутовцем метров 10 было: я камни бросал, а он стрелял, но я его морду запомнил. Через пару дней армянина убили (20-летний Сергей Нигоян погиб 22 января 2014 года от пули, выпущенной охранявшими правительственный квартал. — Авт.). Я тогда колеса автобусу с силовиками проткнул. Нас гранатами закидывали, мы отбегали, смотрели, есть ли раненые, и опять к баррикадам. Когда гранаты взрывались, я сначала боялся, падал, матюгался, а после 20 минут привык. Тяжело было, когда беркутня «Терен» бросать начала (слезоточивая и светошумовая граната «Те­рен». — Авт.), приходилось в сторону отбе­гать, потому что задохнуться можно было. Они думали: гранаты бросим — все раз­бегутся, а нас это лишь заводило.

Были ситуации, когда многим из нас очень страшно становилось. Но я просил: или сзади встань, или в палатке спрячься, или домой возвращайся, но не показывай свой страх другим. Мы все боялись. Конечно, глупо было открыто идти на автоматы, ни у кого из нас тогда защиты не было, одни щиты фанерные и самодельные бронежилеты, которые насквозь простреливались. Но смысл был в том, чтобы показать этим наверху: мы есть! Какое они право имеют не пускать нас в правительственный квартал? Никто бы ничего в их Раде и Кабмине не ломал.

— Вы пытались с силовиками на Грушевского поговорить?

— Они же против нас детей из внутренних войск выставили. В автобусе эти пацаны в полной экипировке сидели, сознание теряли, потому что не обучены два-три часа через противогаз дышать. Думаю, половина вэвэшников хотела бросить все и уйти, но не знали как. Переход на сторону Майдана означал предательство Родины, а за это уголовная статья. Один мне рассказывал: мол, ну меня же посадят. Так нас и так бы всех пересадили! Я точно знал: если уйду с Майдана — меня на 15 лет в тюрьме закроют. За что? «Коктейли Молотова» разливал.

За строем солдат из ВВ всегда «Беркут» стоял: строй размыкался, беркутовцы быстро выходили, стреляли и опять за спины пацанов прятались. Эти тыловые крысы всю дорогу сзади стояли и расстреливали, расстреливали...

«Я БЕРКУТОВЦЕВ ТОЛЬКО КАК ЖИВОТНЫХ ВОСПРИНИМАЮ: СКАЗАЛИ ИМ «ФАС!» — И ОНИ, НЕ ВКЛЮЧАЯ МОЗГОВ, РВАНУЛИ БИТЬ, РАЗГОНЯТЬ, УБИВАТЬ»

— Но ведь был и львовский «Беркут», который — первый и единственный — отказался приказы выполнять.

— Не рассказывайте мне про львовских, я прекрасно знаю, кто попадает в местный «Беркут»: абсолютно отмороженные дебилы. Оружие сложили, говорите?

Показуха! Скинул погоны, значит, к нам переходи! Чего ваш львовский «Беркут» не приехал на Майдан и не встал со мной рядом? Отказались в активистов стрелять — молодцы, уважаю, но надо было не во Львов возвращаться, а нас в Киеве защищать!

Я беркутовцев только как животных воспринимаю: сказали им «фас!» — и они, не включая мозгов, рванули бить, разгонять, убивать.

— Вы под дубинки «Беркута» попали?

— 18 февраля, после мирного шествия под стенами Верховной Рады. Рядом офис Партии регионов был, его уже разгромили и подожгли. Я туда зашел, а там почему-то ящики с помидорами и огурцами стоят, в кух­не шесть работников закрылись, тряс­лись от страха, не понимали, что происходит. Все в дыму, пожарная система сработала. Эти шестеро кричат: «Мы сдаемся!». — «Ну, — говорю, — тогда двери открывайте». Света нет, я фонариком посветил, эти шестеро в угол забились. Страшно, понимаю: на улице же и драки были, и гранаты взрывались, и силовики стреляли, и «коктейли Молотова» летели.

Я их вывел, опять спустился в подвал, хо­тел жесткие диски из компьютеров вынуть, мало ли, какая там важная информация могла быть. Пока разбирался, забежал активист перепуганный, поскользнулся, упал, но прокричал: «Беркут» идет!». Мы сразу вы­бежали на улицу: справа «Беркут», слева — «титушки», посередине — пресса.

В об­щем, схватили меня, «закопали» (стали бить ногами. — Авт.), еще бы полминуты и... Но они на кого-то отвлеклись, а я сумел отползти в соседний двор. В общем, чуть помяли, голову разбили немного, но кости были целы, так что в больницу не обращался.

— В ночь с 18-го на 19-е была одна из самых жутких зачисток Майдана: силовики палаточный городок сожгли, Дом профсоюзов подпалили и чуть ли не половину площади отбили...

— Я до этого с одним парнем из Дублян познакомился. Он всю ночь бегал, в бой рвался, петарды поджигал, бутылки носил. Только приехал на Майдан, энергии куча... «Спокойно, — говорил ему, — нам главное — площадь удержать, а не рваться куда-то». Он всю ночь «коктейли» бросал, под водомет попал, тогда еще морозы сильные были, промок весь. 20-го его убили. Обстоятельств не знаю. Погиб, и все. Ему тоже 33 года было. Не надо было ему ни в какую атаку идти: беркутня вооружена была, а у нас даже бронежилетов не было...

— Как «не было»? Но ведь к тому времени волонтеры кучу бронежилетов купили и раздали Самообороне.

— Может, приближенным и досталось. Я даже купить хотел, и деньги у меня были, но сначала не знал, где их продавали, после подешевле искал. В общем, только здесь, в «Межигорье», обзавелся бронежилетом.

В какой-то из дней Святослав Вакарчук на Майдан приехал, на двух джипах, с ох­ра­ной, щиты привез. «Лучше бронежилет дай­те», — говорю. Вакарчук сказал, что у него нет. Кто-то к нему за автографом подбежал, а у меня отвращение к человеку. Ну кем бы ты ни был, зачем на джипах, с охраной? Выйди к людям, пешком среди нас пройдись...

Я ни в какую Самооборону не записывался и не собираюсь, не хочу ни за кого отвечать, тащить людей на смерть. Когда Дом профсоюзов сгорел, штаб Самообороны переехал. Я как-то мимо проходил, вижу: пацаны в очереди стоят, в сотни записываются. Другие список ведут, форму песочную выдают, кто-то в руководство пролезть пытался. Всякое было.

Я мог жить в любом здании на Майдане: и в Доме профсоюзов, и в Киевской мэрии. Но я в своей палатке оставался даже при минус 25-ти. И с депутатами-комендантами Майдана знаком был, мог жить на площади, как у Бога за пазухой. Но я не за тем в Киев ехал, чтобы наверх пролезть, а такие на Майдане тоже были.

«НАМ ВСЕМ НУЖНО МЕНЯТЬСЯ, ТОГДА И СИСТЕМУ ПОСТЕПЕННО ПЕРЕЗАГРУЗИМ»

— Если бы не «Межигорье», поехали бы сейчас на восток Украины?

— Нет. Ни командовать, ни переубеждать никого не хочу. Пусть жители Донбасса своей головой думают. Хотят и дальше в говне жить — пусть живут. Не хотят — пусть включают мозги и вместе с нами начинают меняться. Майдановцам ни в Крым, ни в Донецк, ни в Луганск ехать не надо, у нас еще будет случай умереть.

Я ни в какие Нацгвардии и добровольческие батальоны не собираюсь. Лучше раздобуду оружие, спрячусь в лесу и так буду защищаться. Я не идиот, чтобы на танки идти. Если Верховной Раде надо, пусть сама идет. Или как? Вы там заседать будете, а я на востоке воевать?

— Вы в новую власть не верите?

— На Майдане к людям только Виталий Кличко спускался. Я не говорю, что Арсений Яценюк или Олег Тягнибок с активистами не общались, просто Кличко не пиарился, не таскал за собой фотографов, в палатку ко мне заходил, автографы раздавал, и сам спрашивал, и простых людей выслушал... Правда, в последние дни Майдана возле Кличко уже никто не собирался: люди не простили, что он на переговорах руку Януковичу пожал. Вот только Кличко один, он целый клан не поборет. Клан, где — выше-ниже, но везде бандиты, присоски, которые и при Януковиче, и сейчас остались.

Я и на Майдане понимал: скинем одного, придет другой такой же. Меняем шило на мыло. Но мы хотим контролировать их, вот в чем суть. Одних политиков выгнали, другие остались. Янукович отдавал приказ стрелять по людям, но ведь он это кому-то приказывал, и последним в этой цепочке был тот, который стрелял. И не надо постоянно твердить, какой Янукович плохой. Я и сам знаю. Пусть лучше эта новая честная власть ответит, где была при Януковиче. Пусть бывшие члены Партии регионов, которые вдруг честными стали, расскажут, как кнопочки 16 января в Раде нажимали, за «диктаторские» законы голосуя.

Нам всем нужно меняться, тогда и систему постепенно перезагрузим. После «оранжевой революции» тоже вроде демократичнее стало, но года не прошло, как старые чиновники опять в кабинеты вернулись. Вот я и говорю: снизу все изменения начинать надо, потому что сверху не получается — ну не расходятся они! Местами меняются, но не расходятся. Значит, выход один: жестко контролировать всех политиков и самим меняться.

— И сколько времени на это уйдет?

— Ни я, ни вы этого не увидим. Но вы своего ребенка научите порядку, я — своего, так и будем страну менять. Я одно знаю: 50-100 майдановцев будут потихоньку продолжать свое дело. И «бандеровцы», и донецкие на самом деле одного хотят — порядка, личной ответственности политиков, силовиков, простых людей — всех!

Хотим, чтобы каждый одинаково отвечал, неважно, пять гривен у него в кармане или миллион. Так что нам еще долго бороться придется и с системой, и с самими собой.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter