Сын Вии АРТМАНЕ Каспарс ДИМИТЕРС: «Единственный служебный роман случился у мамы с Евгением Матвеевым на съемках фильма «Родная кровь». Чувства у них вспыхнули серьезные, чуть не привели к распаду семей...»

Одно из самых ярких художественных воспоминаний моего детства — финальные кадры картины «Эдгар и Кристина». Перед глазами до сих пор стоит полумрак церкви, пронизанный идущими с потолка солнечными лучами, и невероятно красивая женщина в короне из белой косы. Она снимает с головы фату и надевает ее на голову стоящего перед ней на коленях мужчины... Так же красиво, на иностранный манер — Прибалтика не зря считалась советской Европой! — звучит и имя актрисы — Вия Артмане. Потом были «Родная кровь», «Никто не хотел умирать», «Туманность Андромеды» и, наконец, «Театр». И Вия Артмане была уже не прекрасной незнакомкой, а актрисой, которую мы любили и о которой не знали практически ничего.

«Мне было 13 лет, когда мама впервые разрешила курить»

Единственный сын Каспарс был величайшей болью и радостью актрисы.

— Каспарс, почему-то разные источники расходятся в данных о Вие Артмане: одни называют ее Францевной, другие — Фрицевной.

— Имя ее отца — Фрицис, но у русских это всегда вызывало ассоциации с фашистами. Наверное, поэтому маму и переименовали во Францевну — для благозвучия.

— С какого возраста вы ее помните?

— С самых первых переживаний детства. Я не мог заснуть, не взяв ее за руку, требовал, чтобы она рассказала мне сказку или спела колыбельную. Мама знала миллион латышских народных песен... Но не все мои воспоминания о детстве одинаково приятные. Мои родители были постоянно заняты, и я рос детсадовским ребенком. Меня отдали туда очень рано, а летом даже отправляли вместе с садиком на дачу. Она находилась в курортной Юрмале, но я все равно воспринимал ее как ссылку. Мне хотелось туда, где проводили лето мои бабушки и папа с мамой.

«В детстве ее называли Алида-Вия. У нас в Латвии детям часто дают двойные имена, и я думаю, имя Вия мама получила за красоту — фиалка по-латышски вийолите»

Думаю, детский сад был ошибкой моих родителей. Из-за того, что я слишком рано стал коллективным ребенком, меня так же рано начала привлекать свобода от каких-либо обязательств, я воспринимал в штыки все, что было связано с общественными нормами поведения и дисциплиной в семье. Мне все время хотелось удрать на улицу, к бродягам — мне казалось, что именно там царит идеальная свобода.

Мама не могла уделять мне столько времени, сколько мне хотелось, и иногда я думал, что она не так уж сильно меня любит. Только когда ее не стало, я прочел дневники, которые она начала писать сразу же после моего рождения, еще в роддоме, а потом дисциплинированно вела почти каждый день. Из них я узнал, каким был в младенческом возрасте (мама называла меня «пузырьком») и насколько сильно она меня любила. Если бы я прочел эти записи лет на 20 раньше! Но, видимо, Богу было угодно, чтобы это случилось уже после маминой смерти — так ее слова глубже проникли мне в душу.

— А что Вия Фрицевна рассказывала вам о своем детстве?

— Она была простой крестьянской девочкой, пастушкой. Отца потеряла, еще находясь под сердцем у своей мамы, и уже родилась сиротой. В детстве у нее не было игрушек: она мастерила кукол из цветов и уже тогда мечтала о театре. Представляете, у простых крестьян, среди которых она жила, был собственный... театр. В сарае! Там мама и выступала — читала стихи, пела песни, играла роли сказочных героинь. Позже семья, лишенная кормильца, перебралась в Ригу. Поселились на чердаке, в узкой комнатушке с низким потолком. Письменным столом служил старенький чемодан: положив его на колени, мама читала и писала.

— Почему, став актрисой, она отказалась от прежнего имени Алида и стала Вией?

— Так ее называли в детстве — Алида-Вия. У нас в Латвии детям часто дают двойные имена, и я думаю, имя Вия мама получила за красоту — фиалка по-латышски вийолите. Решив стать актрисой, она выбрала его, а когда приняла православие, была крещена как Елизавета...

— Мама строго вас воспитывала?

— Нет, никогда. У нее не всегда хватало на нас с сестрой времени, да и ее педагогические методы были своеобразные. Мне было 13 лет, когда она впервые разрешила мне покурить у окна, но только один раз — думаю, мама знала, что я балуюсь табаком с восьми лет. Она терпела, терпела, а потом, когда понимала, что сил больше нет, плакала. И ее слезы действовали на меня гораздо сильнее строгих слов отца.

Вия с Каспарсом. «Я рос детсадовским ребенком. Мама не могла уделять столько времени, сколько мне хотелось, и иногда я думал, что она не так уж сильно меня любит»

Лет в 16 я в своем юношеском бунтарстве и хулиганстве, видимо, дошел до предела, потому что меня забрали в милицию. Какие-то офицеры меня допрашивали, показывали фотографии моих уличных товарищей, рассказывали, какие преступления те совершили, пугали колонией. Я тогда ужасно испугался. Потом меня закрыли в камере без окон, где я дрожал от ужаса. Через несколько часов меня снова вызвали на допрос, и я увидел в кабинете у следователя маму — она сидела и плакала. Менты разыграли перед нами классическую сценку «плохой и хороший следователь»: плохой угрожал тюрьмой, а хороший вроде бы сочувствовал, но стыдил...

С улицей я завязал в один день. Летом с чердака какой-то дачи стащил полное собрание сочинений Иммануила Канта и с его помощью начал становиться интеллигентным молодым человеком. Только лет пять назад мама призналась, что весь этот спектакль со слезами был ее идеей. Вот такая она у меня была Макаренко.

— Почему ни вы, ни ваша сестра не пошли по родительским стопам и не стали актерами?

— Наверное, нам было достаточно родителей-актеров. С тех пор как умер отец, для меня умер и театр. Даже на мамины спектакли я ходил неохотно. К тому же мы с сестрой индивидуалисты: чтобы что-то создать, нам надо остаться наедине с собой. Именно поэтому я, как ни пытался, не смог создать группу бард-рока. Теперь сочиняю песни, сидя дома у компьютера, и сразу же их записываю. Сестра Кристиана, а она художница, тоже работает наедине — только с карандашом или кисточкой.

— Мама рассказывала вам о знакомстве с вашим отцом?

— Вообще-то, она не очень любила распространяться на эту тему, поэтому я все узнал сам. Она была у отца второй женой. Первая, Джемма Скулме, — одна из известнейших художниц Латвии. У меня есть сводный брат, Юрис Димитерс, он художник, старше меня на 10 лет. У отца был еще и внебрачный сын Денис, который имел 13 судимостей и провел жизнь по тюрьмам и лагерям. В заключении он всем сказал, что приходится сыном не только Артуру Димитерсу, но и Вие Артмане. А поскольку у мамы был только один сын — я, обо мне до сих пор ходит легенда как о зеке. (Смеется). Для меня, как для социального барда, это большая честь.

Мои родители познакомились, когда мама начала играть в театре Эдуарда Смильгиса «Дайлис». Для меня останется загадкой, почему эти два совершенно не подходящие друг другу человека поженились.

Отец к тому времени обладал блестящим глобусом-лысиной, имел репутацию сильно выпивающего донжуана, к тому же был старше мамы на 14 лет. Как ему удалось ее убедить, что он самый лучший, ума не приложу. Уже после его смерти мама вспоминала, что он ей угрожал: мол, если откажешься стать моей женой, о театре придется забыть — он сделает все, чтобы она там не работала. Но мне как-то не верится, что только ради сцены она добровольно взвалила на себя такой тяжелый крест и несла его потом всю жизнь.

«С отцом она была счастлива как актриса и несчастлива как женщина»

— Неужели ваш отец был настолько плохим мужем?

Вия Артмане и Евгений Матвеев. «Родная кровь», 1963 год. «Наверное, энергия их любви передалась фильму, который зрители не могли смотреть без слез»

— Как в каждом человеке, в нем было намешано и плохое, и хорошее. Он был личностью яркой, на всех праздниках, пирушках и застольях всегда оказывался в центре внимания. Над его шутками и рассказами все смеялись до колик. Их с мамой объединяла любовь к театру.

Возвратившись вечером со спектакля, родители могли часами сидеть и разбирать только что увиденный спектакль — пьесу, по которой он поставлен, игру актеров, находки режиссера-постановщика. И отец в своих оценках всегда был мудрее и точнее мамы. Он помогал ей работать над ролями, был для нее настоящим Станиславским. Она была счастлива с ним как актриса и несчастна как женщина.

— Вия Фрицевна и в интервью признавалась, что не очень счастлива в личной жизни...

— Еще несчастнее она стала, овдовев. Это случилось 1 ноября 1986 года. Тогда я понял: все, что она об отце говорила, было правдой только наполовину. Артур Димитерс был единственным человеком на свете, с которым она привыкла обсуждать самое главное в жизни — свое творчество. Без него наступило время ее творческого одиночества.

Поскольку беда никогда не ходит одна, ее личный, внутренний кризис, совпал с кризисом внешним, социальным, — после перестройки произошла перезагрузка идеологической системы. Новый режим повернулся к Вие Артмане, извините, задом. Но поскольку человек так устроен, что во всех своих несчастьях склонен винить кого-то другого, мама в интервью не очень хорошо говорила об отце.

«О Матвееве мама говорила, что он был хорошим человеком и настоящим мужчиной»

— В свое время много судачили о романе Вии Артмане с Евгением Матвеевым, разгоревшемся во время съемок картины «Родная кровь»...

— Это был единственный в маминой жизни «служебный роман». Грешно, конечно, но так уж случилось. Теперь, когда ни его, ни ее уже нет в живых, только Бог им судья. Чувства у них вспыхнули серьезные, чуть не привели к распаду семей, но мама была человеком долга.

Вия Фрицевна с мужем Артуром Димитерсом, сыном Каспарсом и дочерью Кристианой. «Отец был старше матери на 14 лет, имел репутацию выпивающего донжуана, и как ему удалось убедить маму, что он самый лучший, ума не приложу»

О своих отношениях с Матвеевым она мне, естественно, не рассказывала, говорила только, что он был очень хорошим человеком и настоящим мужчиной. Наверное, энергия их любви передалась фильму, который зрители не могли смотреть без слез. Особенной картина стала еще и потому, что маме, несмотря на акцент, впервые разрешили озвучить себя. Она поняла это так, что ей позволили быть собой.

— Была у нее картина, которую она любила больше других?

— Никогда ее об этом не спрашивал. Даже книгу, которую она писала, я не читал — боялся узнать из нее то, чего не было. У мамы была слабость преувеличивать, обставлять события выдуманными декорациями, добавлять мизансцены — она и тут была истинной актрисой, особенно если выпивала пару стаканчиков. В результате получалась полуправда.

Мне ее правды и не надо было, я хотел видеть в ней маму, а не актрису. Знаю только, что не всегда роли, которые пользовались успехом у зрителей, были у нее любимыми. Только однажды вкусы совпали — она тоже обожала «Театр». Жаль только, что ей не разрешили самой озвучить Джулию Ламберт, ведь русским она тогда владела в 100 раз лучше, чем во времена «Родной крови».

— Что произошло с Вией Фрицевной после распада СССР?

— Первым делом ее вышвырнули из квартиры, в которой она прожила 40 лет. Объяснили это тем, что появился истинный хозяин дома. Им оказался... внебрачный внук любовницы настоящего хозяина. Мама пыталась добиться справедливости, обивала пороги разных инстанций, но все тщетно. Эти переживания тяжело сказались на ее здоровье — случился один инсульт, потом еще, еще... Когда я пытался заступиться за нее, меня называли бесстыжим попрошайкой, который хочет нажить себе капитал на популярности матери.

Моей жене Лиге удалось невероятное: она выбила у рижской Думы выгоревшую квартиру в центре города. Место миллионное, но нужны были огромные деньги на ремонт, а маминой пенсии и моих доходов на него явно не хватало.

С Донатасом Банионисом в картине Витаутаса Жалакявичюса «Никто не хотел умирать», 1966 год

Тогда я и написал нашумевшую статью «Сколько стоит Вия Артмане!». Из-за нее на меня вылили столько грязи, что мало не показалось. Чтобы сделать ремонт, мы взяли огромный кредит в банке «Parex», который недавно кинул все наше государство и из-за многомиллионных кредитов стал государственным банком. Когда это случилось, квартиру пришлось продать. Мама переехала в пригород, на нашу старую дачу, откуда ей очень неудобно было ездить на работу в театр. Это был второй сильный удар, но его мама пережила уже не так трагически. К тому времени она приняла православие и все свои душевные раны лечила в храме Свято-Троицкого монастыря.

— Вия Фрицевна была домашней женщиной?

— Даже слишком, что было совершенно нетипично для актрисы ее уровня — сама готовила, убирала, стирала. Она с детства привыкла все делать своими руками — и розы выращивать, и сорняки вырывать. Даже когда уже жила на даче и очень плохо себя чувствовала, мы, приезжая, удивлялись тому, каким чисто убранным всегда был дом и ухоженным сад. Мама была экономной, ей удавалось выживать даже с ее незаслуженно маленькой пенсией. Еще и нам с сестрой деньги подсовывала — мне на бензин, Кристине на автобус до Риги.

Мало кто знает, что народная артистка СССР десятилетиями носила одни и те же платья, просто перешивая их по моде. Мама всегда умела собраться, преподнести себя. Единственное, что ей не удавалось, — это ограничивать себя в еде. Особенно в последние годы, после перенесенных инсультов. Лишний вес становился обузой для сердца и сосудов.

— Сын героини фильма «Театр», одного из лучших фильмов Вии Артмане, говорил, что не может отличить свою мать от сыгранных ею ролей...

— К сожалению, я о себе это же сказать могу. Работа актера — не только полет духа, вдохновение и озарение, но еще и опасное перевоплощение, которое влияет на психику человека, накладывает отпечаток на его личность. В чем-то маме было легче, ее народное происхождение позволяло ей максимально долго оставаться естественной.

Артмане и Гунар Цилинский, «Сильные духом», 1967 год

Но все равно ей часто казалось, что она теряет себя в обыденной жизни и находит, выходя на сцену, к публике. Актер старается не лгать зрителю, но при этом часто лжет самому себе и своим близким. Это вам подтвердит любой представитель актерской профессии, если, конечно, не побоится быть честным.

Меня она очень любила, баловала, все мне прощала, но абсолютной открытости, чистосердечности между нами не было.

И это не столько ее, сколько моя вина. Самыми лучшими наши отношения стали в последние месяцы ее жизни. В то время у нее была такая чистая, нежная и прозрачная душа, что она напоминала мне ребенка. Болезнь стерла все амбиции, разрушила все стены, и я мог просто любить ее: возить в инвалидной коляске, мыть в душе. Бог дал мне возможность хоть частично вернуть ей долг за ее любовь, заботу и причиненные страдания.

Режиссер Янис СТРЕЙЧ: «Вия говорила: «У меня нет комплекса неполноценности, чтобы компенсировать его дорогими вещами»

Янис СТРЕЙЧ подарил Вие Артмане одну из лучших ее ролей — Джулию Ламберт в экранизации «Театра» Сомерсета Моэма.

— Янис Янович, как долго вы были знакомы с Вией Артмане?

— Стаж нашей дружбы впечатляет — лет 50, наверное. Помню ее первые шаги на сцене: я был режиссером-практикантом, а она — молоденькой актрисой.

— Сразу было понятно, что у нее незаурядное дарование?

— Знаете, да. Хотя молодой человек никогда не бывает великим. Он может быть талантливым, обаятельным, подающим надежды, но было сразу видно: у нее есть все данные, чтобы стать великой. У Вии все три составляющих актерского дара: воля, ум и эмоции — были развиты гармонично и пропорционально. Что бы ни случилось, она умела держать себя в руках.

Фильм «Театр», в котором Артмане сыграла одну из своих самых выразительных ролей (Джулия Ламберт), стал визитной карточкой актрисы. С Иваром Калныньшем (Том Феннел), 1978 год

О таких женщинах говорят: «Сделала себя сама». Она же из очень бедной семьи. Ее мама прятала дочь — боялась, что откажут в месте, если узнают, что у нее маленький ребенок. Вия очень любила свою матушку, и та до последнего дня жила у нее. Как-то Артмане сказала в интервью: «Я счастлива, что моя мама умерла у меня на руках». Многие тогда не поняли и осудили ее: «Как от этого можно быть счастливой?!». А она говорила о другом — о том, что в тот страшный момент рядом с мамой была она, а не чужие люди...

Это удивительно, но Вия успевала уделить внимание и своим детям, о которых она очень трогательно заботилась, и огороду, и работе, и государственным делам. Будучи уже депутатом Верховного Совета, членом разных комиссий и Театрального общества Латвии, она стирала дома белье, причем руками — до последних дней жизни не покупала стиральной машины. Не из-за бедности — из принципа. Стирка была для нее разрядкой, релаксацией. Ей казалось, что так можно смыть с себя всю накипь, грязь, негатив.

Помню, как-то мы с Артмане вместе были на съемках в Москве, вернулись очень поздно, а утром снова была съемка, но уже в Риге. Когда мы встретились, спросил: «Ну, вы хоть немного поспали?». И она ответила: «Что вы?! Я всю ночь стирала. Приехала, а у меня полная ванна белья». Домашняя работа была для нее не повинностью, а радостью.

В советское время у нее были «жигули», за рулем которых она сама не ездила. Когда я спрашивал: «Почему не купишь «волгу»?», отвечала: «А зачем? У меня нет комплекса неполноценности, чтобы компенсировать его дорогими вещами».

Единственная роскошь, в которой она не могла себе отказать, это чистота в доме. Вия любила говорить: «Нельзя запускать квартиру до такой степени, чтобы в ней нужно было делать генеральную уборку. Надо убирать каждый день. Но не все сразу, а по частям — уголочек сегодня, уголочек завтра. И так — каждый день, тогда всегда будет порядок и тебе в любой момент не стыдно принять гостей».

У нее были натруженные руки. В моей картине «Чужие страсти», которая, кстати, имела большой успех на фестивале в Киеве, Артмане играла простую крестьянскую женщину. И оператор радовался: «Это едва ли не единственная актриса, руки которой можно снимать крупно».

Джулия Ламберт и Том Феннел почти 30 лет спустя

— Вия Фрицевна не была озабочена своей внешностью?

— Она не страдала болезнью, которой заражены почти все актрисы, — не стремилась всегда, в любой роли выглядеть красивой и вечно молодой. Не требовала для съемок и спектаклей каких-то эксклюзивных нарядов. А помните, как в фильме «Театр» она с криком «Мальчики, догоните!» неуклюже бежит по лугу, а потом неловко падает? Вия не побоялась выглядеть в этом рискованном кадре стареющей женщиной — не каждая актриса пошла бы на это.

Еще одна, не менее интересная ее актерская черта, — для работы она никогда не ждала вдохновения. Каждая ее роль будто бы записывалась у нее на магнитофонной пленке, и в следующий раз Артмане могла повторить текст точь-в-точь, со всеми интонациями и паузами. У нее не было подъемов и спадов, когда актер сегодня играет гениально, завтра средне, а потом снова гениально. Дубли, которые с ней снимали, можно было наложить друг на друга — они совпадали синхронно. Если Вия поняла, как надо играть, повторяла каждую сцену, как автомат.

Она умела держать дистанцию, но с людьми была очень приветливой, вежливой, производила впечатление человека открытого. Помню, Артмане как-то мельком видела мою дочь, а потом, встретив ее без меня, сама с ней заговорила. Дочь была поражена: «Как она меня запомнила?!». Но была в отношениях некая грань, которую Вия не переступала. Никто не осмеливался говорить ей «ты», даже ее однокурсники. Мы перешли на «ты» только в конце ее жизни, когда, учитывая, сколько мы с ней общались и работали, уже просто неприлично было говорить ей «вы». В ней чувствовался некий аристократизм.

— Откуда он у простой крестьянской девушки?

— Знаю, что в юности она дружила с семьей из среды старой интеллигенции и буквально впитывала все знания, все тонкости этикета. Там научилась, как правильно себя вести, как одеваться, как стол накрывать, как гостей принимать.

— Она должна была пользоваться сумасшедшей популярностью у мужчин...

— Чего не было, того не было. Вия была королевой, и отношение к ней было соответственное — уважение, почтение, обожание, но — на расстоянии. Даже мысли «Ах, как бы мне ее поиметь!» ни у кого не возникало. В жизни ей не нравился образ соблазнительной кокетки, она выбрала для себя роль светской дамы.

«Из театра ее никто не выгонял. Она ушла сама, из-за того, что нечего было играть»

— Как случилось, что лучшую актрису Латвии выгнали из квартиры, из театра, в котором она проработала столько лет?

— Слухи о том, как унижали и притесняли Вию Артмане, во многом преувеличены, в том числе и стараниями журналистов, которые во всем ищут сенсаций. Действительно, с переменой власти ее стали использовать в политических целях. Причем с обеих сторон — и с латвийской, и с российской. Переживала она, конечно, сильно, но не только из-за притеснений и ущемления в правах. Ее страшила старость. Помните, как говорила ее героиня в фильме «Театр»: «Проклятые драматурги! Никто не пишет пьес для актрис моего возраста!»?

Журналисты часто возмущаются: «Великую актрису выгнали из театра!». Ее никто не выгонял, она ушла сама, из-за того, что ей нечего было играть — не было ролей для ее возраста. К тому же Артмане перенесла несколько инсультов, поведение у нее стало неадекватным, ее просто опасно было выпускать на сцену. Такой момент наступает в жизни каждой актрисы. А все возмущаются, потому что помнят ее молодой.

Такая же история произошла и с ее награждением орденом Трех звезд — высшей наградой Латвии. Писали, что она его получила очень поздно, но я лучше других знаю, как это произошло. Да, сразу ей действительно орден не дали, потому что при прежней власти она была секретарем парторганизации театра и депутатом Верховного Совета. Но потом произошла переоценка ценностей, многие эту награду получили, а ей все не дают.

Народная артистка СССР скончалась на пороге своего 80-летия, 11 октября 2008 года, в загородном доме латвийского поселка Стренчи. Похоронена на Покровском кладбище в Риге после отпевания в Христорождественском соборе

Я позвонил в президентскую канцелярию, где мне ответили, что на нее просто никто не подал документы. Это прерогатива общественных организаций, а Вия, как оказалось, к тому моменту уже несколько лет не платила взносы в Союзе кинематографистов, за что ее оттуда автоматически исключили.

В театральном обществе она не состояла — то есть выдвигать ее кандидатуру некому. От имени Гуманитарного отдела академии наук (я — почетный член этой академии) мы за нее ходатайствовали, и она получила орден. Так что не нужно искать во всем злой умысел, многие неприятности происходят по недоразумению.

Рассказы о том, что ее травили, сильно преувеличены. В Латвии сменилось уже три президента, и у каждого на торжественных приемах я встречал Вию. Кстати, последний раз я видел ее именно на инаугурации нынешнего президента. Вия приходила с невесткой Лигой, женой своего сына Каспарса. Она уже почти не ходила, весь вечер просидела. Незадолго до смерти мы от Союза кинематографистов вручили ей награду за вклад в развитие латвийского кино. А в последнее время, когда Артмане лежала в больнице, ехать к ней было бессмысленно — она уже никого не узнавала...

Николай БУРЛЯЕВ: «Артмане была королевой, а королевы не жалуются»

Актер и режиссер Николай БУРЛЯЕВ познакомился с Вией Артмане в последний год ее жизни.

— Она приезжала к нам на кинофестиваль «Золотой витязь», — говорит Николай Петрович. — Хотя для нее это было непросто: Вия Фрицевна уже и передвигалась с трудом. Часто я доводил ее до гостиничного номера, одной ей это было невмоготу. При этом она не отказалась ни от одного нашего мероприятия — принимала участие во всех встречах со зрителями, во всех круглых столах. Когда на открытии фестиваля сказали, что Вия Артмане находится в зале, пятитысячный зал Кремлевского дворца устроил ей сумасшедшую овацию.

Незадолго до этого она, вслед за своим сыном Каспарсом, приняла христианство. Это заметно осложнило ее и без того непростую жизнь в Латвии. Правящая элита, чиновники и так-то ее не жаловали, а после этого положение Вии Артмане и вовсе резко ухудшилось.

— Как случилось, что знаменитая актриса вдруг стала никому не нужна?

— Увы, это судьба не только ее. На всем постсоветском пространстве преступно относятся к людям вообще и к актерам в частности. Когда грянула перестройка, без поддержки государства осталась не только Вия Артмане, но и 2600 киноактеров России: их отжали, как губку, выдавили из них все соки и кровь и просто вышвырнули за борт.

Всю жизнь они отдали отечественному кинематографу, принесли стране огромные дивиденды. Картины наши продавались, их смотрел весь мир, прокат был огромный, деньги от кино поступали очень большие. А что все мы получили взамен?

Когда я шел в собес оформлять пенсию, был уверен, что там как-то отметят мою творческую жизнь. Но оказалось, что за звание народного артиста России мне полагается прибавка в 300 рублей к общероссийскому пенсионному мизеру. В результате актеры, имена которых известны всему миру, вынуждены были ходить по соседям за коркой хлеба. В такую же ситуацию попала и Вия Артмане. Правда, она страдала не только из-за нищенского материального положения, но и по политическим мотивам: ее считали лицом советской Латвии.

— Постаревшая актриса вам на жизнь не жаловалась?

— Мы, пожалуй, всего раз и поговорили по душам, когда я с женой задержался вечером у нее в номере. Вия Фрицевна поразила нас своей открытостью, сердечностью и одновременно царственностью. Она была королевой, а королевы не жалуются. Поэтому держалась так, словно у нее по-прежнему все хорошо...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter