"Жениться нужно на себе!"
Изогнутый подковой белый киноэкран, обнимающий балетный станок. Перила станка замкнуты в круг, как цирковая арена. В центре человек в белом. Свет меняется, и белый костюм становится темным, сливаясь с чернотой одежд появившихся на сцене людей.
Хриплый, манерный, самовлюбленный, уже мертвый голос легендарного танцора ХХ века Рудольфа Нуреева: "Жениться нужно на себе. Я такой урод по жизни - это чудно. Но если вы не можете жить с собой, у вас с собой развод - никакие семьи вам это не компенсируют. Это эгоистическая вещь...". И крайне эгоистическая постановка в жанре документального кино.
Когда-то Роман Григорьевич Виктюк пообещал смертельно больному Рудольфу Хаметовичу Нурееву сделать спектакль о нем. Со дня смерти артиста прошло больше 10 лет, Виктюк никогда не был пунктуален в своих обещаниях. Впрочем, эта вещь наверняка бы понравилась великому нарциссу.
За два часа действа режиссер почти не вылезал из черепной коробки Рудольфа, где, замкнутая перилами балетного станка, шла кровавая и страшная война между хаосом и творчеством, эгоизмом и одиночеством, свободой и ностальгией.
Поток сознания с ненавязчивым намеком на биографическую последовательность. Ленинград, Ваганьковское училище. "Не лягайся, осел...", "Кто привел к нам эту тупую азиатскую морду?". Воспоминание о матери Фариде: "Сынок, меня чуть волки не разорвали...". Разговор с учителем Иван Иванычем: "Вам пророчили будущее великого танцора. Почему вы не стали им?". - "Мне не хватило одержимости духа".
Рудольф Нуреев |
Именно Одержимость Духа, которой Нурееву хватило сполна, Одержимость, где заглавное "О" замкнуто, как перила балетного станка, - тема, идея, трагедия и поднебесная правда данного спектакля. Одна одержимость ума - тело отвергнуто. Виктюк, славящийся своей любовью к пикантным подробностям из серии ЖЗЛ, почти не затронул ни СПИД, разрушавший тело и душу Нуреева, ни (вы не поверите!) нетрадиционную сексуальную ориентацию великого танцора.
Никаких вкусных цитат, которые балетный бог бескомплексно рассыпал в своих интервью: "С женщинами надо тяжко трудиться, и это меня не очень удовлетворяет. А с мужчинами все очень быстро. Большое удовольствие". Только: "Для меня главное - исполнить мое предназначение", "Все наши дороги предначертаны пророками, но невидимый пророк внутри нас самих". И идеальная любовь к женщине - английской балерине Марго Фонтейн, которая была старше его на 19 лет (роман, известный на весь мир, хотя наличие сексуальной подоплеки в оном так и осталось для всех загадкой).
Текстовая партитура пьесы сродни перелистыванию домашнего альбома, где старые фотографии высекают из памяти фрагменты прошлых историй, без начала и конца. Горьких или гордых, но неизменно печальных, потому что жизнь уже прошла и в альбоме не осталось пустых страниц. Мы видим эти снимки на киноэкране. Фрагменты из балетов, где предатель Страны Советов танцует со своей Марго на лучших сценах Лондона и Парижа.
Его многолетнюю партнершу играет дочь Ады Роговцевой Екатерина Степанкова - великолепная, как доказанная математическая формула. Руди - Дмитрий Бозин. Они танцуют в центре круга одновременно с фантомами на экране. Но зритель все чаще и чаще ловит себя на мысли, что в этой пьесе фантомны не мертвые, а живые. Огромный кинолик Нуреева доминирует, заполняя всю сцену, все сознание. И где-то к середине действа ты вдруг ловишь себя на умопомрачительном озарении: ты давно уже не замечаешь красавчика Бозина и, следя за движениями фигуры, видишь на его плечах большегубое, татарское, красивое, вызывающе бесполое лицо Рудольфа Нуреева.
Мистика. Сумасшествие! Роман Григорьевич часто хвастался, что его постановки посещают души умерших драматургов и героев. И кажется, на этот раз не лгал. Этот спектакль - спиритический сеанс, где артисты - лишь тени медиумов, движущееся блюдце - круг балетного станка и призванный режиссером дух вещает нам из "Нездешнего сада" о том, что весь его эгоизм - это работа на разрыв, страшные болезни и бесконечные смерти близких. А прочее - скупость и склочный характер, слава и состояние в 80 миллионов долларов, деньги, дома в Париже и Нью-Йорке, остров в Средиземном море - только помпезный фасад...
Такой же, как и шквал аплодисментов после очередного аншлага, меховая ягуаровая жилетка-френч, пижонские молодежные джинсы в ягуаровых пятнах и устало-умильная улыбка Романа Виктюка. Потому что, конечно же, он поставил спектакль о себе. О том, что его все равно никто никогда не поймет. И уже давным-давным-давно из "Нездешного сада": "...прошептал мне тот цветок: "Будешь вечно одинок".