Живучие традиции мародерства

Виталий КОРОТИЧ. «Бульвар Гордона» 11 Декабря, 2008 00:00

Существует вполне научное утверждение, что при смене общественных укладов традиции предыдущей жизни удерживаются в течение не более чем двух поколений. Это время, когда сохраняется память, которую нелегко исказить, привычки, прежние учителя, старые издания на полках. Не случайно советская власть, панически боявшаяся инакомыслия, начинала свою историю с введения строгой цензуры, составления списков книг, подлежащих изъятию, и разгрома старой системы образования.

Лацис, руководивший одно время украинской ЧК, а затем выбившийся в заместители Дзержинского, писал: «Первый вопрос, который мы должны предложить обвиняемому, — какого он происхождения, образования, воспитания или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого».

Убирали всех, кого опасались. За несколько десятилетий — два поколения или чуть больше — мозги были перештемпелеваны большевиками кардинально, сочинены новые книги о друзьях и врагах, а чуть позже из радиоприемников изъяли диапазоны, где рассуждали по-иному, чем было разрешено у нас. Те, у кого сохранились возможности внимать запретным речам, слушали их сквозь вой глушилок — голос новой веры. Одна из самых мощных глушилок была оборудована в Киеве на Красноармейской улице, в знаменитом костеле. Нас упорно и долго переучивали. Многих переучили...

Этика и мораль государства, зачатого с лозунгами: «Грабь награбленное!» и «Взять и поделить!», не ушла из общества окончательно — слишком мало времени минуло. Я снова подумал о подробностях этой темы после недавнего гостевания в доме у старого знакомого. Мы пили чай из бело-голубых фарфоровых чашек, и хозяйка вздохнула: «Это папа привез с войны, немецкие...». У меня самого стоял дома дубовый шкаф того же происхождения — перекупили у какого-то генерала в 50-х.

Это подручные примеры — неуважение к чужой собственности, вложенное в основы советской государственной морали, гуляло по нашим мозгам много десятилетий и неоднократно уходило на экспорт. Оно и сейчас живо. Так же, как грабили в революцию помещичьи усадьбы, так в прошлую войну чистили дома в отвоеванных государствах Европы, а в недавние годы — грабили клубы, фермы и все, что плохо лежало в бывших совхозах с колхозами, разве что лозунг: «Забрать и поделить!» не вывешивали.

Падают самолеты постсоветских авиалиний, давно выбравшие свой ресурс. Едва ли не с той же прискорбностью, с которой читаю реестры жертв, я просматривал отчеты о том, как в окрестные пункты скупки цветных металлов сдавали буквально не остывшие еще куски взорвавшихся самолетов, а в российской Перми задержали милиционеров, торговавших сережками и колечками, снятыми с погибших в авиакатастрофе людей.

Называя вещи своими именами, ужасаюсь советской традиции мародерства, оказавшейся «живее всех живых» и в нашей «антисоветской жизни». Имею в виду не только бронзовые венки с могил неизвестных солдат и литеры с памятников людям известным, без вопросов принимаемых в скупках. Мародерство нередко и в нематериальных секторах жизни, когда вчерашние борцы против национализма клянутся, что на самом деле состояли в УПА и получают ордена от независимой Украины с тем же причмокиванием, с которым не столь давно получали награды советские. Академические историки, вчера божившиеся, что никакого Голодомора не было, ныне рассказывают о страданиях народа, не заикаясь. Иногда кажется, что глушилки снова работают, послушно поворачиваясь в нужную сторону.

Хочется верить, что формируются отряды творцов перемен. Но, как показывает опыт, даже за победоносными армиями зачастую идут мародеры...