Юрий АНТОНОВ: «Антуражем я никогда не бываю и в хоре не пою — я сам по себе»

 (Продолжение. Начало в № 7 )

«КРУТОЙ СКАЗАЛ: «ТАКИМ КОЛИЧЕСТВОМ ПОПУЛЯРНЫХ ПЕСЕН, КАК У ЮРЫ, ПОХВАСТАТЬСЯ, НАВЕРНОЕ, НИ ОДИН АВТОР НЕ МОЖЕТ»

— Раньше популярные песни шлягерами называли, сегодня хитами зовут, а подсчитать, сколько у вас песен, которые народ любит и шлягерами либо хитами

«Море, море — мир бездонный...», 80-е годы

считает, не пробовали?

— Как-то у меня очередной юбилей был, и телевидение интервью у Игоря Крутого брало (мы с ним, с Игорьком, очень дружим). Он сказал: «Таким количеством популярных песен, как у Юры, похвастаться, наверное, ни один автор не может».

— Ни один — это правда!

— Я как-то совершенно спокойно к этому отношусь: для меня все они одинаковые, хотя каким-то, конечно, предпочтение отдаю. «Нет тебя прекрасней» — это, безусловно, знаковая в моем творчестве вещь, а еще ­«Зеркало», «Море», ставшая популярной благодаря фильму «Берегите женщин» и мультфильму «Ну, погоди!»...

— Да только начни перечислять!..

— Я иногда даже путаюсь, думаю: «Что же в концерте мне петь, как все уместить?», но это невозможно, понимаешь — даже четырех или пяти часов не хватит.

— С кем из поэтов вам легче всего писалось, кто буквально с полуслова вас понимал, и, кстати, писали сначала вы музыку или они — стихи?

— По-разному — вот, например, Леонид Фадеев, с которым я очень долго работал и огромное количество песен сочинил (то же «Море», «Я вспоминаю»)... Впервые мы с ним в ресторане Дома композиторов встретились — он пришел, никому как поэт не известный, но достаточно успешный ученый-химик, доцент. Скромный, интеллигентный человек, его фамилия Гендель на самом деле...

— ...бывает...

— Музыкальная, между прочим: Моцарт, Гендель... (Смеется). «Юра, — сказал, — я стихи пишу, хотел бы познакомиться, показать...». Я: «А сейчас у вас что-то есть?». — «Есть. Где бумажка?». Бумажки не было — только салфетка — и вот прямо на ней он текст написал, а назывался он «Анастасия» (смеется). Это были первые его стихи, к которым я музыку сочинил, и потом уже масса песен пошла. До сих пор — удивительная вещь! — на каждом концерте люди просят: «Анастасию», «Анастасию», но в программе у меня ее нет...

— Жаль — нежная песня такая...

— ...но для исполнения сложная, высокая — прежде чем ее петь, 20 раз подумаю. Хотя сейчас решил, что, наверное, все-таки нужно в программу ее возвращать, раз народ требует.

«НА УЛИЦЕ КАШТАНОВОЙ» ЗА 10 МИНУТ НАПИСАЛ, ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ?»

С композитором Игорем Крутым. «Знаком я с ним очень давно — еще с тех пор, когда он руководителем ансамбля «Поющие гитары» был»

— Песни, которые вы за несколько минут писали, были?

— Да, конечно.

— Например?

— Пример очень хороший — как-то Игорь Шаферан позвонил: «Юра, слушай, меня тут из Крыма попросили — у них юбилей назревает — песню сделать. Текст я уже сочинил, могу продиктовать». Я, разумеется: «Давай, Игорек» — у нас тоже дружеские отношения были...

— ...прекрасный поэт!..

— ...очень уважаемый! Он продиктовал, у меня хорошее настроение было, я за фортепиано сел — у меня чешское дома стояло, Petrof называлось... Сел за него, короче, несколько раз текст почитал... Я, прежде чем какую-то музыку писать, представляю, в каком примерно ритме она должна быть, какой исполнительский стиль, какой ритм у барабанов — в общем, ритмическую структуру рисую. Прикинул так: раз-два-три... Ну, может, не пять минут сидел, а 10, но песня сама три минуты длится — «На улице Каштановой» она называется.

10 минут писал, представляешь? Звоню Шаферану: «Игорь, готово!», а он мне: «Ты что? — я еще позавтракать не успел!». (Хохочет). Говорю: «Послушай». Трубку телефонную положил, сыграл ему, спел, «Как?» — вопрос задал и слышу: «А-а-а! Супер! Супер!». Ну, не знаю, какой там «супер» был — я, честно говоря, так отнесся: ну, заказная песня — и ладно, а нужно было еще ее записать и в записанном виде крымчанам передать: они вроде деньги какие-то заплатили, по тем временам немалые, и я, значит, на фирму «Мелодия» позвонил — у меня очень хорошие отношения с оркестром их были. Там выдающиеся музыканты играли, в частности, Игорь Кантюков такой был, басист, с которым мы долгое время еще по оркесту Кролла дружили. Замечательный был басист, потрясающий композитор, и я ему говорю: «Игорек, такая история: песню на фирме «Мелодия» записать надо, и мы ее заказчику отошлем». — «Хорошо, аранжировку на 3.15 сделаем» — то есть быстро.

Я на «Мелодию» пришел, нам студию на полчаса дали, ребята аранжировку сделали, я спел, мы все это на пленочку — бобиночку такую маленькую, на три минутки — записали, и я Шаферану звоню: «Песня готова, можно отсылать». Пленку ему передал, то, се... Не знаю, он ли это сделал, но, скорее всего, он: у Игоря ведь связи на радио были большие — в общем, туда отдал ее, а я и знать не знал! Через несколько дней Игорь говорит: «Слушай, эфир разорвался, люди радио письмами завалили — эту песню просят». Я: «Да-а-а?». Тут же группу свою подтянул, студию мы нашли, аранжировку хорошую сделали — модную, с гитарами, и я понял: попал в точку.

— Интересно, а сами вы стихи писать никогда не пробовали?

— Пробовал.

— Не пошло?

— Ну, это такое занятие, что нужно сильно мозги напрягать, — не моя профессия, но, собственно говоря, несколько текстов я сочинил. Не скажу, хорошие они или плохие — так, нормальные, песенные, это не поэзия в каком-то высоком смысле, а подбор слов, который в какой-то мере помогает человеку, особенно если непростой мелодией окружен, а может, даже и простой, но приятной. Вот «На Арбате», например, — песня, которая по радио сейчас звучит и хорошо в хит-параде радио «Шансон» поднимается, есть еще несколько песен — не буду называть, в общем-то, они не очень на слуху, но поэзия — это не мое основное занятие, можно сказать, совсем не основное, поскольку главное — это, конечно, сочинение музыки.

«ПАФОСА Я НЕ ПЕРЕВАРИВАЮ — ЛЮБЛЮ ГДЕ-ТО В ТИШИНЕ, НА ТРАВКЕ, НА ПЛЯЖИКЕ ПОЛЕЖАТЬ, ТИХО ПРОЙТИ, ЧТОБЫ НИКТО ДАЖЕ НЕ ВИДЕЛ»

— Ваши хиты многие популярные исполнители пели: кто, на ваш взгляд, — композитора, отца этих произведений — лучше всех это делал?

С Игорем Николаевым и Леонидом Агутиным. «Как человек я много лет назад сформирован, и вкусы мои не меняются...»

— Отвечу, опять к Игорю Крутому вернувшись. Знаком я с ним очень давно — еще с тех пор, когда он руководителем ансамбля «Поющие юнги» в Николаеве был: он только начинал, я уже — пф-ф-ф, весь из себя такой был, но мы встречались, разговаривали, наши дружеские отношения то затухали, то вновь разгорались. Несколько лет назад он позвонил: «Юр, слушай, ты ведь знаешь, у нас «Новая волна» — мы хотели бы творческий вечер твой сделать», а я всегда...

— ...пафоса избегаете...

— Да, страшно это все не люблю. Вот, допустим, юбилей какой-то — и у меня внутреннее напряжение жуткое: не перевариваю этого. Люблю где-то в тишине, чтобы никто не трогал, на травке, на пляжике полежать, тихо пройти, чтобы никто даже не видел, а он: творческий вечер... «Ты знаешь, Игорь, — ответил я, — что-то я не очень настроен». Он: «Ну, ладно», а какое-то время спустя снова звонит: «Юра, давай все-таки подумай. Хочу хороший состав артистов тебе предложить — они твои песни петь будут...». Ну, я подумал: «А че? Пусть поют».

Собственно говоря, не очень я люблю, когда песни мои исполняют — как правило, это без моего ведома происходит, а вообще, у автора должны разрешения спрашивать, да и как-то не совсем хорошо получается, неудачно. В этом смысле диджею я благодарен, одному из самых популярных (как зовут, из головы вылетело), который песню без моего разрешения взял и сделал ее...

— ...хорошо?

— Ну, так, как сделал, — дело в том, что я сначала страшно напрягся, хотел по судам его затаскать, на куски разорвать, но мне позвонили и сказали: «Слушай, твоя песня во всех ночных клубах звучит — с ночи до утра: поют, танцуют...». — «Какая?». — «Я вспоминаю». — «Как это?». — «Ну, вот так» — и оказалось, на самом деле, поэтому я очень ему благодарен и сейчас во всеуслышание могу об этом сказать. DJ Smash, по-моему, или как-то еще зовут его — неважно, они какие-то имена для себя придумывают, которые попробуй запомни, а Крутой предложил: «Давай исполнителей отберем» — и полтора десятка фамилий назвал: все звезды российской эстрады. Я: «Игорь, слушай, а как?». — «Не волнуйся, все хорошо будет — я гарантирую», и с чужой интерпретацией моих песен только в Юрмале я столкнулся: первая репетиция у нас за день до концерта была.

Леня Агутин, выдающийся композитор, музыкант, исполнитель, с Анжеликой Варум потрясающе «20 лет спустя» спели — у меня даже вопросов к ним нет, Сергей Лазарев великолепно «Анастасию» исполнил, Пресняков достаточно своеобразно сложную песню «Дорога к морю» показал, но что меня поразило — Лепс восхитительно «У берез и сосен» сделал, Валерия — «Несет меня течение».

Ребята, одним словом, очень серьезно, ответственно подошли: ну, они серьезные исполнители, понимают, что на 3.15 номер здесь не пройдет. Шикарный концерт, на мой взгляд, получился, Тина Канделаки и Ксения Собчак вели потрясающе — мне кажется, это лучшее ведение на «Новой волне» за всю ее историю бы­ло: как ведущие они выше всех по­хвал. Я, в общем, такой заряд энергии получил! Очень Игорю благодарен, потому что, если бы не он, никогда в жизни о творческом вечере даже не подумал бы.

«ЭСАМБАЕВ В ПАПАХЕ НА ШИРОКОМ ДИВАНЕ СИДЕЛ, ПОДЛОЖИВ ПОД СЕБЯ НОГИ, И КАЖДЫЙ ЧАС К НЕМУ ПРИХОДИЛИ ГОСТИ. ПОВАР ЕГО ОТ ПЛИТЫ НЕ ОТРЫВАЛСЯ: С УТРА ДО ВЕЧЕРА ВАРИЛ, ЖАРИЛ, ПАРИЛ...»

— В 83-м году вы солистом Чечено-Ингушской филармонии стали и с Мах­мудом Эсамбаевым, на­сколько я знаю, сдружились. На Кавказе, в Чечне, вам жилось хорошо?

— Должен тебе сказать, что мало, наверное, людей моей профессии, которые знали бы чеченскую жизнь, как я, — я ведь много раз там бывал, в их филармонии с 83-го по 86-й год работал.

Когда мне звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР присвоили, в некоторых газетах издевательские статьи появились: вот, мол, приехал, звание получил — и увез, но те, кто их писали, забыли совсем, что там три года моей жизни прошли. Я очень с Махмудом Эсамбаевым подружился — это гордость чеченского народа, исключительной доброты человек и, по-моему, с колыбели депутатом Верховного Совета СССР был...

Жил в скромной однокомнатной квартирке на последнем этаже многоэтажки возле Белорусского вокзала, и двери туда не закрывались! Махмуд в папахе на широком диване сидел, подложив под себя ноги, и каждый час к нему приходили гости. У него повар был, который от плиты не отрывался: с утра до вечера варил, жарил, парил, — все время гостей угощали, и я тоже там часто бывал. Эсамбаев замечательный был человек, души невероятной, слова «нет» просто не знал. Все к нему с просьбами приходили: с квартирой помоги, с работой, здоровье поправить, и все выполнялось!

— Чеченцев и ингушей за те годы вы поняли?

— Конечно: мы же туда приезжали часто, на стадионе ручных игр «Спартак» работали — это такая открытая спортивная площадка тысячи на три людей, наверное. «Биток» там всегда был, специально для нас сцену строили и большой красный плакат вешали: «Юрию Антонову пламенный кавказский привет!». По всему Северному Кавказу мы выступали, а администраторами у нас были два брата, которые всю эту территорию держали: концерты всех артистов проводили только они. Мы таким образом и в Дагестане, и в Северной Осетии, и в Кабардино-Балкарии побывали — у меня много воспоминаний хороших. После концерта на белых «Волгах» на Терек вы­езжали, на берегу, под не­бом, усыпанным звездами, ковры расстилались, в свете фар не столы накрывались, а...

— ...скатерти-самобранки...

— ...не то слово! Рыба любых сортов, черная икра в трехлитровых банках...

— ...Каспий же рядом, еще бы!..

— ...такие клецечки местные, которые из пшеничной муки или кукурузной делаются, соус из чеснока и мясо, но варилось оно долго — может, полдня: оно такое необыкновенное было! Или говядина, или баранина...

— Как вкусно вы рассказываете!

— Мы сидели: кто на карачках, а кто не очень привык, на коврах лежал, но самое главное — коньяк «Вайнах» пили, который в здоровых бутылях привозили, и ни в одном глазу! Что влияло, непонятно: или воздух...

— ...или звезды...

— ...или атмосфера доброжелательности, которой чеченцы нас окружали.

— Хорошие они люди?

— Очень своеобразные. В полной мере понять их сложно — это древняя такая культура со своими законами, принципами жизни, на наши совершенно не похожими, поэтому их или принимать нужно, или не принимать. Не знаю, сложный вопрос, но я там только с добрыми сталкивался людьми, и потому определенное мнение у меня сложилось. Во-первых, я помню Грозный — совершенно замечательный город, зеленый! Жили в нем все: чеченцы, ингуши, русские, евреи, грузины, армяне, азербайджанцы... — да кого только там не было!

— И что с ним сделали, да?

— Господи, даже понять не могу! — как это могло произойти, в голове не укладывается. У меня о Чечне самые лучшие воспоминания — в разные аулы меня привозили, и это потрясающая была экзотика: огромный забор, заезжаешь — там городок целый, и ты какую-то скамеечку видишь, где пожилой человек сидит: огромная, седая борода, на голове папаха, и все вокруг него бегают, все ему угождают...

Знаешь, это очень важно — уважение к старшему: вот два брата родились — один на пять минут раньше на свет появился, и второй должен беспрекословно ему подчиняться. Старший — это как Бог! — что аксакал скажет, то и закон.

— Здорово!

— Да, а у нас старших не очень-то слушают. Ну, почитают — на газетных страницах, а в жизни-то что происходит? Чтобы ветерана войны ударили, ордена забрали и чуть не убили? — на Кавказе это попросту невозможно!

Конечно, отношения были потрясающие, уважительные. Я в гостинице «Кавказ» напротив здания Совета Министров республики жил, у меня люкс всегда был. После концерта на балконе мы шашлычки накрывали — это замечательно было, и поэтому тоже время то вспоминать приятно.

«ВДРУГ ИЗ ЗАЛА ДОНЕССЯ КРИК: «ХАЛТУРА-А-А!». Я ОПЕШИЛ, ПОТОМУ ЧТО КАКАЯ ХАЛТУРА? — РАБОТАЛИ МЫ ВЖИВУЮ, НИКОГДА ПОД ФОНОГРАММУ НЕ ПЕЛИ...»

Творческий вечер Юрия Антонова на «Новой волне» в Юрмале, 2009 год. «Шикарный концерт, на мой взгляд, получился, Тина Канделаки и Ксения Собчак вели потрясающе, я такой заряд энергии получил»

— Из-за того, что какое-то время вы членом Союза композиторов не состояли, песни ваши не издавали: не сомневаюсь, что коллеги, более маститые, но менее популярные, отчаянно вашему сумасшедшему успеху завидовали, и слышал, что в Куйбышеве (ныне Самаре) какой-то скандал разразился, после которого вас вообще на несколько лет от телевидения отлучили...

— Ну да, года на два.

— И травлю устроили?

— Сильную.

— Что же произошло?

— Я даже не понял, собственно, что. (Пау­за). Знаешь, я, наверное, слишком вольно стал себя на сцене вести. Были же каноны советского периода, когда человек в строгом костюме с галстуком выходил и «А-а-а...» — с оловянными глазами, не шевелясь, пел, ведь нельзя, чтобы лицо эмоции выражало. Двигаться тоже не положено было, а я, видимо, эту грань перешел — незаметно, потому что у нас вокально-инструментальный ансамбль был, мы два трейлера аппаратуры возили — уже тогда. Свет, все! — во все регионы Советского Союза, кроме, разве что, Дальнего Востока, а музыка, которую играли, даже шлягеры о любви, как песни о свободе, воспринимались. Не любовной, конечно, которая вседозволенность предполагает, а о свободе человеческих отношений, которые словно открылись. Раньше они в замкнутом состоянии были, а тут вдруг люди любовь воспевать начали, ту же свободу, хотя и не буквально, словами, но кому-то казалось, что и это уже чересчур. Ну и во Дворце спорта в Куйбышеве я вышел на сцену, аншлаг был, выступаем — песни же известные, популярные, — народ поет, хло­пает, а первый ряд вообще без эмоций. А кто там сидел?

— Обком...

— ...горком — все чиновники, и я говорю: «Ой, я понимаю, что люди в первом ряду билетов не покупали...». Как-то так, я уже точно не помню — давно это было, в 87-м. Может, кого-то задел, может, не так надо было, но все это не со злобой сказал, а в шутку — на первом концерте. На втором повторить попытался, и в это время из зала донесся крик: «Халтура-а-а!».

— Да вы что?!

— Да! «Халтура-а-а!» — явно поставленным голосом. Я опешил, потому что какая халтура? — работали мы вживую, никогда под фонограмму не пели...

— ...с такой аппаратурой к тому же...

— ...с таким светом — все за копейки им привезли, понимаешь? Билет-то три рубля стоил (пять — это вообще супер, в первый ряд!), и я со сцены ушел — мы почти полное отделение спели или уже второе начали, не помню, но у меня такое нервное состояние было, что отрезал: «Все, петь не буду». Конферансье вышел: «Извините, по техническим причинам концерт окончен» — люди тихо встали и ушли, ничего страшного.

Утром директор Дворца прибегает: «Тре­тий концерт у вас отменили». Я опешил: «Кто?». — «Первый секретарь обкома». — «Почему?». — «Ну, за недостойное поведение, и вообще, из города вас высылают». — «Как это высылают, что за дела такие? Ни фига, будем работать!».

Приехали мы на третий концерт — там, значит, барьеры уже стоят, зрителей в зал не пускают. Ты представляешь, люди билеты купили — и пять тысяч человек на улице держат?

— Кошмар!

— К нам какие-то люди в штатском подходят: «Концерт не состоится — езжайте лучше в Москву». Я: «Ни фига, у нас аппаратура стоит». Директор мой, Слава Бейлин, громкоговоритель берет... Пусть земля ему будет пухом! — он умер недавно...

— ...замечательный был человек!..

— ...да, на протяжении 30 лет мой товарищ. Берет, в общем, громкоговоритель и кричит: «Дорогие товарищи, концерт состоится!». Тут же руки ему заломили — и в машину: там уже мусора стояли (милиционеры, прости), но мы прошли в зал, я сказал администраторам, что все равно будем работать. Ах, так? Опустили занавес кинозала (там ведь еще и кино показывали) — и группу от зрителей отсекли...

Ну, в гостиницу мы приехали, к нам администратор местный пришел и попросил: «Садитесь немедленно в поезд и уезжайте», и в Москву мы вернулись, после чего началось такое... «Правда», «Советская культура» разгромные статьи напечатали: мол, Антонов такой-сякой — невоспитанный, скандальный... — вот, собственно, и вся история.

«КОГДА У МАККАРТНИ СПРОСИЛИ, ИЛИ ОН КОГО-ТО ИЗ НАШИХ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ ЗНАЕТ, ПОЛ ОТВЕТИЛ: «МНЕ КАССЕТУ ЮРИЯ АНТОНОВА ПЕРЕДАВАЛИ, И МНЕ ПОНРАВИЛОСЬ»

— Это правда, что вы были единственным в Советском Союзе певцом, о котором лестно отозвался сам сэр Пол Маккартни?

— Ну, это уже преувеличили все, раздули, а на самом-то деле было так. Из организации «Международная книга», с которой я активно сотрудничал (если спросишь, как я в Финляндию выехал и диск там записывал, — все через них) позвонили: «Юр, представитель Пола Маккартни в Советский Союз приезжает, мы переговоры о записи пластинки Back In The USSR ведем и, скорее всего, через фирму «Мелодия» ее запишем, но ты понимаешь, в чем дело? Он с женой прилетает, все дела, а у нас средств нет: ты не мог бы поучаствовать, принять?». Я пообещал: «Хорошо» — и, значит, в первый кооператив, который в Театре на Таганке открылся, поехал — наверху там кафе сделали, кооперативное. Ну, может, не первое, но второе. Договорился, быстренько на кассету песни свои записал, в кармашек ее положил — ну, я должен был банкет оплатить, понимаешь?

— Конечно!

— Я же приличные деньги тогда зарабатывал, и принять людей таких было просто за честь. Стол накрыли — ты себе не представляешь! — а когда узнали, кто это... Очень известный администратор, представитель Пола Маккартни и даже внешне на него, кстати, похож — приятный мужик. Выпивали-закусывали по полной программе, и ребята из «Международной книги» ему говорят: «Юра — известный наш композитор — хотел бы кассету для Пола передать, чтобы тот послушал». Отдал я ее, администратор пообещал: «Конечно, все сделаю», и расстались мы где-то под утро (смеется) — веселые, жизнерадостные... Никаких промилей тогда не было, так что я до дома доехать отважился, а через некоторое время «Комсомольская правда» с Полом Маккартни интервью публикует. Его спросили, или он кого-то из наших исполнителей знает, и сперва он сказал, что нет, а потом добавил: «Хотя знаю — мне кассету Юрия Антонова передавали, и мне понравилось». Ну а «Комсомольская правда» — это же тиражи какие!

— Почти 23 миллиона в то время!

— Да! — и вся страна сразу об этом заговорила.

«Я УЖЕ КОНЬЯЧКУ ПОДВЫПИЛ И ВДРУГ СМОТРЮ: МИМО ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК С УСИКАМИ ИДЕТ — В ТВИДОВОМ ПИДЖАКЕ С ЗАПЛАТКАМИ НА ЛОКТЯХ. ДУМАЮ: «ЧТО ТАКОЕ? ПРОТЕР, ЧТО ЛИ?». ЭТО БЫЛ МАРКЕС...»

— Слышал еще, что Настасья Кински вам руку поцеловала...

«Я, наверное, слишком вольно стал себя на сцене вести. Были же каноны советского периода, когда человек в строгом костюме с оловянными глазами, не шевелясь, пел, а я эту грань перешел — незаметно»

— О-о-о, история потрясающая! Я в ту пору на пике популярности находился, и тут Московский международный кинофестиваль очередной. Гости его в гостинице «Россия» селились, которой уже нет, и большой ресторан там был, где все вечерние встречи проходили. Участников было много, не все туда могли попасть, но основные, самые главные, конечно же, попадали, а у меня стол на все дни фестиваля был забронирован: официанты знакомые, директор тоже... Часов так с 10-ти вечера ресторан набивался: ну, там все звезды были — ты себе даже не представляешь! За одним столом Меньшов Володя с Верой Алентовой сидели, известный итальянский кинорежиссер, женой которого Джульетта Мазина была...

— ...Федерико Феллини...

— ...да, Роберт де Ниро с приемной дочерью...

— ...ничего себе!

— Она симпатичная такая, брюнетка (манекенщицей вроде была), а у меня фотоаппаратик-мыльница, который из-за границы мне привезли, потому что в Советском Союзе их еще не было, — блестящий, красивенький. Володя увидел: «Юра, сфотографируй с Феллини!». Я снял их — он был мне очень признателен, ну а мой стол рядом, я с приятелем сидел, и два места у нас было свободных. Где-то часов около 12-ти ночи знакомый мой появляется — известный в тусовке товарищ, подходит и говорит: «Юра, ты не позволишь — тут вот Настя Кински с кинопоказа приехала: голодная, с мужем...», а мужем ее в то время был египтянин.

— Вы, наверное: «Нет, мужа не надо, а она пусть присаживается»...

— Не-не-не, так не получалось: они втроем, а было два стула, и я сказал: «Ну, хорошо, возьмите еще стул, присаживайтесь». А у нас стол по полной программе: водка, вино, икра черная — и я смотрю: Кински с каким-то смуглым лысоватым человеком появляется: на тебя похож, только потемнее.

— Красивая она?

— Очень — не то что даже красивая, а приятная, непосредственная, и в этой непосредственности невероятная за­клю­ча­лась нежность. Ну, сели они, я ей черной икры на бутерброд намазываю — и протягиваю, а она берет и мне руку целует: я чуть с ума не сошел, клянусь! Она в узбекском халате пришла, в тюбетейке, шароварах, каких-то туфлях с загнутыми носками — экзотическая: у меня фотография с ней осталась. Вечер прошел очень здорово: мы выпивали, закусывали, шум невообразимый стоял — человек, наверное, 300 сидело: все мэтры нашего кино, зарубежные гости... Я уже коньячку подвыпил и вдруг смотрю: мимо пожилой человек с усиками идет — в твидовом пиджаке с заплатками на локтях. Думаю: «Что такое — протер, что ли?» (у нас в Советском Союзе понятия об этом не было — это ж лет 25 назад!). Когда проходил мимо, я его за пиджак дернул, а он так остановился, посмотрел на меня с недоумением... Я предложил: «Коньячку с нами не выпьете?». Кински что-то по-английски ему сказала, он согласился, я налил... Оказалось, известнейший колумбийский писатель...

— ...Маркес?

— Да! — представляешь?

— Фантастика!

— Выпил, икорочкой закусил — и к своему столу направился, а Настя тому армянину, который привел их, сказала: «Это Маркес, писатель знаменитый».

— Это правда, что вы за границу одно время хотели уехать?

— Ну, уехать... А кто не хотел? — полстраны хотело! (Хохочет).

— А куда?

— В Америку. Это 76-й год, по-моему, был: массовый отъезд евреев, а у меня жена еврейка была — Ида, в Ленконцерте работала. Порядочная женщина, приятная, и как-то сказала: «Ты знаешь, мы семьей уезжать собрались». Я: «Да? Может, и меня прихватите?». — «В принципе, это возможно»: одним словом, я выехать им помог и расходы все оплатил — они достаточно большие были. У меня тоже все документы на выезд были готовы, и перед отъездом в Минск отправился — к отцу и матери...

— Отговорили?

— Да. Представляешь, возвращаюсь и говорю: «Ида, я не поеду». Она: «Как?!». — «Ну, ситуация семейная — не могу». Она уехала, я ей помог, и пусть это каких-то денег стоило, считаю, что хороший поступок совершил: человек совершенно другую жизнь начал.

— О том, что остались, никогда не жалели?

— Ну, какой-то период жалел, но сейчас, конечно же, нет.

— В советское время такая мощнейшая организация существовала ВААП, и многие ваши коллеги-композиторы говорили мне, что в месяц благодаря ей и 10, и 15, и 20 тысяч рублей зарабатывали. По слухам, вы самым богатым советским композитором были (ну, если самым успешным, то, понятно, и самым богатым), и на книжке у вас якобы миллион рублей лежал — это правда?

— Ну, поболе! Знаешь, я всегда достаточно скромен был, да и обстоятельства тратить не позволяли. Ну, представь: с девушкой в Хаммеровский центр на Красной Пресне приходил, шли в ресторан, две бутылки вина заказывали — «Саперави», «Мукузани» или «Гурджаани», полный стол закусок брали, икру красную и черную...

— ...за все 25 рублей платили...

— ...35 (улыбается) — хорошее было время!

— И людьми же себя чувствовали...

— Казалось, что не в деньгах счастье, но с другой стороны, деньги ощущение независимости дают, а независимость эту в Советском Союзе не воспринимали ну никак.

— Тем не менее состоятельные люди, у которых накопления лежали на книжке, их потеряли — в начале 90-х, когда все эти чудеса с обменом купюр и обесцениванием вкладов начались, а потом в 98-м, когда дефолт случился, вообще все у всех погорело. Говорят, вы едва ли не единственный в СССР человек, кого знающие влиятельные друзья предупредили о грядущих катаклизмах заранее, и все свои сбережения вы спасли...

— Да, это правда. У меня в Министерстве финансов знакомый был (достаточно высокую должность он занимал и вообще человек очень хороший), и он позвонил: «Хочу поговорить». Я приехал (он по телефону общаться не стал). «Надо что-то делать, — сказал он, — потому что серьезные события назревают». Ну, кое-чего мы сделали...

— ...а что именно?

— Распространяться об этом я не хотел бы, но он мне очень помог, и, конечно, я с горечью воспринимал то, что народ был буквально раздавлен: это было гораздо хуже, чем то, что недавно на Кипре произошло, потому что многие потеряли все. Что интересно, спустя много лет, может быть, лет восемь назад, мне позвонили: «Придите, пожалуйста, в сберкассу — мы хотим с вами поговорить». Я приезжаю, а они: «Вы знаете, вам деньги пришли — из Центробанка, это компенсация за сбережения». Я: «Да вы что? Какая компенсация? — я забыл уже, что там было...», но достаточно приличная сумма получилась, кстати, и не только я получил — многие. Хотя большая часть денег из оборота была у меня выведена, меньшая все же оставалась, и я ее потерял. Молодой был и как-то по-другому к деньгам относился — они были нужны, чтобы...

— ...с девушкой в ресторан сходить...

— ...ну да — что же еще?

«Я О «МЕРСЕДЕСЕ» МЕЧТАЛ: БЫЛ С ВЫСОЦКИМ ЗНАКОМ, А ОН ИМЕННО НА ТАКОЙ МАШИНЕ, СИНЕ-ГОЛУБОЙ, ЕЗДИЛ»

С Дмитрием Гордоном. «С пиратами вы до сих пор боретесь или пиратство непобедимо?» — «Непобедимо — как и коррупция: это параллельные структуры»

— Крышу над головой уже вы имели, «вольво» приобрели...

— Да, машину купил — это вообще фантастика! Я о «мерседесе» мечтал — был с Высоцким знаком... Нас замечательный саксофонист Леша Зубов свел — у него на квартире я Володю встретил, хорошо так с ним познакомился...

— ...а он на «мерседесе» ездил...

— ...сине-голубом, и, конечно же, я губу раскатал, думал: как, как? Но — никак. Возможность только одна была — разрешение ЦК КПСС либо ЦК ВЛКСМ. Случайно с одним из руководителей отдела культуры ЦК ВЛКСМ познакомился, сидели мы в ресторане, общались, речь об автомобилях зашла, и он пообещал: «Юр, я тебе помогу». Разумеется, я не поверил: ну, космонавты получали, ну, дети членов Политбюро...

— ...Карпов на «мерседесе» ездил...

— Ну, он-то понятно: чемпион мира! — а я поначалу с трудом верил, что машина и у меня будет, но он сказал: «Через недельку зайди», а когда я пришел, услышал: «Нужно составить письмо». Ну, составили, и я на стоянку УпДК (Управления по обслуживанию дипкорпуса. — Д. Г.) отправился. Снежная зима, сугробы, а это был Южный порт. Приехал, гляжу — забор трехметровый, какая-то дверка с глазочком, звонок, а уже часов пять было, темно.

Звоню, тишина, снова звоню — слышу, идет кто-то. Из-за двери кричит: «Кто там?!». Я громко: «Да я вот с письмом...». — «С письмом? Ну щас». Дядька открывает, а там стоянка автомобилей, снегом засыпанная, и масса машин — иностранные все: и «мерседесы», и всякие. Мужик этот на меня смотрит: «Слушай, я тебя знаю!». Я: «Да-да-да, у меня от ЦК ВЛКСМ письмо». Он читает, а там разрешение на продажу. «Ты какую хотел машину?». — «Мерседес». — «Нету». — «А вот же, я вижу...». — «Проданы все!». Я опешил: «Как же так?». — «А вот так». Я, честно говоря, расстроился: так добивался, мечтал, а он успокоил: «Да ты не волнуйся, дам я тебе машину хорошую — я же тебя узнал». Берет лопату — и из-под снега автомобиль откапывает, представляешь? Потом метелкой обмел, я смотрю — «вольво».

— Вы в курсе хоть были, что марка такая есть?

— Ну, разумеется, но сказал: «Да нет, я «мерседес» хочу». Он руками развел: «Напрасно — это новая машина, две тысячи километров всего проехала: у нее только в стекле трещина и правая фара разбита». Открывает авто, я сажусь, а там заводской запах — новяк! Оказалось, это автомобиль военного атташе аргентинского посольства был: он его сдал почему-то — уезжал, наверное, а у нас в тот момент первая станция «вольво» открылась. Короче, взял я эту машину — уговорил он меня.

— Сколько же она стоила?

— 14 тысяч рублей.

— А «волга» — девять с половиной...

— Тут же эти деньги я заплатил, а приходил с другом — по национальности он грузин, маленький такой сипатичный парень, но духовитый-духовитый! Сели в машину, тот мужик говорит: «Тут рядом отдел ГАИ есть — поезжайте, номера вам дадут». Я уж не помню, где это было: давно же, 84-й год, но близко совсем. Подъезжаем, лейтенант вышел: «О, Юра, привет! — мы тебе хорошие номера сделаем». Бесплатно, так, по-человечески! — и номера мне дал: Ю3333МО (смеется). Поставили их на машину — и мы поехали, а ехать — ну, кайф невероятный: особенно для человека, который лучше «шестерки» машины не видел (хохочет).

Едем, я думаю: «Где же заправиться?». Заправок тогда в Москве вообще не было, темно, как у негра в... — и тут вспоминаю: заправка возле Дома кино есть. Приезжаем туда — представляешь, где Южный порт, а где Дом кино? Еле дотянули: дядька бензин нам залил из какого-то ведра, которое на стоянке было... Заправились, в ресторан Дома кино пошли, отметили.

— Тоже заправились...

— Ну, чуть-чуть. Выходим, машин ночью — ноль, никого нет!

— Пустая Москва...

— Темно... Я в то время на улице Мосфильмовской жил, снимал там квартиру, а обедал всегда в ресторане гостиницы «Националь».

«НА ОДНОМ САМОЛЕТЕ «Ю. АНТОНОВ» БЫЛО НАПИСАНО. Я СПРОСИЛ: «МОЖЕТ, ОДНОФАМИЛЕЦ КАКОЙ-ТО?». — «НЕТ, ЭТО В ЧЕСТЬ ВАС»

— Тоже неплохо...

— На улице Горького оно находилось. Туда в два часа на обед все поэты приходили: Пляцковский, Шаферан — кого только не было! Сидели островками — по интересам, и я пришел — на следующий день, машину возле окон поставил и говорю: «Ребята, я всем шампанское ставлю!» (оно дешевое было — три или пять рублей)... Они: «С чего это вдруг?», а Шаферан очень интересный был человек, всегда с подозрением смотрел: что такое? «Да я, — им открылся, — машину купил». — «Маши-и-ину? Ну, пойдем посмотрим». Выходим, а там же сразу отель «Интурист» за углом, «волги» интуристовские стоят, «вольво», «мерседес» какой-то... Они спрашивают: «Где же твоя машина?» — думали, снова «жигули». Я подхожу: «Вот она!» — ты бы эти глаза видел!

— Обрадовались за вас...

— (Смеется). Внешне обрадовались, но внутри, наверное, чуть-чуть съежились.

— Когда после перестройки кооперативное движение началось, у артистов деньги настоящие появились, но и рэкет ведь начался — на вас он не наезжал?

— Никогда, а вот слухи, что песни мои эти ребята любят и на зонах везде слушают, до меня доносились... Нет, никто ничего не вымогал — наоборот, где-то выступить приглашали, деньги платили.

— С пиратами вы до сих пор боретесь или пиратство непобедимо?

— Непобедимо — как и коррупция (хохочет): это параллельные структуры.

— Я знаю, есть самолет «Юрий Антонов»...

— ...был...

— ...«боинг 737»: признайтесь, ваш?

— Нет, просто в Калининграде компания находилась, у которой свои самолеты были, несколько «боингов» (по-моему, она потом разорилась — не из-за меня, конечно), так вот, на одном из них «Ю. Антонов» было написано. Я спросил: «Может, однофамилец какой-то?». — «Нет, это в честь вас». Я чрезвычайно рад был — приятно ведь (улыбается).

— Вы до сих пор профессиональной вершиной в мире музыки группу The Eagles считаете?

— Спорный вопрос — мне просто очень она нравится, и знаешь, почему? В своем музыкальном направлении это сверхсильная группа, поскольку суперпрофессионалы собрались, которые умеют играть, петь, сочинять, аранжировки делать — создавать музыку, скажем так. Люди немолодые, огонь, воду и медные трубы шоу-бизнеса прошедшие и долгие годы на американской сцене превалирующие, а что в них поражает — меня лично? Совершенно потрясающее умение аранжировать песни (я имею в виду, конечно, последние годы), большу­щее обаяние этих музыкантов — они ведь уже очень взрослые, кто-то чуть моложе меня, кто-то моего возраста, и играют фантастически, как молодые не могут: это уже этот коллектив возвеличивает.

Я на выступлении их в «Олимпийском» был — конечно, не мог не пойти, хотя сейчас редко на концерты хожу: меня эта музыка уже за... гм! Тишины и покоя хочется, и лучшая музыка для меня — пение птиц, однако потрясающим звучанием этого коллектива и необычным исполнением я был поражен. После них еще несколько гастролеров, известных американских исполнителей, приезжали, которые также в «Олимпийском» выступали, но по звуку это небо и земля.

— На нынешней российской эстраде кто-то вам нравится?

— Конечно — Леонид Агутин, Григорий Лепс: стопроцентно! Как человек я много лет назад сформирован, и вкусы мои не меняются, любому направлению искусства я, с точки зрения профессионала, оценку могу дать — оно может не очень мне нравиться, но я же слышу и вижу, как оно сделано. Мне Саша Маршал приятен, честно тебе скажу: мы хорошо с ним знакомы, замечательный парень...

— ...профессионал...

— ...очень сильно раскрылся, и знаешь, Оля Кормухина потрясла, которая по собственному желанию на много лет в тень ушла, годы творчества потеряла, но сейчас через телевизионные эфиры в популярной программе «Две звезды» прорвалась и песню мою потрясающе спела. Она вообще человек что надо, и муж ее Леша Белов — гитарист прекрасный, один из лучших у нас в стране. Мне очень жаль, что долгие годы людям свое творчество они не дарили. Ушли в религию, и я понимаю их, но не надо же о народе забывать, который, собственно...

— ...ждет...

— ...да, и, пользуясь случаем, я поздравляю Олю с победой, с тем, что она снова нас радует.

— Вы всегда особняком на эстраде стоите, ни к каким группам не примыкаете, а однажды сказали: «Петь в тусовке Пугачевой я никогда не буду»...

— Нет, это исказил кто-то, я так не говорил никогда, потому что с большим уважением к Алле Борисовне отношусь. Правильнее сказать так: антуражем, б... я никогда не бываю, нигде. В хоре не пою...

— ...в массовке не участвую...

— ...да — сам по себе.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter