Вдова Владимира ЩЕРБИЦКОГО Рада Гавриловна: «Володе я верила безоговорочно. Он был однолюбом — абсолютно чистым и честным до мозга костей человеком»

Часть I Владимир Васильевич Щербицкий, которому на днях исполнилось бы 90 лет, находился на высших ступеньках власти дольше, чем кто-либо из бывших и нынешних украинских лидеров, — четверть века: возглавлял Совет министров УССР, на протяжении 17 лет был первым секретарем ЦК Компартии Украины. Возможно, ВВ, как его называли в своем кругу приближенные, мог бы «рулить» республикой и дальше, если бы в сентябре 89-го не подал — добровольно! — заявление с просьбой освободить его от обязанностей. Уходил он отнюдь не с почетом, а под свист и улюлюканье толпы. Как водится, больше всех старались именно те, кто еще вчера восхвалял его государственную мудрость и пел дифирамбы, а самые ретивые пронесли обмотанное проволокой чучело Щербицкого по Крещатику и что есть силы швырнули в Днепр. Так киевская чернь, сменив когда-то прежнюю веру на новую, более многообещающую, поступала с поверженными богами... Судя по тому, что мать Владимира Васильевича пережила, отпущенный природой ресурс вполне позволял ему встретить свое 90-летие в домашнем кругу, однако этот презиравший болезни человек не дотянул всего суток до 72-х. Щербицкий ушел в мир иной через пять месяцев после отставки — в день, когда должен был давать объяснения Верховной Раде по поводу чернобыльской аварии и ее последствий. «Он не хотел жить», — с горечью повторяют те немногие, кто не предал, и это истинная правда. Суровый коммунистический лидер, некогда мечтавший осчастливить свое и будущие поколения, словно король Лир, столкнулся на старости лет с вероломством и предательством. Хотя, как по мне, шекспировская трагедия меркнет перед сжигавшими его болью и разочарованием. По свидетельству современников, он был на редкость красивым, умным, энергичным и глубоко порядочным человеком. При этом нисколько не собираюсь его идеализировать: Владимир Васильевич — сын своего времени и разделял его заблуждения, а порой совершал непростительные ошибки. Да, это в его бытность проходили процессы над диссидентами и наблюдались перегибы в борьбе с так называемым украинским буржуазным национализмом, но слабо верится, что при другом первом секретаре их было бы меньше. Далеко не все решалось тогда в Киеве... Многие сегодняшние политики смотрят на Щербицкого свысока: типичный, мол, партократ, партийный функционер, но что-то не видел я среди этой братии, озабоченной исключительно собственной карьерой, оригиналов, способных в те годы отказаться от переезда в Москву. А ведь ВВ звали туда не на вторые роли — сперва предлагали возглавить Совет министров СССР, затем его хотел видеть своим преемником Брежнев. Щербицкий, однако, считал, что здесь он нужнее. Не удивительно, что при нем в Украине не было коррупции и скандалов сродни сочинско-медуновскому или хлопковому. Строгий, застегнутый на все пуговицы, Владимир Васильевич вел почти аскетический образ жизни и того же требовал от соратников. Знал бы он, запрещая подчиненным строить личные дачи и покупать автомобили, как поквитается с ним после смерти партноменклатура. На скорую руку перекрасившись в демократов и спрятав свои партбилеты подальше, она вышвырнула вдову Раду Гавриловну из служебной квартиры практически на улицу и оставила нищенствовать с мизерной учительской пенсией. Впрочем, эта гордая женщина ничего для себя не просила: не сетовала на судьбу тогда — не жалуется и сейчас. Владимир Васильевич ушел из жизни 18 лет назад — разочарованный в идеалах, которым служил, и казня себя за то, что не уберег от беды ни родную землю, ни сына. Он не оставил семье золота-бриллиантов, счетов в зарубежных банках, антиквариата и недвижимости, зато благодаря заложенному именно при нем запасу прочности, проедая и распродавая то, что было тогда построено, мы до сих пор выживаем... Говорят, масштабная личность, как и все крупное, лучше видится на расстоянии. Не сомневаюсь, что когда-нибудь Щербицкому таки воздадут должное, вот только чем больше проходит времени, тем меньше остается надежды, что Рада Гавриловна этого дня дождется...

«МАМА ГОВОРИЛА, ЧТО ЕЕ ПРЕДКАМИ БЫЛИ ИТАЛЬЯНСКИЕ ФАЛЬШИВОМОНЕТЧИКИ И КОНТРАБАНДИСТЫ»

— Рада Гавриловна, в браке с Владимиром Васильевичем Щербицким вы прожили около 50-ти лет, 25 из которых (на минуточку!) он занимал в Украине высшие государственные посты — был председателем Совета министров и первым секретарем ЦК Коммунистической партии. Как же вы познакомились?

1945 год, Рада и Владимир в день свадьбы. «Володя среди всех выделялся: высокий, широкоплечий, ему очень шла форма»

— Это произошло в Тбилиси в 1944 году: еще шла война, и танковая бригада, в которой Володя служил, прибыла в столицу Грузии для пополнения. Мы жили тогда на самой окраине — это сейчас там уже огромный, разросшийся город, а тогда стояли лишь три дома специалистов и школа. Неподалеку расположились танкисты, и командование обратилось к местным жителям с просьбой: если кто-то имеет возможность, разместить офицеров у себя. Ну а поскольку квартиры были довольно-таки большие, двое ребят — Павел и Яша — остановились у нас. Яша Рубанов, по специальности врач, и начал рассказывать мне о своем друге Володе Щербицком, да с таким восторгом... Мне даже показалось, по-человечески он в него был влюблен...

В школе между тем развернули госпиталь, и в один из дней лежавший там тяжелораненый танкист Саноев скончался. Этого парня хоронили сотни людей, была масса цветов, и когда гроб несли мимо нашего дома, мы с подружкой вышли на балкон первого этажа посмотреть. Так мы с Володей друг друга приметили. Он среди всех выделялся — высокий, статный, широкоплечий, ему очень шла форма. Потом я была разочарована новой формой с брюками навыпуск, а тогда меня восхищали его портупея, галифе, сапоги — в общем, красивый был человек. Что интересно, когда мы познакомились, Володя не произвел на меня какого-то особенного впечатления, однако со временем я... влюбилась.

Бригада тем временем пополнилась и ушла, а Володе предписали продолжать службу в Закавказском военном округе. До самого окончания войны он уже оставался в Тбилиси, и конечно же, мы встречались. На гору Тацминда ходил фуникулер, но туда и пешая вела тропа, и очень часто, когда у Володи была увольнительная, мы отправлялись наверх пешком. Помню, проходили как-то мимо могилы Грибоедова (она в гроте находится) и увидели надпись, сделанную на памятнике его любимой Ниной Чавчавадзе: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?».

Короче говоря, продолжалось это знакомство, продолжались его увольнительные, а я жила далеко, и нужно было меня провожать. Он, бедный, бежал потом в часть, опаздывал, получал выговоры и нагоняи... Так тянулось до 45-го, когда я уже окончила Тбилисский университет и меня распределили на работу далеко от Тбилиси — в военный городок летчиков. Вскоре мы поженились.

— Рада Гавриловна, а вот сейчас как вы считаете, это была любовь? Осознанное, глубокое чувство?

— Очень глубокое и взаимное. Вообще-то, Володя был сдержанным человеком, но я всеми фибрами души его любовь ощущала.

— Он вам часто в любви признавался?

— Часто (голос дрожит), в течение всей жизни.

— Интересно, а как это происходило? Просто говорил: «Я тебя люблю» — или брал за руку, многозначительно смотрел в глаза?

— «Я тебя люблю» было уже позже, а когда встречались, трогательно держались за руки и смотрели с вершины Тацминды на россыпи огоньков, расцвечивающих тбилисские улочки и дворы. Мы твердо знали, что друг друга любим.

«Невзирая на то, что Володя обожал семью, жил все-таки работой...». Владимир Васильевич и Рада Гавриловна с детьми Олей и Валерием. 70-е годы   «Олечка — папина дочка и похожа на папу»

— Владимир Васильевич нежным был, когда вы оставались наедине?

— Внешне он был несколько суров, сдержан, но в проявлении чувств становился очень мягким, и не только по отношению ко мне. Он и детей очень любил, внуков, сопереживал, когда, например, происходили какие-то аварии на шахтах и приходилось людей хоронить. Домой после этого приезжал совершенно черным, было его жалко. Сказать, что это была пылкая натура, нельзя, но что очень глубокая — точно.

— Девичья ваша фамилия Жеромская — у вас польские корни?

— По отцу (он был инженером) да — я чистая полька. Родилась в Таганроге, затем мы жили в Ростове — папа работал на заводе «Сельхозмашстрой», — а потом его пригласили в Тбилиси на строительство завода «Центролит». Поначалу квартиры не было, семья несколько лет обитала в гостинице. Это было по-своему романтично — мне страшно нравилось бегать по этажам, к тому же рядом был Театр юного зрителя, на задворках которого мы часто играли.

Что же касается национальности мамы, то ответить на этот вопрос невозможно — там столько кровей намешано. Девичья фамилия ее — Ромено. Понимаете, Таганрог — город портовый, и жили в нем кто угодно: греки, итальянцы, цыгане, армяне... Мама, во всяком случае, то ли в шутку, то ли всерьез, говорила, что ее предками были итальянские фальшивомонетчики и контрабандисты.

«ГДЕ ЖЕ САМОЕ ГЛАВНОЕ?» —СПРОСИЛ ЗА СТОЛОМ ГОРБАЧЕВ, А ВОЛОДЯ ЕМУ ТВЕРДО: «СУХОЙ ЗАКОН!»

— Все, кто Владимира Васильевича Щербицкого знал, уверяют, что он был человеком редкого обаяния. Как это проявлялось в повседневной жизни?

— Действительно, в нем было море обаяния — прежде всего настоящего такого, мужского. Он был красивым — глаза, улыбка, и было в кого. Отец, мать, братья — вся семья такая была.

Со старшим внуком Володей

Володя людей уважал, иногда даже в них влюблялся. Вот, например, с Борисом Евгеньевичем Патоном их чисто деловые связывали отношения, и тем не менее друг к другу они чувствовали что-то особенное. Встречались нечасто, но при этом очень душевно общались, тянулись, доверяли друг другу.

— По слухам, Владимир Васильевич был человеком скромным, даже аскетичным в быту, и мама Татьяна Ивановна воспитала его таким образом, что даже в бытность первым секретарем ЦК он ходил по квартире и выключал везде свет, а еще запирал на ночь входную дверь...

— Ну, насчет входной двери я что-то такого не помню (чаще всего у нас вообще были двери открыты), а в отношении света абсолютно точно. «Лампочка горит, — говорил он, — шахтер работает».

Володя не любил показуху, просто терпеть этого не мог. Да, был очень скромным и постоянно подчеркивал, что жить нужно только так. Меня тоже воспитывал... Как женщина, я, разумеется, хотела что-то этакое на себя надеть, какую-то бижутерию... Помню, еще в Днепропетровске были у меня дешевые клипсы. Он несколько раз просил: «Не носи их, пожалуйста, ну не носи», а мне так хотелось... Закончилось это тем, что однажды он их сорвал и выбросил прямо на клумбу.

— Вы, очевидно, заплакали?

— Да нет — когда Володя уехал, быстренько свои клипсы нашла и спрятала. Он понимал, что все вокруг смотрят, как живет первый секретарь сначала обкома, а затем и ЦК, что себе позволяет его семья.

У Владимира Васильевича было очень хорошее чувство вкуса и меры, он всегда одевался с иголочки сам и не любил, когда сотрудники выглядели неаккуратно. По нему равнялись, и даже когда он был в США, конгрессмен О’Нил задал вопрос: «Где шьют вам костюмы — в Париже?». Костюмы и впрямь сидели на нем замечательно, у него была хорошая фигура — плечи, спина. С возрастом он, правда, немножко согнулся, ссутулился, сгорбился, а вообще был очень статным. Ну а еще у него были красивые волосы, причем белеть они начали слишком рано. Когда познакомились, у него уже были седые виски, но седина была благородная (у отца его, между прочим, тоже, только у того волнистые были волосы, а у Володи беспорядком лежали).

— Знаю, что у Владимира Васильевича был «порок» — слишком много курил. Сколько за день выкуривал?

— Дома — минимум две пачки, а на работе... Зачем далеко ходить — какую фотографию ни возьмете, он везде с сигаретой, и, к великому моему сожалению, бороться с этим было попросту невозможно. Даже когда ему стало плохо и его увозили в больницу, из которой он уже не вернулся, Олечку, дочь, попросил: «Два блока сигарет, пожалуйста, положи». Я: «Володя, мы же к тебе завтра приедем, все привезем», но завтра для него уже не настало.

— Какие он сигареты предпочитал?

— «Винстон», «ПэлМэлл», потом «Мальборо». В нашей семье, так получилось, курили все — мои мама и папа, муж, дети, внуки... Я была единственной женщиной, которая только пепельницу приносила, но противостоять этому тотальному курению было бесполезно.

«Володя был сдержанным человеком, но его любовь я ощущала всеми фибрами своей души»

— Что Владимир Васильевич любил есть?

— А вот в еде он у нас был переборчив. Желудок был не в порядке, под ложечкой часто болело, он принимал много лекарств. Лечащих врачей было несколько, и тот выпишет что-то от одного, тот — от другого... Володя рано утром помоется, побреется, оденется, соберет всю эту жменю таблеток, проглотит и идет на работу.

У нас в доме еда была абсолютно обычной — борщи, котлеты... Бабушка Таня, Володина мама, прекрасно варила борщ, хотя Володя, возвращаясь иногда из поездок по колхозам, ей говорил: «А знаешь, я пробовал борщ вкуснее, чем твой». Бабушка страшно на него обижалась.

Володя ел очень мало, но практически все, хотя вот каши, помню, терпеть не мог.

— Говорят, он совсем не пил, — это правда?

— Разве что на праздники себе позволял, но пьяным я его никогда не видела.

— Удивительно: в советское время, если человек не умел хорошенько принять на грудь, он уже по партийной лестнице подняться не мог...

— Да, это так. Могли и любили выпить и Хрущев, и Кириченко, и Подгорный, и Шелест, и все их помощники, но Владимир Васильевич был, скорее, из этого правила исключением. Возлияния не любил, но в компании, когда что-то праздновали, мог пригубить водку или коньяк — пару рюмочек.

Как он переживал, когда Горбачев ввел сухой закон и нужно было рубить виноградники — у него от этих директив сердце болело! Помню, приехал генсек в Киев, они заседали, долго беседовали, а потом сели за стол, и Горбачев, широкая натура, спрашивает: «А где же самое главное?». Володя ему твердо: «Сухой закон!» — и больше тот не настаивал.

— И что, так и не налили высокому гостю?

— Нет, не налили.

«К ФУТБОЛИСТАМ ОН ОТНОСИЛСЯ, КАК К СВОИМ ДЕТЯМ. В ПЕРЕРЫВАХ ИНОГДА ЗАХОДИЛ В РАЗДЕВАЛКУ, А ПОТОМ МНЕ РАССКАЗЫВАЛ: «БОЖЕ, КАКИЕ ОНИ ПОБИТЫЕ, КАКИЕ НЕСЧАСТНЫЕ!»

— Характер у Владимира Васильевича был, говорят, вспыльчивый...

— Да, это правда — он мог быстро вспылить, но так же быстро и отходил. Вместе с тем был исключительно корректен и совершенно не переносил хамства, чем в то время грешили многие. Тогда ведь партийные руководители густо пересыпали речь нецензурными выражениями, но с приходом Владимира Васильевича это стало сходить на нет.

«Свой предмет я боготворила и детей тоже воспитывала в любви к литературе, требовала, чтобы обязательно классиков прочитали»

Ежедневно члены Политбюро вместе обедали и за столом решали текущие вопросы, а среди них были и дамы. Я как-то спросила Володю: «Что ты сегодня ел?». — «Не помню», — ответил он, потому что все это было так, мимоходом, быстро-быстро: главное — дело.

Этот человек был... Слово «трудоголик» я не очень люблю, но сущности Владимира Васильевича оно отвечает в полной мере. Невзирая на то, что он обожал семью, жил все-таки работой. Конечно, семья уходила на второй план, и многое было упущено, поскольку дома общения как такового у него не было. То есть было, конечно, — он страшно любил детей и внуков, особенно маленькую внучку Радусю.

В разговор вступает дочь Владимира Васильевича Ольга: — А меня он что, мало любил?

— Тебя (улыбается) тоже... Олечка — папина дочка, она и похожа на папу.

Ольга: — Только он был во всех отношениях красивым мужчиной, а я кое-где.

— (Строго). Не напрашивайся на комплименты! Да, внучку любил безумно. Обычно он приходил домой вечером, ближе к программе «Время», и не успевал еще снять пальто, как Радуся к нему бежала. Володя присаживался, и она лезла к нему в карманы: «А что ты мне сегодня принес?» — искала конфеты или мандаринки. Дедушка ее обнимал, прижимал к себе, а однажды ничего не припас и спросил: «А ты мне что принесла?». Рада была в шоке: как, оказывается, и ей нужно дедушке готовить сюрпризы?

— В своих мемуарах бывший помощник Владимира Васильевича Владимир Врублевский написал: «В отличие от Брежнева, большого любителя женщин, Щербицкий был пуританином, поэтому при рассмотрении дел по аморалке иногда перегибал палку»...

— Ну, назовем это пуританством... Да, он действительно не признавал, не хотел понимать и не прощал, если кто-то из работников что-то такое себе позволил, потому что сам был абсолютно чистый, честный до мозга костей человек. Как-то в газете, уже после его смерти, я читала интервью Роговцевой под заголовком «Была ли я любовницей Щербицкого?». В нем, правда, она утверждала, что нет, ничего подобного, но ему тем не менее связь с Адой приписывали.

Владимир Васильевич (слева) в составе делегации, которая принимает кубинского вождя Фиделя Кастро

— И с Шевченко Валентиной Семеновной...

— ...и с оперной певицей Евдокией Колесник.

— Но до вас какие-то слухи о романах Владимира Васильевича доходили?

— Нет, совершенно, потому что не было оснований.

— Вы ему верили?

— Безоговорочно! Вот бывают такие однолюбы — ничего не поделаешь, и потом эта его занятость... Что вы — какие романы: это было вообще немыслимо.

— Владимир Васильевич обожал голубей, имел голубятню. Говорят, когда он просыпался, шел сразу к своим любимцам, а прежде чем отправиться на работу, снова наведывался к ним, и случалось, что после этого надо было переодевать шляпу...

— (Улыбается). Это правда — они садились ему на плечи... Что удивительно... Знаете, для меня почти все голуби были совершенно одинаковыми — разве что по масти отличишь, — а он знал каждого и сразу же замечал: тот приболел, этот захромал. «Посижу с ними 10 минут, — говорил, — они «гуль-гуль-гуль», и на душе сразу легко». Любовь к голубям шла у него с детства. Голубятня была у них дома, мальчишки гоняли голубей по крышам, а Володя хорошо, между прочим, свистел...

У нас был дворник Никита Сергеевич...

— Ничего себе имя для дворника...

«Какую фотографию ни возьмете, Володя везде с сигаретой, и бороться с этим было невозможно». Владимир Васильевич на охоте. 70-е годы

— Обычное... Он всем заведовал, а был еще такой человек по фамилии Пенек — голубятник страшный. Не знаю, чем он занимался, но никакого отношения к партийной работе не имел точно, так вот, между ним и Володей шел постоянный обмен голубями.

— Я где-то читал, что Владимир Васильевич, оказывается, играл на трубе и... мандолине...

— Ну опять-таки это детство. Сперва была мандолина — у нас даже есть фотографии, где он, семи-восьмиклассник играет на ней в школьном струнном оркестре. Когда появилась труба, сказать не могу, но она до сих пор хранится у нас в семье.

Однажды в Тбилиси, когда Володя за мной ухаживал, пригласил в Дом Красной Армии. Там были танцы, играл оркестр... Танцевать я любила, а Володя вообще не умел. В общем, кто-то меня пригласил, закружил в вальсе, а когда вернул на место, Володи рядом не оказалось. Вдруг в оркестре трубач заиграл «Чардаш» Монти — смотрю, а это Володя. Я даже глазам своим не поверила.

Ольга: — Хотел, наверное, чтобы ты еще больше обратила внимание на него.

— А может, приревновал...

— (Грустно). Ну а потом не до трубы ему было.

— Футболисты и тренеры киевского «Динамо» образца 70-х-80-х годов говорили мне, что такого болельщика и знатока футбольной статистики, как Щербицкий, надо было еще поискать...

— Это так, он очень любил футбол — еще с днепропетровских времен. Днепропетровчане — они вообще фанаты страшные, а поскольку времени у нас там было больше, на футбол обязательно ходили вместе. На стадионе стояли ровные лавки, державшиеся на какой-то цементной основе, и я не могла понять: приходим домой, один раз, второй — смотрю, а у мужа все каблуки счесаны. Переживал, курил, вскакивал...

Володя без футбола не мог, и уже в Киеве, даже если смотрел матчи дома, все старался записывать. Не только кто забил и когда, но и кто какой дал пас, на какой минуте — все это ужасно ему нравилось. Я, честно говоря, к футболу была равнодушна, и поэтому он у себя в кабинете болел. Никто ему не мешал: телевизор, сигареты, пепельница, ручка, блокнот. Иногда загляну, а он ворчит: «Ну вот видишь, только пришла, наши гол пропустили». Он не только футбол любил, но и ребят-футболистов и относился к ним, как к своим детям. В перерывах иногда заходил в раздевалку, а потом мне рассказывал: «Боже, какие они побитые, какие несчастные!». Он их очень жалел...

«СЕГОДНЯШНИЕ МИЛЛИАРДЫ АБСОЛЮТНО МНЕ НЕПОНЯТНЫ — ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ, ДУМАЮ, С НИМИ БЫ РАЗОБРАЛСЯ»

— Рада Гавриловна, много лет вы преподавали русский язык и литературу в киевской средней школе № 57 и, по отзывам ваших учеников, были не номенклатурной дамой, а интеллигентным человеком в лучшем смысле этого слова: всех ребят называли на вы и никогда не повышали на них голос. Что это — воспитание или понимание того, что на вас смотрят и нужно держать фасон?

— В первую очередь воспитание, а во-вторых, понимание того, что передо мной личности и кричать на них нельзя.

— А хотелось?

— Иногда. Еще в Днепропетровске был у меня один розбышака, и я ему как-то сказала: «Сергей, я мягко стелю, но жестко спать». Он хорошо это запомнил, и потом, когда уже с ним, взрослым, встретились, эту фразу вспоминал.

Я свой предмет боготворила и детей тоже воспитывала в любви к литературе. Пушкин, Достоевский, Чехов, Толстой — требовала, чтобы обязательно классиков прочитали, чтобы сделали в нужных местах закладки и потом смогли ответить на любые вопросы. Часто у меня бывали открытые уроки, когда приходили коллеги: не только как к учителю, но и как к Щербицкой — посмотреть, что же она из себя представляет. Своих детей я любила, и в ответ они любили меня. До сих пор то один позвонит, то другой... На 35-летие одного из выпусков откуда они только не съехались — и из Америки, и из Австралии... Разбросало по белу свету моих мальчиков и девочек, но они собрались, и встреча была очень теплой.

— Говорят, в школе вы одевались подчеркнуто скромно и украшений практически не носили...

— Поэтому меня немножко обидело интервью девочки, которая, по-моему, у меня в классе и не училась (во всяком случае, по фамилии вспомнить ее не смогла). В одной из газет она сказала, что какой-то мальчик сделал мне замечание: «Рада Гавриловна, а учительнице носить украшения не полагается», и Рада Гавриловна, дескать, на следующий день все сняла. Такого никогда не было! Обручальное кольцо Володя подарил мне уже после свадьбы, а на пальце у меня было всего лишь одно колечко. У меня училась Лена Лысянская, мама которой преподавала в нашей школе английский язык (очень умная девочка, сейчас она живет в Америке), так Тамаре Соломоновне, маме своей, она сказала: «Спроси Раду Гавриловну, когда она уже снимет этот костюм».

— Но вам же хотелось одеться красиво, да и зарабатывали вы неплохо...

— Ну конечно, хотелось, и когда приезжали знатные гости, на случай торжественных приемов у меня было несколько парадных платьев, которые сшили в Киевском доме моделей (потом, когда Володи не стало, я все их назад отдала). Одно, самое любимое, было расшито жемчугом, но когда Олечка выходила замуж, ее подружка рыдала у меня на плече, и все ее ресницы, вся тушь на нем (а оно светлое такое) и остались. Хорошо, подобрали цвет, и это платье мне повторили.

— После развала Советского Союза лидеры вновь образованных государств стали жить практически как цари — такие роскошь и привилегии бывшим руководителям союзных республик даже не снились. Интересно, а какие привилегии были у вас, что полагалось первому секретарю ЦК и его супруге?

— Что полагалось? Квартира, дача, казенная мебель (на каждом стульчике бирочка, и все это время от времени переписывали и сверяли, соответствует ли номерам). Был автомобиль для семьи, я даже помню смешной случай... Очень часто я привозила в школу учебные фильмы, и конечно, этих бобин было много. Приезжая, я доставала их из багажника, мы все смотрели, потом складывали обратно и увозили, и вот однажды машина уже подошла, я одеваюсь, и одна из моих старшеклассниц открывает дверь и торжественно говорит: «Шевроле» подан!».

— Сегодня в Украине есть олигархи, обладающие миллиардными состояниями, охрана которых составляет и 20, и 30, и более человек. Живут эти люди за пятиметровыми, окруженными рвами с водой, заборами, а вот какая охрана была у Владимира Васильевича?

— Даже мысли такой допустить невозможно, чтобы он мог себе такое позволить. Под Киевом, в Межигорье, у нас была старая-старая дача. Раньше там жил Коротченко, но деревянный двухэтажный дом уже обветшал, и помощник Владимира Васильевича Продан все добивался: «Давайте его снесем и построим, как в Казахстане, Белоруссии, Узбекистане».

По типовому проекту возвели новую дачу. Тогда она казалась шикарной (по сегодняшним меркам, конечно же, нет), но не лежала у нас к ней душа совершенно, никак не могла я привыкнуть к этой крутой лестнице на второй этаж. Ну а сегодняшние миллиарды абсолютно для меня непонятны — Владимир Васильевич, думаю, с ними бы разобрался.

— В зарубежных поездках вы мужа когда-нибудь сопровождали?

— По одному разу были на отдыхе в Венгрии и Югославии и один раз в Болгарии, когда Володе вручали высшую награду этой страны орден Димитрова — все...

«БРЕЖНЕВ БЫЛ ОЧЕНЬ ЛЮБВЕОБИЛЬНЫМ, МНОГОЕ СЕБЕ ПОЗВОЛЯЛ. НА 60-ЛЕТИЕ ПРИГЛАСИЛ ВСЕХ СВОИХ ПАССИЙ, А ДО ЭТОГО ВСЕХ ИХ ПОВЫДАВАЛ ЗАМУЖ ЗА ГЕНЕРАЛОВ»

— В свое время остряки рассказывали анекдоты о трех исторических периодах: допетровском, петровском и днепропетровском. Существовал ли днепропетровский клан, или это все вымысел, миф?

Май 1982 года, Киев, торжественное открытие Музея Великой Отечественной войны

— На мой взгляд, сплошной вымысел.

— Тем не менее, смотрите, именно из Днепропетровска вышло много советских руководителей: Брежнев, Подгорный, Тихонов, Кириленко...

— Действительно, много, но кланом это не назовешь. Днепропетровск Владимир Васильевич очень любил. Он там окончил химико-технологический институт, имел много друзей, но когда переехал в Киев, с собой перетащил всего несколько человек, в том числе Продана и Качаловского. Вот вам и весь клан...

— Мне рассказывали, что Брежнев относился к Владимиру Васильевичу исключительно тепло, и ему, единственному из членов Политбюро, говорил «ты» и «Володя»...

— Это правда, и даже в фильме «Брежнев», где Леонида Ильича блестяще играет Шакуров, был момент: охота закончилась, и Брежнев делит мясо: «Это Косыгину, это Суслову, а это Володе Щербицкому».

...Общались они всегда очень тепло и доверительно. Во-первых, из одного города, родители на одной улице жили, а во-вторых, общая юность.

— Хорошим был Леонид Ильич человеком?

— Замечательным. Каким был руководителем, судить не мне, а то, что на склоне лет полюбил все эти многочисленные ордена и медали...

«Брежнев был замечательным человеком, и с Володей они всегда очень тепло общались. Во-первых, из одного города, родители на одной улице жили, общая юность...»

— А вот интересно, в семейном кругу вы обсуждали с Владимиром Васильевичем эту его страсть? Подтрунивали над ним, дескать, ну вот опять, еще один орден?..

— Немножко подтрунивали, но по-доброму. Помню, Леонид Ильич только вернулся из Югославии, где Тито подарил ему перстень с большим камнем. По-видимому, это был черный бриллиант, и так смешно было — Володя выступает с трибуны, а Леонид Ильич в президиуме разглядывает свой бриллиант и любуется, как он сияет.

— Живой человек!

— Да, безусловно. Он прекрасно читал наизусть Есенина, был добрым, каким-то светлым. Что с ним произошло в последние годы? (Грустно). Видимо, это старость...

У него была замечательная супруга — такая хозяйка! Она даже соленья свои делала...

— Виктория Петровна действительно была еврейкой?

— Точно не знаю, но, очевидно, да, и Галя тоже была на еврейку похожа.

В отличие от Володи Леонид Ильич был очень любвеобильным и на фронте (а может, и раньше) многое себе позволял. У него и ППЖ (походно-полевые жены) были, и вообще пассии, но вот тоже характерная черта: когда отмечали его 60-летие, он всех их пригласил, а до этого повыдавал замуж за генералов. Виктория Петровна многое знала, но она была очень выдержанной, мудрой и решила, что семья есть семья.

Леонид Ильич вообще удивительный! Когда приезжал в Днепропетровск, где в свое время работал, шел по обкому и всех, вплоть до уборщицы, узнавал, расспрашивал о жизни, о детях и внуках. Душевный был человек, хороший.

— Правда ли, что, уже дряхлея, и понимая, что скоро уйдет из жизни, он задался целью подготовить Владимира Васильевича в преемники?

Рада Щербицкая — Дмитрию Гордону: «Слово «трудоголик» я не очень люблю, но сущности Владимира Васильевича оно отвечает в полной мере. Конечно, семья у него уходила на второй план, и многое было упущено...» Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Разговоры об этом были. Сначала он сватал Володю вместо Косыгина председателем Совета министров СССР, а потом предлагал занять пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Кстати, когда умер Черненко, Володя находился в Америке с официальным визитом. Нужно было срочно лететь на заседание Политбюро, но его специально задержали, потому что к власти шел Горбачев. Володя вообще Москву не очень любил и от предложения Леонида Ильича отказывался, а он, понимая, что Щербицкий в Украине нужнее, настаивать перестал.

...Ой, от Украины вечно Москва много требовала. Постоянно эти бесконечные колоссальные поставки нужно было сдавать, и когда Леонид Ильич приезжал в Киев, они с Володей сидели, мудрили, и Генеральный нет-нет да что-то и скостит.

— Дома у Брежнева вы бывали?

— Единственный раз — на 60-летие, а так каждый год летом собирались в Крыму.

— С кем в союзном Политбюро у Владимира Васильевича были хорошие отношения, а с кем плохие?

— Доверительные сложились с Устиновым, очень любил Кунаева, уважал Андропова, а о Черненко говорил: «Простой секретарь». Суслова недолюбливал. Гришина терпеть не мог.

— Жены членов Политбюро в Москве как-то общались? Существовал какой-то закрытый клуб жен первых лиц?

— Не было его там, не было и здесь. Единственный раз собрались на Новый год на даче в Залесье, но царила такая скука — что-то невозможное. Почему-то все эти дамы... Ну, не знаю...

— Думаю, что вы, интеллигентная женщина, чувствовали себя в таком коллективе инородным телом...

— (Улыбается). Тем не менее очень приятными были Шеварднадзе и его жена Нанули.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter