Лев НОВОЖЕНОВ: "Иногда смотрю на себя в зеркало и думаю: "Кто этот человек и что он тут делает?"

Если есть люди, созданные для телевидения, то Лев Новоженов - один из них. Его даже называют "динозавром телевидения". Попав туда в достаточно преклонном возрасте, он успел поработать почти на всех московских каналах. И, что очень важно, придумать множество новых проектов - "Времечко", "Сегоднячко", "Ночной полет", "Тушите свет!", "Наши", "Иванов, Петров, Сидоров", "Старый телевизор", "Большой секрет для маленькой компании", "Утро на НТВ", "Пять минут со Львом Новоженовым". Украинскую публику Лев Юрьевич начал особенно интересовать в связи с тем, что появился в одной программе с нашим отечественным достоянием - Русланой Писанкой. Но союз двух телеведущих оказался недолговечным. Новоженов ушел из программы, у Писанки закончился контракт.

"ЭТО ТОЛЬКО КАЖЕТСЯ, ЧТО ПУБЛИЧНЫЕ ЛЮДИ ВСЕ В ШОКОЛАДЕ И ИХ БУДУЩЕЕ ОБЕСПЕЧЕНО"

- Лев Юрьевич, говорят, наша Руслана Писанка очень популярна в Москве.

- Конечно, если человека каждый день показывают по телевизору, его начинают узнавать. Вы это называете популярностью? Хотя Руслана - женщина выдающихся внешних данных. Такую трудно не заметить.

- Тогда признайтесь, зачем вы ее покинули?

- Так получилось. Мне трудно об этом говорить, но сейчас на НТВ идут довольно сложные процессы, исконных причин которых я не знаю. Какие-то приметы этих процессов видны публике, какие-то скрыты от нее. Все гораздо серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Думаю, связаны они с тем, что кто-то переориентирует нашу страну, наше общество в иных целях. И идеалы теперь, наверное, будут какие-то другие. А телевидение в этом смысле достаточно точный барометр, оно отражает перемены в обществе. И того телевидения, на котором я начинал работать, уже нет.

Я не хочу критиковать, сравнивать и говорить, что все новое - обязательно плохое. Оно другое. Не мое. А все живое на этой планете - люди, птицы, деревья - может существовать только в привычной среде. Когда среда меняется, птицы улетают. А люди уходят. Это, конечно, общие рассуждения. Если же говорить конкретно, то я все-таки журналист - по ремеслу своему, по опыту, по мировоззрению, в конце концов.

Поэтому мое участие в программе, где полчаса говорят о том, что куда класть и с чем перемешивать, изначально было ошибкой. Наверное, такая передача нужна людям, которые всех этих хозяйственных тонкостей не знают, но мне было странно выступать в такой роли. И когда "Страну Советов" решили переформатировать, было решено, что я ее вести больше не буду. Подразумевалось, что у меня появятся другие проекты, но пока никто ничего другого мне не предложил.

- Не боитесь со временем разделить судьбу Леонида Парфенова?

- Его увольнение - очень плохой симптом для российского телевидения в целом. А ведь Парфенов не первый. И, к сожалению, не последний. Время от времени и люди, и программы исчезают из эфира. А зрители первые несколько дней интересуются тем, куда же они подевались, а потом просто забывают. Например, на НТВ была такая ведущая Ольга Шелест. Номинально она вроде бы работает, но из эфира ее давно убрали. К такому повороту событий должен быть готов не только каждый телевизионщик, но и вообще любой известный человек.

В свое время больше чем на 10 лет исчезла с киноэкранов Людмила Гурченко, и никто ничего не знал о ее судьбе. Пропадают из поля нашего зрения писатели и журналисты. Это только кажется, что публичные люди все в шоколаде и их будущее обеспечено. Уходить в никуда, когда еще вчера ты был известным человеком, обидно вдвойне.

- В конечном счете увольнения - всего лишь следствие. А в чем причина происходящих на российском телевидении процессов?

- Происходит то, что было и при советской власти: вместо своей непосредственной работы - журналистики - журналисты вынуждены заниматься идеологией. Знаете, мы ведь когда-то так мечтали о возможности говорить и писать, как на Западе, - открыто, без намеков, недомолвок, эзопова языка.

Такое время наступило, но работать стало почему-то еще сложнее. Дошло до того, что люди моей профессии переквалифицируются. Прекрасный журналист Александр Невзоров делает программу о лошадях. Что это такое? А обилие кулинарных программ? Даже в "Стране Советов" есть кулинарная рубрика, что уже явный перебор!

- А в чем же здесь идеология?

- Да в том, чтобы закрыть глаза на те проблемы, которые действительно существуют в обществе. Пусть уж лучше вся страна любуется на лошадей и стоит у плиты.

"ОТТЯГИВАТЬ ВИЗИТ К ВРАЧУ - ИЗВЕЧНАЯ РУССКАЯ ПРИВЫЧКА"

- Тогда выходит, что телевидение болеет теми же болезнями, что и общество, - то есть это такое государство в миниатюре?

- Телевидение действительно повторяет болезни общества, но не в прямом смысле, - такую информацию надо уметь считывать. Она не для простых зрителей, хотя они это тоже понимают, только сформулировать точно не могут. Ту болезнь, которой страдает сегодня телевидение, я бы назвал стагнацией. Но это не значит, что тем же больна Россия.

Проблемы России, как, впрочем, и Украины, сродни проблемам всех стран мира. Просто у нас они выражаются в крайних своих проявлениях. И если за границей их пытаются решать, то у нас ждут, авось само рассосется. Это же извечная русская, славянская привычка - оттягивать визит к врачу или ждать, когда проблемы решатся сами собой. А чтобы не сильно по этому поводу беспокоиться, залить печаль водкой.

- Но тогда получается, что телевидение всего мира пытаются подчинить той или иной идеологии?

- Конечно! Ведь что такое идеология? Это когда одни люди манипулируют другими. Нами манипулируют! Обманывают с помощью рекламы: хотят что-то нам продать, чтобы забрать наши последние деньги. Хотят, чтобы мы сидели тихо и не вякали. Нам забивают мозги мыльными операми. Отнимают культуру, которая является последним отличием человека от животного. То, что происходит сегодня, ужасно.

- Может, это просто конец света?

- Может, и конец. Должен же он когда-то наступить, просто все думают, что это будет не с нами. Но у всех явлений, которые приносит нам время, есть как отрицательная, так и положительная сторона. Да, мы перестали быть империей. Зато мы узнали, что существуют другие страны, что там живут другие люди, которые разговаривают на своем языке.

У Зощенко есть рассказ о том, как сторож из авиашколы приехал в свою деревню, а его там попросили прочесть лекцию. Он взял указку, подошел к карте и сказал: "Вот Россия, тут - Китай, а там - вообще!". И вот это "вообще" оказалось весьма существенным во всех отношениях пространством.

Что же касается конца света... Мы уже давно живем в ожидании апокалипсиса, потому что есть технологии, способные привести к такому результату.

Недавно я познакомился с человеком, который служил на атомной подводной лодке. Он рассказал, что долгое время не мог есть рыбу. Дело в том, что он видел, как тяжелую воду, которая охлаждает реактор, выливают в море. Причем в тех местах, где нельзя этого делать категорически. Как такое происходит? Да по халатности - прозевали, недосмотрели. Чернобыль - событие того же порядка. И все это - ступеньки к тому самому концу света, о котором мы говорим.

- Считается, что телевидение - это судьба. Вы бы подписались под таким утверждением?

- Ой, знаете, я туда попал совершенно случайно! Множество людей мечтают оказаться на телевидении, тщеславие их туда толкает: им хочется пережить состояние известности, когда тебя узнают на улицах. Вообще, этот микроб тщеславия живет в каждом человеке, просто в одном он дремлет, в другом дает буйные всходы. Вот такие люди просто рвутся в актеры и телеведущие. Мне же это всегда было чуждо. И то, что со мной произошло, иначе как судьбой и не назовешь.

Я попал на телевидение очень поздно, мне было 46 лет. Всю жизнь я, как и мой отец, работал в газетах: в 14 лет начинал курьером в "Вечерней Москве", потом всю сознательную жизнь - журналистом. В частности, 13 лет перед телевидением - в "Московском комсомольце". Уходил оттуда с должности заместителя главного редактора. И работа у меня была нормальная.

Конечно, все свою работу ругают, и вы не найдете человека, который был бы доволен своим положением. Но я получал неплохие деньги, правда, их нельзя было сравнить с телевизионными. Мы очень весело жили: много пили, ходили друг к другу в гости. У меня был даже свой кабинет, правда, переделанный из женского туалета, поэтому там все время лопались трубы и протекал потолок. К тому же, и это самое главное, ко мне в редакции очень хорошо относились.

- И куда же вы ушли?

- Был такой Четвертый канал - хиреющий и загибающийся. Днем там шли учебные и просветительские программы, а начиная с 10-ти вечера кусок эфира отхапал себе такой продюсер Малкин. Тогда еще не было большинства нынешних российских каналов, по-моему, существовало только ОРТ, но и на этом фоне Четвертый канал был этакой окраиной телевидения, телевизионным захолустьем.

И вот главным режиссером там оказался мой друг - небезызвестный вам Дмитрий Дибров. А надо сказать, что Диму я знаю с незапамятных времен. Помню его совсем еще молоденьким мальчиком, который приехал из Ростова-на-Дону завоевывать Москву. И таки завоевал!
Немосквичи, они вообще шустрые. У меня, кстати, есть даже рассуждение на тему того, почему удачи в Москве добиваются именно провинциалы. Коренные жители столицы все сплошь расслабленные, им некуда стремиться - они же и так москвичи, по праву своего рождения.

- Как пелось когда-то в популярной песне: "Только девочки, только мальчики, а уже москвичи"?

- Именно! Вот они и сидят во дворах, играют в домино, пьют пиво. А приезжие в это время завоевывают себе место под солнцем. Дибров сначала работал в "Московском комсомольце" на гонораре, потом пошел дальше и выше. Даже женился на дочери секретаря какого-то подмосковного райкома партии.

- Надо же, а теперь утверждает, что убежденный холостяк!

- Ну, все это дела давно минувших дней... И вот в какой-то момент Дима попал на этот Богом спасаемый Четвертый канал, к Малкину. Он же, как человек, обладающий непомерным телевизионным тщеславием, решил: раз есть телевизионный канал, претендующий на статус нормального, у него обязательно должна быть своя информационная программа. И напряг Диму. Дима позвонил мне: "Давай сделаем из рубрики "Московского комсомольца" программу новостей!". Так появилось "Времечко", которое благополучно закрылось ровно через две недели.

- Почему?

- Честно говоря, передача очень плохая была. Да и ее существование возбудило всю редакцию. Поскольку телевидение притягивает людей как магнит, все хотели в эту программу попасть, вот и начались склоки, сплетни. Началась дележка шкуры неубитого медведя - каких-то сумасшедших денег, которых на Четвертом канале отродясь не было. Тем более моим коллегам-журналистам казалось, что и делать там ничего не надо: вышел к камере, рот открыл, а говорить мы все умеем.

В общем, сложилась настоящая революционная ситуация: в низах - брожение. А верхи в лице продюсеров Малкина и Гусева были людьми самолюбивыми и, как следствие, грубыми и прямолинейными. Впрочем, продюсерам и полагается такими быть. Они не смогли сразу найти из этой истории выход, а посему решили просто закрыть программу.

- Надо так понимать, что больше всего в этой ситуации пострадали вы?

- Вовсе нет. Я спокойно вернулся к своей работе в "Московском комсомольце", сказав напоследок: "Нельзя совмещать газету с телевидением, тут либо одно, либо другое". Но через три месяца мне позвонил Малкин: "Раз не можешь совмещать, увольняйся и переходи к нам!". И я по слабости характера вынужден был уйти из газеты.

- А при чем тут слабость характера?

- Видите ли, когда "Времечко" закрыли, мы решили программу, что называется, помянуть. И вот там, за бутылкой, Дибров спросил меня: "Если возобновится вся эта ситуация, уйдешь из газеты?". И я, считая, что программа благополучно похоронена, ответил: "Да, Дима, конечно!". И они мне этот разговор припомнили: "Ты же обещал!". Я, вообще-то, человек не очень обязательный: не всегда отдаю долги и держу слово, редко куда-то прихожу вовремя.

И когда я так, в общем, не совсем достойно поступаю, очень переживаю, меня изнутри точит какой-то червь раскаяния. А тут я вообще оказался меж двух огней: и Диброва подвести некрасиво, и с работы увольняться неудобно. Надо было, наверное, наплевать на все и отказаться от своих слов. А я не смог. В общем, слабохарактерный я человек!

"Я ВСЮ ЖИЗНЬ СЕБЯ БЬЮ. ЧТО ЭТО, ЕСЛИ НЕ ИЗВРАЩЕНИЕ?"

- Как вас встретило телевидение?

- То, что я там увидел, привело меня в ужас! Я очень быстро понял, что телевидение - это древнегреческая cирена, которая заманивает вас в пучину. Дескать, барахтайся сам: выплывешь - хорошо, утонешь - не обессудь. Конечно, я не ожидал, что на новом месте работы меня встретят с цветами и фанфарами. Но ко мне, как и ко всякому новичку, а тем более такому престарелому, относились враждебно. Так всегда бывает, когда новый человек приходит в уже устоявшийся, сложившийся коллектив. И мне на старости лет пришлось не только учиться новой профессии, но и шаг за шагом налаживать отношения с коллегами.

- Не жалеете, что так круто переломили судьбу?

- А чего жалеть? У меня ведь, в общем, довольно счастливо все сложилось. Конечно, случались и драматические моменты, но на фоне того, что происходило в то время в стране, можно сказать, что я жил как у Христа за пазухой. И я знал-то обо всех этих событиях только потому, что о них писали газеты. Сам я никак с ними не сталкивался. Я очень хорошо зарабатывал.

Один раз со мной произошла очень показательная история. Я что-то покупал в большом книжном магазине, кажется, в "Молодой гвардии", там всегда толпа народа. Ко мне подошел человек и напрямую спросил: "Лев Юрьевич, сколько вы получаете?".

- И вы так же, напрямую, ответили?

- Нет, я смалодушничал. Неудобно было признаться, сколько я получаю. А поскольку нельзя было просто так развернуться и уйти, надо бы что-то говорить, я решил уполовинить эту сумму. Но и в таком урезанном виде она все равно выглядела возмутительно и бесстыдно, и за нее запросто можно было схлопотать по морде. Но, думаю, что, даже если бы я разделил ее на четыре части, это не вызвало бы у окружающих положительных эмоций. Так что за все приходится платить.

И со мной случались и случаются вещи, которые можно рассматривать как расплату. Какие? Ну, во-первых, нельзя привыкать к хорошему. Но привыкаешь очень быстро, а отвыкать потом так тяжело! Во-вторых, на те 11 лет, что работал на телевидении, я как будто выпал из реальной жизни, из той, какой живет большинство людей на земле. Утратил какие-то элементарные человеческие навыки и прежде всего навык выживания. Эти годы я практически провел в студии. А когда вышел на улицу, увидел: идет жизнь, для меня совершенно непонятная! Незнакомая, а потому пугающая. Поэтому я сейчас не хожу в магазины, нигде не бываю. Нахожусь под добровольным домашним арестом. И что будет дальше, чем закончатся все эти события, происходящие сейчас на российском телевидении, неизвестно.

- А в газетную журналистику вы вернуться не хотите?

- Честно говоря, мне бы этого очень не хотелось. Журналистика в газете и на телевидении - абсолютно разные вещи. К тому же и сам я за прошедшие годы под влиянием среды и времени очень сильно изменился. Приходится заново разбираться не только в том, что происходит вокруг, но и в себе. Я сам для себя вдруг стал незнакомым человеком. Иногда смотрю на себя в зеркало и думаю: "Кто этот человек и что он тут делает?".

- А как же вы тогда воспринимаете себя на экране?

- Надеюсь, переболел всеми телевизионными болезнями: самомнением, сознанием собственной значимости. Вообще-то, я никогда себе не нравился, но поначалу, как у всех, кто приходит на телевидение, у меня было желание постоянно смотреть на себя на экране. Психологической природы этой тяги я не знаю, но она существует почти на подсознательном уровне.

Вы не обращали внимания, что люди, проходя мимо зеркала, инстинктивно смотрят на свое отражение? А новички всегда смотрят на мониторы, стоящие в студии. Поэтому опытные телевизионщики стараются их отвернуть, чтобы не отвлекали внимание. Было такое и со мной. Но со временем я понял, что лучше этого не делать. А сейчас, неожиданно видя себя на экране, думаю: "Господи, как же я постарел!". Мне вообще почему-то тяжело смотреть на собственное изображение. Не мог бы, наверное, завесить всю квартиру своими фотографиями, хотя многие так делают.

- Вас очень часто пародируют. Не обижаетесь?

- А чего обижаться? Это же один из признаков популярности. К покойному Саше Иванову подходили многие поэты, просили, чтобы он написал на них пародию. А ведь он был очень язвительным человеком, мог так макнуть. Те же пародии на меня, которые я видел, как правило, очень добрые. Например, братья Пономаренко очень талантливо и смешно показывают программу "Старый телевизор".

- Вы критически себя воспринимаете?

- Очень! Есть люди, которые от себя без ума, и это хорошо. Отношение к себе во многом залог успеха или неуспеха. Но вообще себя надо любить, что лично мне не свойственно. А может, это какая-то любовь в извращенной форме... Есть такая расхожая формула: бьет - значит, любит. Я себя всю жизнь и бью. Что это, если не извращение?

"ПРЯМОЙ ЭФИР ОЧЕНЬ НАПОМИНАЕТ НАШУ ЖИЗНЬ. ТЫ ЕЩЕ ПЛАНИРУЕШЬ ЧТО-ТО, А ТЕБЕ ОТКУДА-ТО СВЕРХУ: "ВСЕ, ВРЕМЯ ВЫШЛО!"

- Лев Юрьевич, за 11 лет работы вы, наверное, постигли какие-то телевизионные тайны. Знаете, например, почему в таком сумасшедшем доме появляются и, что еще удивительнее, выходят в эфир программы?

- Телевидение действительно сумасшедший дом. Его нельзя сравнивать с поэзией, это вещи разного порядка, но на ваш вопрос когда-то очень хорошо ответила Анна Андреевна Ахматова: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда". Кстати, точно такие же процессы происходят и в кино, когда из суеты и хаоса вдруг появляется на свет хороший фильм. Любое рождение - факт значительный, но далеко не красивый. Кровь, грязь, слизь, гной. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что бардак на телевидении не везде.

- Что вас больше всего раздражает в современном телевидении?

- То, что в кадре сидят марионетки, которые говорят чужими словами. Во всяком случае, у меня такое ощущение. Не надо думать, что телевизионное пространство - какая-то особая, отличная от нашей жизни зона. Оно должно представлять свободных людей, которые естественно ведут себя в кадре. Я всегда был против того, чтобы люди в эфире говорили как по писаному. Конечно, в новостях нужна точность. А в остальных случаях ничто не заменит живое человеческое общение, которого на экране все меньше и меньше.

- А что такое прямой эфир? Говорят, это какая-то временная дыра.

- Время по обе стороны экрана действительно идет с разной скоростью, что, наверное, подтверждает теорию относительности Эйнштейна. В студии время сжимается. С непривычки люди очень удивляются: "Ой, я же еще столько всего не успел сказать! Неужели уже 20 минут прошло?!". Кстати, эта ситуация очень напоминает нашу жизнь. Думаешь о том, что надо сделать, планируешь что-то, а тебе откуда-то сверху говорят: "Все, время вышло!".

- Пессимистический у вас настрой?

- Так ведь надо по новой переосмыслять жизнь, вырабатывать образ действий: куда идти, что делать. А в моем возрасте все это уже не так просто. Я же не один - есть жена, есть дочь, которой надо помогать. Да и приближается критическая пора жизни - старость, болезни, - а я к ней не готов.

- Без работы в любом случае не останетесь. Вы ведь еще и пишете?

- Ну, это громко сказано. Скорее, пописываю. В основном для себя. И публиковаться особо не стремлюсь. А жена, когда видит меня за письменным столом, всегда говорит: "Не пиши, все равно за это деньги не платят!". В общем, ворчит, как все жены... Хотя, знаете, когда-то я на этом очень даже неплохо зарабатывал - писал сценарии для массовых мероприятий, очень востребованный был вид творчества.

- Но у вас ведь остался еще один проект - "Наши со Львом Новоженовым", о русских людях за границей.

- "Наши" идут, но ведь это уже достаточно старая программа. Мне трудно сказать, насколько она интересна, - свои произведения всегда очень сложно оценивать. К тому же, может быть, вскоре и ее закроют.

- Как родилась идея "Наших"?

- А как любой телевизионный проект рождается? Приходят люди, которым ты понравился, и поэтому им что-то от тебя нужно. Начинается, как правило, с разговоров. Потом появляется идея, со временем обрастающая мясом. В случае "Наших" идея состояла в том, чтобы сделать программу, которую можно показывать на заграницу. Что же касается самой идеи, то мне хотелось рассказать об этих людях по-доброму. Напомнить, что они - наши. А то ведь долгое время всех, кто уехал жить за границу, считали в лучшем случае отщепенцами, в худшем - предателями родины. Сейчас таких много, но мы были чуть ли не первыми.

- Чья судьба из "наших" поразила вас больше всего?

- Сейчас трудно кого-то выделить... Но там были действительно потрясающие истории о том, как наши люди попадали за границу и что с ними там происходило. Я, например, не знал, что Лева из "Би-2" несколько лет назад отправился в Австралию без копейки денег. Уж не знаю, как он и долетел. И прожил там три года! Но если честно, поражают всегда не столько сами истории, сколько способность нашего человека к выживанию. Везде, при любых условиях!

Помню, познакомился с одним парнем в Израиле. Он русский, родом откуда-то из Сибири, но женился на еврейке и уехал. Он рассказывал, что в первый год пребывания ему было безумно тяжело. Израиль - это рай на земле: море, фрукты, по ночам на небе висят крупные, яркие звезды. А он, когда становилось совсем уже невмоготу, дожидался ночи и уходил к морю плакать - из-за тоски по России, из-за того, что на новом месте у него ничего не получается. Почему ночью? Чтобы жена не видела. Наверное, он не хотел обнаруживать при ней свою слабость. Но ко времени нашей встречи это был активный, деловой человек, работал на трех работах. Он говорил: "Я всему научился! Могу быть строителем, шофером, администратором эстрадных действий!".

Кстати, именно благодаря последней профессии мы с ним и познакомились, я приезжал туда выступать. И вот эта способность наших людей выживать и устраиваться везде всегда внушала мне большой оптимизм. Если есть желание и воля, не пропадешь. Главное, чтобы было время для того, чтобы все эти качества проявить. Время - основной капитал человека. Это и есть главная мысль, которую я вынес из всех встреч и разговоров.

"МОЯ ЧЕТВЕРТАЯ ЖЕНА ВСЕ ТЕРПИТ, ПОЭТОМУ ЭТОТ МОЙ БРАК ТАКОЙ ДОЛГИЙ"

- Говорят, наши люди - русские, бывшие советские - есть везде. Как вы думаете, есть на земле место, где бы не было "наших"?

- "Наших" по всей Земле - огромное количество! Не живя в России и странах СНГ, по-русски разговаривают от 40 до 50 миллионов человек. Как такое происходит? Дело в том, что в Америке и Европе можно вообще не говорить на языке страны, в которую ты приехал. Тебя все равно поймут.

- А вы никогда не хотели куда-нибудь уехать?

- Раньше задумывался о такой возможности чаще (в советское время национальная нетерпимость была гораздо сильнее), сейчас реже. Но я точно знаю, что не смогу уехать. Для нормальной жизни мне необходима российская стихия. И прежде всего, конечно, московская, потому что Москва - это отдельная страна, государство в государстве. Я не могу без нее существовать. Меня такая тоска берет за границей! И это при том, что последние годы я надолго никуда не уезжал. Я же все время был привязан к прямым эфирам, поэтому мог выкроить от силы три-четыре дня, ну максимум - неделю. И меня это устраивало. Я знал, что скоро буду дома. Честно говоря, стыдно в этом признаваться, потому что такие слова звучат кокетством, желанием выглядеть патриотом.

- Разве это плохо?

- Так ведь скажут: "Посмотрите, как Новоженов красуется!". Очень много людей на любви к родине делают себе дивиденды, поэтому все друг друга подозревают в неискренности. А на самом деле мы возмущаемся, ругаем, осуждаем Россию, а жить хотим здесь. Во всяком случае, до тех пор, пока это возможно.

Можно поехать поработать за границу, иметь где-то хороший бизнес, но все равно возвращаться домой. Россия прекрасна! Возможно, ужасна ее архитектура, особенно новая, у нас вообще уродливо и безвкусно все, что делается руками. Но в самой этой земле есть какое-то неизбывное очарование. В ее природе. В Подмосковье-то как шикарно, особенно сейчас. И все так благоустроено, что никакой Запад не нужен. И за свои деньги вы получите все, что есть в Европе, и даже лучше. И климат у нас замечательный, не жарко. Комары, конечно. Ну а в Италии москиты, еще то, скажу вам, удовольствие.

- Мне кажется, это говорит еще и о том, что вы счастливы в семейной жизни.

- Я в отличие от других публичных людей никогда не делал секрета из своей личной жизни. Всегда рассказывал, что Марина - моя четвертая жена и мне с ней действительно очень повезло. Первые три брака были какими-то скоротечными, особенно первый - мы прожили всего полгода и быстренько развелись. А нынешний оказался долгим, уже почти четверть века мы вместе. Как так получилось? Марина, наверное, лучше знает.

Знаете, какое качество я ценю в ней больше всего? Она все терпит: и то, что меня сутками не бывает дома, и то, что я редкостный зануда. Я вообще очень ценю тишину, покой, домашний уют, и именно Марина все это мне дала. Помню, теща, мать моей третьей жены, когда мы разводились, говорила: "Лева, что вы меняете шило на мыло! Поверьте: все женщины одинаковы". Но ведь это не так. С одной и года не можешь выдержать, а с другой жизнь проходит, как один день.

- Вы известный любитель женщин...

- Все это дело прошлое. Сейчас я люблю женщин со стороны, я бы сказал, созерцательно. Мне нравится наблюдать, как они двигаются, говорят, улыбаются. Иногда хочется заговорить, познакомиться. А потом думаю: "Да ну, отойду-ка я лучше, от греха подальше".

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter