Петр ПОДГОРОДЕЦКИЙ. «Машина с евреями»

(Продолжение. Начало в № 10)

«ПИСАТЬ ПЕСНИ Я СТАЛ ЛЕТ ЧЕРЕЗ 20, НАНЮХАВШИСЬ КОКАИНА»

Праздники возвращения в штатскую жизнь прошли ярко, но быстро. Выпито было много, но похмелье потихонечку начинало проходить. И во весь рост вставал вопрос: чем заниматься дальше? И я стал думать, что же еще есть у меня в активе, кроме феноменальных способностей. И тут я вспомнил, что в армии начал писать песни...

Придя из армии осенью 1978 года, я стал думать, что делать с разными песенками, которые я написал, отдавая (единственный, кстати, из классического состава «Машины») воинский долг. Тем более что песенки были без слов, в том числе и первый вариант «Поворота». Писать тексты я стал лишь лет через 20, нанюхавшись кокаина.

Со мной служил Сашка Козловский, а его отец Геннадий Козловский был профессиональным поэтом, написавшим ряд песен для Магомаева, с которым был знаком еще по Баку. Он и мне написал ряд текстов. Ну а показывать их кому? Не в консерватории же. И тут выяснилось, что одна наша соседка знает человека, который знаком с самой Пугачевой. Так я познакомился с Олегом Николаевым, который работал в студии ГИТИСа. Показал ему песни, они понравились, и я «на перспективу» был введен в тамошнюю тусовку. Кутиков, Ситковецкий, другие ребята из «Високосного лета», Байт, даже сам Градский - тусовались там все... А еще было пианино, и я на нем играл, кому-то помогал записываться - в общем, внедрился в среду рок-музыкантов.

«К Макару я не рвался, говорил, что мне это не интересно, что это примитивно... «Примитив не примитив, — сказали мне, — но в этом коллективе ты прославишься!». Так, собственно, и получилось»

Где-то зимой 78-79-го года меня пригласили на любопытное мероприятие. В Доме композиторов было запланировано прослушивание и обсуждение программы «Машины времени» «Маленький принц», о которой я уже упоминал. Формат встречи был такой: сначала шоу, затем на сцену вытаскивался стол, за него садились композиторы, и начиналось обсуждение.

Председательствовал Юрий Саульский, известный своим неравнодушным отношением к «Машине», тем более что его сын Игорь до отъезда в Америку играл там на клавишных. И вот Саульский вопрошает: «Кто хочет высказаться?». Тут встаю я, представляюсь и говорю то, что думаю. А думал я следующее: «В этой программе все притянуто за уши. Проза Сент-Экзюпери, стихи и песни «Машины времени» объединены вместе только для того, чтобы получить возможность пройти художественный совет. Ни о каком «синтезе искусств» и речи быть не может».

Правда, потом Саульский смягчил мое выступление, и общий мотив встречи был вроде: «Надо дать ребятам шанс». Когда я зашел в гримерку, кто-то процедил сквозь зубы: «Да, не ожидали...». Я думал, что меня даже побьют, но обошлось. Женька Маргулис уже много позже признался мне: «Так хотелось тебе тогда морду набить!». Но самое смешное произошло на следующий день.

На следующий день мне позвонили: Ситковецкий - с приглашением на работу в «Високосное лето», Макаревич - с приглашением в «Машину времени» и еще кто-то. Согласился я на «Високосное лето», потому что мне очень нравилось то, что они делали, музыкальные мысли у них были очень интересные, то есть было что поиграть.

Взят я был вторым клавишником в пару к Крису. Правда, репетировали мы вместе недолго. Я лег на операцию по поводу зрения, примерно на полтора месяца. Вышел в конце марта-начале апреля. И тогда Кутиков сказал мне, что от Макаревича уходит коллектив и было бы неплохо поиграть нам всем вместе, то есть Ефремову, Кутикову, Макаревичу и мне.

Продолжалось это, наверное, около месяца. Ни Валерка, ни я к Макару не рвались. Я, во всяком случае, точно. Говорил, что мне это неинтересно, что это примитивно, по сравнению с «Високосным летом», по крайней мере. Единственным человеком, который посоветовал мне туда идти, был Олег Николаев. «Примитив не примитив, но в этом коллективе ты прославишься», - сказал он. Ну, так оно, собственно, и получилось. Поэтому всякие выдумки относительно того, что Макаревич ничего не знал о моем существовании, что я с одного звонка сорвался в «Машину», мягко говоря, не соответствовали истине.

«ПРОЩЕ ОТДАТЬСЯ, ЧЕМ ОБЪЯСНИТЬ, ПОЧЕМУ ТЫ ЭТОГО ДЕЛАТЬ НЕ ХОЧЕШЬ»

Все уговоры происходили так: меня брали под ручку и нашептывали, как будет здорово, если мы с Ефремовым перейдем в «Машину». В основном, конечно, Кутиков, который рассказывал, какой Макаревич талантливый, как ему сейчас одному плохо, как он переживает. Говорилось о том, что надо поддержать товарища в трудную минуту.

Мы поддерживали его, собутыльничали. Кутиков ходил и говорил, говорил... Скорее всего, это сыграло свою роль. Знаете, как женщины в подобных случаях говорят: «Проще отдаться, чем объяснить, почему ты этого делать не хочешь». Вот так и Кутиков совратил нас...

Договорились для начала записать вместе альбом. Первая репетиция прошла в той же студии ГИТИСа. Мне поставили клавишные, как сейчас помню, Crumair Multiman, и мы как заиграли! Было это в мае 1979 года. Альбом нужно было записать за месяц, поскольку Макар собирался летом в Польскую Народную Республику. А поехал он туда не к Чеславу Немену, а к своему приятелю Мартину, молодому оппозиционеру (поляки все тогда числились оппозиционерами), журналисту и кинорежиссеру, который снимал фильм о русском роке.

Очень против этой поездки был тесть Макаревича - политический обозреватель Центрального телевидения Игорь Фесуненко. Политический обозреватель - это ведь номенклатура ЦК КПСС, а тут зять, сам по себе персона неблагонадежная, да еще с польским товарищем - прямо «Солидарность» какая-то!

Первым тестем Андрея Макаревича был политический обозреватель Центрального телевидения Игорь Фесуненко, чья карьера едва не рухнула после того, как его дочь Лена сбежала в Польше к приятелю Макаревича Мартину, а потом и вышла за поляка замуж

Как прав был мудрый папа Фесуненко! Коварный лях не только общался с Макаревичем, но и вероломно увел у него жену Ленку, в результате чего политобозреватель стал тестем зарубежного гражданина. Карьера могучего телебосса чуть не рухнула. Спасло его то, что Мартин как-то очень недолго пробыл в зятьях - погиб в автомобильной катастрофе. Злые языки утверждают, что не обошлось там без участия спецслужб.

В общем, мы за месяц должны были записать альбом, что и сделали довольно успешно. Насколько я помню, там были песни «Синяя птица», «Твой дом», «Будет день», «Кого ты хотел удивить?», а также несколько довольно тягучих макаровских баллад, которые, насколько было можно, мы украсили посредством аранжировки и пассажами клавишных. Макар же поехал в свою Польшу, где пробыл аж до августа.

В августе уже начались наши первые концерты в новом составе. Я не знаю, откуда взялся наш торговый агент, позже получивший титул «художественного руководителя», появился он еще до меня.

Ованес Мелик-Пашаев был владельцем аппаратуры и, соответственно, продюсером (выражаясь современным языком) нашей группы. Ну и конечно, под «новый состав - новую программу» Ваник поднял расценки на проведение концертов, и теперь мы получали примерно по 100 рублей за концерт. А их было достаточно много. Правда, еще больше концертов либо срывалось, либо объявлялось предприимчивыми дельцами, получавшими деньги за билеты и исчезавшими.

Бывало так, что сотни молодых людей, купивших половинки открыток с размытой печатью и написанной от руки датой (по 10 рублей, между прочим), вываливались из подмосковных электричек, а затем толпами шатались вокруг полустанка в поисках Дома культуры, в который их отправили подпольные антрепренеры.

В подпольной популярности того времени были свои прелести. Осенью 79-го из каждого открытого окна звучали наши песни примерно в таком же объеме, как песни Владимира Высоцкого. Но Высоцкого в лицо знала вся страна, благодаря театру и кино, а «Машину времени» не узнавал никто. Ведь даже ее участие в фильме «Афоня», в котором Георгий Данелия использовал фрагмент песни «Солнечный остров», группу саму по себе почти никто не видел. «Арак» как-то мелькнул в кадре, а «Машине» не повезло.

Советский композитор Юрий Саульский был известен своим неравнодушным отношением к «Машине времени», где когда-то работал его сын Игорь

До эмиграции в Америку Игорь Саульский играл в «Машине» на клавишных

Она была на втором плане в качестве маленького фрагмента, а поскольку киномеханики вырезали и продавали кадрики с «Машиной», то на экран она вообще не попадала. Но самое интересное, что многие молодые люди по нескольку раз ходили на этот фильм, чтобы насладиться «Островом». Это уже была настоящяя популярность. Оставалось только показаться на ТВ или устроить чес по стране с гигантским количеством концертов, афишами и т. д.

Наша легализация, однако, несколько задерживалась, поскольку ни одна концертная организация не думала о том, чтобы сделать на нас полноценную ставку. Первым на это решился Росконцерт, но он пригласил нас не как отдельный коллектив, а в качестве участников так называемого «гастрольного театра комедии Росконцерта, который, как следует из названия, не имел своего здания и даже постоянной сцены.

Театр был, надо сказать, отвратительный, как по актерскому составу, так и по репертуару. Но мы сразу же «замахнулись на «Уильяма нашего Шекспира». Для нас быстро переписали его произведение под названием «Виндзорские насмешницы», вставили туда несколько песен, в результате чего дела пошли в гору.

«ТЕПЕРЬ УЖЕ НЕ НУЖНО БЫЛО ПРИЛАГАТЬ УСИЛИЯ, ЧТОБЫ «СКЛЕИТЬ» КРАСИВУЮ ДЕВУШКУ»

«Машина» начала давать сборы. Более того, народ раскупал билеты и на другие спектакли театра, и как только за сценой раздавалась какая-то музыка, зал взрывался аплодисментами. Правда, с течением времени поняв, что его обманули и никакой «Машины» не будет, зритель потихоньку сваливал со спектакля.

Все началось осенью 79-го года. Театр, повторяю, представлял собой убогое зрелище. Пьянство было беспробудное. Однажды нам вместо второго акта даже пришлось отыграть часовой концерт. Было это в городе Воскресенске. Представляете себе, Дворец спорта, где обычно выступал местный «Химик», три тысячи зрителей, жаждущих увидеть «Машину», а в первом действии невнятное действо с сильно нетрезвыми актерами и актрисами, постоянно путающимися в диалогах.

Ко второму акту уже случилось несколько падений, не планировавшихся великим Шекспиром, так что в перерыве было принято стратегическое решение о ревизии пьесы в сторону увеличения авторской доли «Машины времени», проще сказать, мы начали играть свою концертную программу.

Владелец аппаратуры Ованес Мелик-Пашаев стал и первым продюсером «Машины времени». Именно Ваник поднял в свое время расценки на выступления популярной группы, и каждый из музыкантов получал за концерт по 100 рублей. А концертов было много

Со стороны это, возможно, даже напоминало ранние концерты «Битлз», когда маломощная аппаратура не могла переиграть вопли толпы. У нас на сцене стояли две стоваттные колонки, которые могли как-то озвучить спектакль, хотя для концерта их можно было использовать в школьном актовом зале, но никак не во Дворце спорта. Тем не менее все были в восторге, в том числе и мы. И у нас начала закрадываться мысль о собственной гениальности. Если уж мы на таком аппарате сумели поставить зал на дыбы, то... Такие же мысли (не о гениальности, а о возможности собрать кассу) появились и у руководства Росконцерта, и нас отпустили погастролировать по стране.

Первый выезд «Машины времени» с часовым отделением был в Ростов. Местный Дворец спорта, тоже построенный для хоккея (хотя в него казаки так и не заиграли), чуть не разнесли на части наши поклонники, которых становилось все больше и больше. Теперь уже не нужно было прилагать какие-то усилия, чтобы «склеить» красивую девушку, - они толпами паслись у служебных входов и около гостиниц, где мы жили. А потом, утром, вместо сегодняшнего вопроса «А деньги?», говорили: «Спасибо большое» - и просили не забывать их. Как же, забудешь такое!

Как-то раз местные девчонки пригласили нас к себе в гости и завезли в такую глушь, что мы даже несколько взволновались. На фоне темного ночного неба стоял остов жилого дома. Такое впечатление, что остался он в первозданном виде со времен немецкой оккупации. Кругом кучи битого кирпича, раздолбанная лестница на второй этаж... Хозяйки открывают дверь, а за ней оказывается прекрасная трехкомнатная квартира, по тем временам шикарно обставленная. То есть финская кожаная мебель, югославская стенка, чешский хрусталь... Откуда? Кругом разруха, а там свет, газ, горячая вода. Было такое впечатление, что мы попали на какую-то временно свободную «лежку» преступного авторитета...

В общем, когда мы прочесали Ростов и другие города по осени, а затем резко оживили мертвый сезон в Сочи, отыграв там за неделю концертов 20, причем все с аншлагом, встал вопрос о том, чтобы нас перевести из театра в Объединение художественных коллективов Росконцерта на правах этого самого «художественного коллектива».

В ОХК нашему коллективу тут же дали прозвище Машина с евреями. Если не ошибаюсь, авторство его приписывалось ныне покойному конферансье Халемскому. Что касается евреев, то в том составе ни одного полностью оригинального еврея не было. То есть, насколько я себе представляю, отцы были в основном нееврейской национальности.

Правда, у евреев национальность определяется не по отцовской, а по материнской линии. Кстати, мне очень интересно было бы узнать девичьи фамилии матерей моих коллег по группе. Думаю, узнал бы много интересного, а вместе со мной и читатели... Единственным настоящим евреем, который тогда не работал в «Машине», но все время находился поблизости, был Женька Маргулис. А вот насчет Ованеса Мелик-Пашаева ничего точно сказать не могу...

(Продолжение в следующем номере )