Ну, погоди!

Год назад театральная Москва активно обсуждала непростую ситуацию в Вахтанговском - у Римаса Туминаса, возглавившего театр в 2007 году, истекал контракт, и вероятность того, что с худруком попрощаются, была достаточно велика. Прежде всего, конечно, из-за назревшего внутреннего конфликта - с момента прихода знаменитого литовца труппа разделилась на его горячих противников и поклонников.

Противники, среди которых оказались заслуженные, народные и уважаемые, ближе к концу контракта бросились спасать вековые традиции театра и обратились в Минкульт с обличающим и разоблачающим режиссера письмом, поклонники в знак протеста собрались в высшие инстанции на прием. Несмотря на то что инстанции тогда в аудиенциях артистам отказали, а в прессу просочилось имя будущего нового руководителя, защитники и поклонники победили. Римас Туминас по сей день руководит и ставит, публика ходит и смотрит, актеры утверждают, что чувствуют себя "счастливее Рокфеллера".

ЛЮДИ СЛИШКОМ ДОВЕРЯЮТ ПОСТОРОННИМ ОТКРЫВАТЬ СЕБЕ ГЛАЗА И УШИ

Когда осенью 2009 года состоялась премьера "Дяди Вани", Туминаса уже принялась защищать и поддерживать столичная пресса. Чеховская инсценировка единодушно была признана успешной и новаторской, а, отмечая достоинства спектакля, рецензенты писали, что постановщик сорвал налипшие на Чехова стереотипы и заново открыл на классика глаза.

Судя по реакции зала Театра Франко, в Киеве тоже у многих открылись глаза, хотя, мне кажется, люди все-таки слишком доверяют посторонним открывать себе глаза и уши. Подобная медицинская зависимость чревата дальнейшими разочарованиями, обидами и глобальными претензиями. Взять, к примеру, того же дядю Ваню. Когда-то Иван Петрович неистово доверял профессору Серебрякову, считал его гением, светочем и полжизни бескорыстно на него трудился, а в 47 лет неожиданно прозрел и профессора возненавидел.

На мой взгляд, именно в тандеме Войницкого и Серебрякова кроется главный стереотип восприятия пьесы, за годы бесконечных постановок превратившийся в клеймо. Вот уже лет 100 дядю Ваню принято считать исключительно честным, добрым и умным интеллигентом, а профессора Серебрякова - самовлюбленным, напыщенным и бездарным псевдоученым. При том, что и к дяде, и к Серебрякову сам Чехов относится с пониманием и сочувствием, а доброго и умного в его героях приблизительно поровну.

Один "был светлой личностью, от которой никому не было светло", второй светил лишь себе, но в лучах его славы грелись многие. Словно палач и жертва, донор и вампир, дяди Серебряков и Войницкий так крепко связаны мучительными долгоиграющими отношениями, что в этом пространстве как раз и поиграть бы режиссерам, но отчего-то не играется.

"ПРОПАЛА ЖИЗНЬ!"

Замахнувшись на срывание всех и всяческих масок, Римас Туминас решил сломать из Чехова комедию, причем не философскую, а самую что ни на есть обычную, из телевизора. Режиссер так пропылесосил драматурга от налипших стереотипов, что Антоном Павловичем на сцене даже не пахло. Тщательность, с которой постановщик до невозможности сузил русского человека в одной из самых русских пьес, уважение, безусловно, вызывает, только не совсем понятно, чем и кому интересен такой узкий дядя Ваня.

Я понимаю, что Туминаса, как человека европейс

Доктор Астров (Владимир Вдовиченков) и безнадежно влюбленная в него Соня (Евгения Крегжде) (Фото Валерии Комиссаровой)

кого темперамента, не на шутку раздражает многовековая русская традиция бесконечно оплакивать себя с ног до головы ("Я мог стать Шопенгауэром! Достоевским! Пропала жизнь!"), и именно по этой причине литовский режиссер рискнул перевести маленькие чеховские трагедии в нарочито комедийную плоскость. Но, во-первых, плоскость получилась совсем уж плоской, а во-вторых, к чужим культурным традициям нужно быть терпимее, а не безжалостнее.

Как и положено хроническому русскому неудачнику, Войницкий произносит слишком много текста (один раз дядя Ваня Маковецкий даже перешел на ридну мову, сорвав сумасшедшие овации), но, в принципе, все, о чем говорят герои на сцене, никакого значения не имеет. Да и не говорят они, а как бы декламируют. Финальный Сонин монолог-молитва ("Мы, дядя Ваня, будем жить, мы услышим ангелов, мы увидим небо в алмазах!") в исполнении Евгении Крегжде превратился в настоящую акустическую экзекуцию. Актриса кидала слова в зал, словно разгружаемые шлакоблоки, и когда дошла до фразы: "Но погоди, дядя Ваня, но погоди...", мне послышалось: "Ну, погоди, дядя Ваня! Ну, погоди!".

"ЦЕЛУЕТ И УДЕРЖИВАЕТ ЕЕ ЗА ТАЛИЮ"

Вообще, все существенное, важное и ключевое в новаторском спектакле Туминаса происходит в спортивном режиме - обитатели поместья прыгают, толкаются, танцуют, дерутся и периодически друг на друга падают. Старушка-няня Марина, в утрированном макияже и жутких побрякушках смахивающая на демоническую Бабу-Ягу, делает профессору массаж, профессор, разбитый подагрой, резво скачет под музыку, его супруга Елена Андреевна катается от скуки по полу и не бегает разве что по потолку, влюбленная в доктора Астрова труженица Соня весь спектакль грузит шлакоблоки...

Плюс ко всему чувствуется, что Туминас держит руку на пульсе времени - например, во втором отделении роботоподобный Астров заваливает на спину Елену Андреевну. Чеховская ремарка "целует и удерживает ее за талию" в исполнении Владимира Вдовиченкова и Анны Дубровской разрослась до такой выразительной пантомимы, что вошедшему в этот момент с букетом белых роз очарованному чужой женой дяде Ване не в профессора уместнее было стрелять, а в доктора. Но он стрелял в профессора. Не убил, кстати.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter