Эдуард ШЕВАРДНАДЗЕ: «Фильм «Брежнев» я не смотрел, но Леонида Ильича хорошо помню и без кино»

Многие, знаю, ждали, что после отстранения 23 ноября 2003 года от власти экс-президент Грузии Эдуард Шеварднадзе переселится от греха подальше на Запад — в патриархально-спокойную Швейцарию или в благодарную за долгожданное воссоединение Германию, но он предпочел остаться на родине. Здесь, дома, в кругу родных и близких Эдуард Амвросиевич отметил 80-летие, и хотя внуки предлагали отпраздновать круглую дату в театре или ресторане, Бабуа (по-грузински — дед) от помпезных торжеств наотрез отказался. Здесь же, в своей тбилисской резиденции, он скончался и похоронен на территории парка резиденции рядом с могилой любимой жены.

Шевард­надзе редко покидал особ­няк, в котором весьма скромно, без всяких излишеств, жил последние годы на пенсию в 400 долларов. Все, что ему нужно, находилось под рукой: книги, письменный стол и могила Нанули, которой не стало 10 лет назад. У своего молодого преемника Михаила Саакашвили, явившегося выразить соболезнование, Эдуард Амвросиевич попросил разрешения похоронить ее во дворе: то ли не хотел расставаться с супругой и после смерти, то ли опасался, что надгробие осквернят недоброжелатели...

Это была единственная после отставки встреча Шеварднадзе с Саакашвили, но сказать, что грузинские власти о патриархе забыли, нельзя. Достаточно вспом­нить скандальный арест его зятя по обвинению в неуплате налогов и выкуп в 15,5 миллиона долларов, заплаченный дочерью экс-президента Мананой с ее личного счета в американском банке, а также угрозы усадить на скамью подсудимых едва ли не всю семью.

Что ни говорите, а коммунистический режим, одним из могильщиков которого стал Шеварднадзе, оценил его заслуги куда выше: званием Героя Социалистического Труда и четырьмя орденами Ленина, не считая наград помельче. На протяжении 13 застойных лет он был первым секретарем ЦК Компартии Грузии (там до сих пор помнят, как безжалостно Эдуард Амвросиевич увольнял функционеров только за то, что носили часы зарубежного производства), ну а потом пять перестроечных лет занимал кресло министра иностранных дел СССР. Он был одним из самых известных в мире дипломатов, и даже те, кто недолюбливал Шеварднадзе, признавали в нем деловую хватку, опыт и мудрость.

Увы: чем больше знаменитого грузина привечали на Западе, где его называли Шевой, тем настороженнее относились к нему в Союзе, где окрестили Бе­лым Лисом, главным пар­тийным аллилуйщиком и лицемером. Впро­чем, если бы были эти характеристики справедливы, разве откликнулся бы Шеварднадзе на призывы противников Гамсахурдиа, разве возвратился бы в марте 1992-го в Грузию?

Профессиональные аналитики считали такой шаг безумным, самоубийственным, и действительно, нужно быть просто отчаян­ным смельчаком и большим патриотом, чтобы отдать московскую квартиру скульп­тору Церетели и рвануть в погруженную в хаос, раздираемую гражданской войной и не имеющую легитимного правительства Сакартвело.

Земляки встречали его как спасителя: Шеварднадзе вошел в госсовет, а уже осенью почти 90 процентами голосов был избран председателем Верховного Совета Грузии. Он много сделал для того, чтобы в 95-м в стране была принята Конституция, создан парламент... Именно тогда на него совершили первое покушение — взорвали автомобиль, а еще через два года лишь бронированный «мерседес», подаренный немецким канцлером Гельмутом Колем, спас его жизнь во время прямого попадания из чеченского гранатомета...

Не сомневаюсь: Шеварднадзе хотел сделать пятимиллионную Грузию богатой и процветающей, но чуда не произошло. Может, переоценил свои силы, может, алч­ное окружение подвело, а может, так карта легла. При нем началась война в Абхазии, внешний долг вырос до двух миллиардов, народ обнищал, и 800 тысяч граждан отправились за границу, главным образом в Россию, на заработки. Если раньше грузины носили его на руках, то на президентских выборах 2000-го толпы людей скандировали: «Уходи!», а потом удар в спину постаревшему и ослабевшему лидеру нанесли молодые и амбициозные политики, которых он учил, воспитывал, продвигал, опекал.

Внучка Эдуарда Амвросиевича Софико, которая нынче работает тележурналисткой в Москве, рассказывала: «Приехав из Нью-Йорка, где училась в университете, я в своего деда просто влюбилась, а ведь до этого была в самой ярой к нему оппозиции. Меня раздражало, что он не принимал важных решений, стал слишком мягким... Он все равно через год бы ушел, даже без революции — дед внутренне принял решение, что пора уходить»...

С тех пор как Эдуард Амвросиевич стал обыч­ным пенсионером, слово «революция» на дух не переносит. «Самым ужасным, — признавался он, — оказалось то, что мне теперь нечего делать. Было странно, что я больше не президент... Решил, что пойду домой и начну писать мемуары, чем немедленно и занялся».

Его книга «Мысли о прошлом и будущем» вышла в Германии и России, ею заинтересовались Англия и Китай. Для Шеварднадзе это не только возможность застолбить себе место в истории, но и шанс объясниться с грядущими поколениями: хочется верить, что они будут к нему не так строги, как нынешнее.

...За несколько дней до 80-летнего юбилея журналисты спросили его: «Как живете?». — «Не очень хорошо, — прозвучал ответ, — но в гордой стране». Настоящий грузин!

«УВИДЕВ ЧЕМОДАНЧИК, ДОВЕРХУ НАБИТЫЙ ПАЧКАМИ ДЕНЕГ, РОСТРОПОВИЧ УДИВИЛСЯ: «ЗА ЧТО ВЫ МНЕ ИХ ДАЕТЕ?»

— Добрый вечер, Эдуард Амвросиевич, гамарджоба! Во-первых, хочу по­благодарить вас за то, что согласились принять у себя дома в Тбилиси, а во-вторых, позвольте передать привет из братской Украины, где вас по-прежнему помнят и уважают. Насколько я знаю, став в 1972 году первым секретарем ЦК Компартии Грузии, вы объявили войну служебным злоупотреблениям и буржуазным проявлениям среди высших должностных лиц, причем были настолько последовательны, что даже  любимой дочери Манане не разрешили справить шикарную свадьбу, о которой она, как любая девушка, наверняка мечтала. Что это было за время и почему, на ваш взгляд, Грузию буквально пронизала коррупция?

— Знаете, прежде чем меня избрали первым секретарем ЦК, я, как это обычно бывает, последовательно поднимался по ступенькам карьерной лестницы: был секретарем райкома комсомола, партии и почти семь лет — министром внутренних дел. В то время ЦК Компартии Грузии возглавлял Василий Павлович Мжаванадзе — хороший человек, профессиональный военный, но в гражданских делах он не особенно разбирался, не знал всех тонкостей и нюансов... В Грузии коррупция тогда процветала, но далеко не все грузины были взяточниками и проходимцами, и когда я как руководитель МВД взялся искоренять (и достаточно успешно!) постыдные явления, сразу же ощутил поддержку со стороны народа. Эта священная, как я говорю, борьба была призвана реабилитировать нацию, потому что грузины в ту пору пользовались, увы, не очень хорошей славой...

— Говорили, я помню, что едва ли не все должности в республике покупались...

Эдуард Шеварднадзе, начало 50-х годов. «Я, как это обычно бывает, последовательно поднимался по ступенькам карьерной лестницы»

— Не только должности — продавалось и покупалось все. Помню, однажды я выступил на собрании партийного актива Грузии, где присутствовали все члены Политбюро, в том числе первый секретарь ЦК, и хотя на повестке дня были какие-то другие вопросы, сосредоточился на проблемах борьбы с коррупцией и взяточничеством. Резко раскритиковал всех: и руководителей организаций, и исполнителей, назвал фамилии, привел данные, сколько уже арестовано и осуждено... Это явление я расценивал как антинародное, антинациональное, и когда закончил — весь зал встал...

— ...и вышел?

— Ну нет (улыбается) — поднялся в едином порыве, а знаменитый актер Серго Закариадзе, известный по главной роли в фильме «Отец солдата», закричал: «Эдуард, главное, чтобы ты не испугался — мы, честные люди, с тобой и будем бороться вместе!». Раздались бурные аплодисменты, и я почувствовал, что у меня действительно есть поддержка народа.

— Хм, а чисто по-человечески вам раз­ве не было страшно? Кор­рупционеры, не сомневаюсь, наверняка имели крепкие связи и могли с вами при желании поквитаться, или у вас была какая-то рука в Москве, на которую вы опирались?

— Ничего у меня не было, тем более что преступники имели и побольше возможности, и руки подлиннее. Зна­ли бы вы, какие большие деньги они предлагали...

— Вам?

— Нет, Москве. Однажды ко всемирно известному виолончелисту Ростроповичу и его жене Галине Вишневской прямо домой пришел посланец из Тбилиси с чемоданом. «Вам деньги нужны?» — спросил. Музыкант удивился: «А кому они не нужны?» — и к жене об­ра­тился: «Галина, ты на­шла бы, куда истратить миллион-другой?». Она кивнула: «Конечно». Во­оду­шев­ленный грузин открыл чемоданчик, а он оказался доверху набитым пачками сторублевок... Ростропович удивил­ся: «За что вы их мне даете? Ничего полезного я же для вас не сделал». Мстислав Леопольдович между тем очень дружил с тогдашним мини­ст­ром внутренних дел СССР Щелоковым...

— Ух ты!..

— Гость пояснил: «Уговорите Щелокова забрать Шеварднадзе на повышение. Пусть хоть первым замом назначит, но чтобы в Тбилиси духу его не было»... Естест­венно, Ростропович на провокацию не поддался и деньги не взял, а об этой истории рассказал знаменитой пианистке Элисо Вирсаладзе. «Наверное, — подытожил он, — Шеварднадзе человек честный, если подпольных грузинских миллионеров не уст­раивает». Элисо тут же отправила мне письмо, в котором предупредила: «Будьте осторожны — против вас затевается что-то плохое», ну а потом Ростропович — он же кавказец, уроженец Баку — приехал в Тбилиси и уже сам обо всем рассказал... Так мой перевод в Москву тогда и не состоялся.

«В СЕКРЕТНОМ ДОКЛАДЕ ХРУЩЕВА О ЯКОБЫ ЗЛОДЕЯНИЯХ СТАЛИНА БЫЛО ВСЕ: И ВРАНЬЕ, И ГРУБЫЕ ОШИБКИ»

С Мстиславом Ростроповичем

— Недавно — так получилось — я еще раз посмотрел фильм «Брежнев», где Сергей Шакуров великолепно играет генсека на склоне лет. Вы эту картину ви­дели?

— Фильм не смотрел, но самого Леонида Ильича хорошо помню и без кино...

— На экране перед нами предстает добрый, незлобивый, земной человек, в прошлом — большой жизнелюб, и вообще, все, кто близко Брежнева знал, отзываются о нем только тепло. Известно, что вас Леонид Ильич очень любил, а уж вы в своих выступлениях превозносили его до небес...

— Начну, пожалуй, с того, как Брежнев сменил на посту Генерального секретаря ЦК КПСС Хрущева. Никита Сергеевич — он ведь чем, скажите, прославился?

— Тем, что выпустил миллионы невинно осужденных из лагерей и реабилитировал их...

— Начиная с ХХ съезда КПСС он нещадно ругал Сталина, стремился скомпрометировать его любой ценой. Наверное, была в его словах какая-то доля правды, но преобладало придуманное. Люди, на которых он то и дело ссылался, потом удивлялись: почему, дескать, нас называют свидетелями? На ХХ съезде я не присутствовал (был делегатом следующего, ХХI-го), и там одна пожилая женщина, например, заявила с трибуны, что во сне видела Ленина и он якобы ей сказал: «Мне неприятно, что рядом со мной в Мавзолее лежит Сталин». Раздались бурные аплодисменты...

— ...переходящие, очевидно, в овации. Сон оказался вещим?

— Да, но потом, когда Хрущев смертельно всем надоел и страну в полном смысле этого слова разорил, председатель КГБ Семичастный, председатель Комитета

Эдуард Шеварднадзе выступает с докладом на XXVI съезде КПСС, за ним в первом ряду  Виктор Гришин, Константин Черненко и Леонид Брежнев, 1981 год

партийно-государственного контроля Шелепин и другие относительно молодые партийные руководители поняли: надо от него избавляться. Проявил инициативу Шелепин: собрал трех-четырех членов Политбюро (в том числе Брежнева, который был тогда вторым секретарем) и давай уговаривать: дела, мол, все хуже, и не потому, что нет кадров...

— ...кукурузы на всех не хватает...

— О чем вы говорите (смеется) — Хрущев заставлял ее сеять даже в Сибири, хотя там она не растет (за это здесь, в Грузии, прозвали его кукурузником). Брежнев, однако, был осторожным. Послушал-по­слушал Шелепина... «Нет, — сказал, — это не выйдет». Тот удивился: «Но почему? Я знаю многих секретарей областных комитетов — им тоже Хрущев поперек горла». Полтора часа бился: и так, и сяк, — не смог собеседника убедить. В конце концов Брежнев спросил: «А кто Генеральным секретарем станет?». — «Конечно же, вы, Леонид Ильич. Вы самый опытный, самый знающий и будете очень достойным лидером партии, а мы вас поддержим». Все!..

— Брежнев заплакал?

— По-моему, прослезился. Короче говоря, этот аргумент стал решающим — он согласился. Кстати, на пост Генерального секретаря ЦК претендовал и Подгорный — об этом нам рассказывал Мжаванадзе, который тоже входил в число заговорщиков. Василий Павлович отвечал за Кавказский и Северокавказский регионы, вел с ними работу и сыграл значительную роль в отстранении Хрущева от власти. Мало того, он лично выступил против Никиты Сергеевича на пленуме, хотя был его человеком. Мжаванадзе с 18 лет воевал, учился в военной академии в Ленинграде, работал впоследствии в Украине. Там выдвинулся, стал генералом, членом военного совета Киевского военного округа и очень с Хрущевым сблизился. После Сталина тот был заинтересован в том, чтобы иметь в Грузии...

— ...своего человека?

— Да, и поэтому Мжаванадзе стал первым секретарем ЦК. Вернемся, однако, к Брежневу. На второй день после того, как он дал согласие, созвали октябрьский пленум, который почти единогласно проголосовал за освобождение...

— ...дорогого Никиты Сергеевича...

— ...от занимаемой должности. Хрущев же, замечу, отдыхал в эти дни в Пицунде... Вообще-то, не мое это дело, где и как он проводил время, но когда его пригласили в Москву, позвонили председателю КГБ Грузии Инаури (он тогда был генерал-лейтенантом и тоже претендовал на какой-то солидный пост, считал, что заслужил больше, чем Мжаванадзе, но это, наверное, обычные между генералами вещи). Инаури поручили сопроводить Хрущева от Пицунды до Сочи, откуда в столицу должен был вылететь самолет...

«Леонид Ильич действительно был человеком сердечным, очень хорошо относился и к Грузии, и ко мне лично»

— Никита Сергеевич, насколько я знаю, отпуск свой провел с Микояном...

— Они с Анастасом были ближайшими друзьями, чуть ли не братьями. Инаури тем временем перезвонил мне. «Меня, — предупредил, — два дня в Тбилиси не будет». — «Что-то случилось?» — спросил я. «Хрущева проводить должен — больше ничего». Когда Инаури вернулся (а работали мы в одном большом здании), он вдруг со мной разоткровенничался: дескать, сказал, что завтра-послезавтра вопрос с Хрущевым будет решен. Я не поверил, но он повторил: «Вот увидишь». Что было дальше, вы знаете...

...Возвращаясь к ХХ съезду. Между прочим, любой человек, который знает устав Коммунистической партии, вам подтвердит, — это же элементарная вещь! — что без включения в повестку дня, то есть без предварительного утверждения, рассматривать важный вопрос нельзя. Ведь получилось как? Съезд закончил работу, а потом на трибуну поднялся Хрущев. «У меня есть еще один вопрос» — и начал читать так называемый секретный доклад о якобы злодеяниях Сталина. Там было все: и вранье, и грубые ошибки, хотя кое-какие вещи потом подтвердились. Никита Сергеевич всех приглашал в союзники... Помню, на ХХI съезде делегаты шушукались: «Смотрите, Шульгин, Шульгин появился», а ведь он был анархистом — что у него с компартией общего? Словом, Хрущев со всеми дружил, но в конце концов окончил свою карьеру...

— ...на даче...

— ...закономерно. Грузия очень болезненно реагировала, когда он стал поносить Сталина, — люди понимали, что три четверти обвинений, выдвинутых против Иосифа Виссарионовича, — это неправда.

«КОГДА СТУДЕНТЫ ПРИБЛИЗИЛИСЬ К ДОМУ СВЯЗИ, ПО НИМ ОТКРЫЛИ ОГОНЬ»

— Несмотря на то что именно при Сталине был уничтожен каждый восьмой грузин?

Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе, госсекретарь США Джордж Шульц, Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, президент США Рональд Рейган и другие во время заключения договора о сотрудничестве между СССР и США в сфере науки, образования и культуры, 1985 год

— Да, действительно, от репрессий Грузия больше всех поcтрадала, но виноват в этом главным образом Берия: у него были очень напряженные отношения с интеллигенцией, и он ее уничтожил. Естественно, с согласия Иосифа Виссарионовича...

— После публичного развенчания культа личности в Тбилиси была расстреляна массовая демонстрация, протестовавшая против критики Сталина...

— Об этом я вам сейчас расскажу... В начале марта 56-го года, в том месте, где сейчас стоит памятник Сталину (это я его установил!), собралось довольно большое количество студентов. Мжаванадзе, который был первым секретарем ЦК, хватило смелости, когда ребята тронулись от государственного университета, встать в первых рядах...

— ...да вы что?!

— Да, Василий Павлович довел их до набережной, решил выступить, но поскольку грузинским почти не владел, сказал только несколько слов. Молодежь обиделась: как это, руководитель Грузии не говорит по-грузински? В его адрес стали кричать какие-то неприятные слова, и он вынужден был покинуть митинг, после чего толпа, скандируя: «Слава Сталину!», двинулась в сторону Дома правительства...

— С портретами Иосифа Виссарионовича?

— Там и портреты Ленина были, и какие-то еще, но главным образом Сталина. Ребята подошли к Дому связи — это здание и сейчас существует — и хотели отправить телеграмму на имя Молотова, у которого 9 марта был день рождения. Послание было примерно такого содержания: «Просим взять власть и изгнать Хрущева — мы, как и вся советская молодежь, вас поддержим»...

— Так это была политическая манифестация?

— Разумеется, но когда протестующие приблизились к Дому связи, по ним открыли огонь.

— В те дни, говорят, Кура была красной от крови...

— (Горько). Да, хотя даже я до сих пор не знаю, сколько же человек там погибло.

— Счет шел на десятки, на сотни?

— Потом у генерала Джанджгавы, который тогда был министром внутренних дел, обнаружили списки убитых. В них значилось примерно 150 (если не все 200!) фамилий. Трудно сказать, насколько это соответствует действительности, — никаких других данных у меня нет, но поскольку он возглавлял МВД, наверное, цифра точная.

— По слухам, расстреливали студентов внутренние войска, состоящие преимущественно из представителей среднеазиатских республик...

— Неправда — это был полк внутренних войск, стоявший перед аэропортом.

Теперь, с вашего позволения, вернемся к Брежневу. Леонид Ильич действительно был человеком сердечным, очень хорошо относился и к Грузии, и ко мне лично. Годы спустя мои друзья часто меня упрекали — и сейчас упрекают! — в том, что я чрезмерно его в своих выступлениях восхвалял, называл мудрым руководителем...

— Ну вы же настоящий грузин и в ответ на доброту и расположение на лестные слова не скупились...

— Почему я это делал? Брежнев не только ко мне благоволил, но и поддерживал во всех начинаниях. Когда я стал первым секретарем ЦК, Грузию считали экспериментальной республикой, и Леонид Ильич не мешал мне опробовать любые новшества в сельском хозяйстве, промышленности. В результате люди в районах и городах стали куда лучше жить, появились очень смелые кинофильмы и постановки в театрах. Такие спектакли Роберта Стуруа, как «Ричард III» и «Кавказский меловой круг», весь Союз потрясли, а «Синие кони на красной траве»!..

Обычно такая была практика: комиссия (худсовет) смотрит генеральную репетицию и или дает добро на включение в репертуар, или нет. Многие постановки сначала были запрещены, но потом приезжал Шеварднадзе, смотрел их и... разрешал. Я даже на сцену поднимался — обнимал всех, поздравлял... Спектакль по пьесе Шатрова «Синие кони на красной траве» Театр имени Руставели сперва показал здесь, а потом повез на гастроли в Москву. В столице его успели показать только раз, после чего сказали: «Это антисоветчина! Уезжайте домой и больше в Москву ее не привозите!».

«БРЕЖНЕВ БЫСТРО СДАЛ: ОН УВЛЕКАЛСЯ ВЫПИВКОЙ, МНОГО КУРИЛ»

С Дмитрием Гордоном в своем тбилисском особняке

— Какие чисто человеческие моменты в общении с Брежневым вам запомнились?

— Таких было много. Ну вот смотрите... Традиционно в состав Политбюро входили два закавказских лидера: от Азербайджана и Грузии. Мжаванадзе, например, был неизменным кандидатом в члены Политбюро, а меня, когда в 72-м я стал первым секретарем ЦК Компартии Грузии, несколько лет туда не выдвигали... Не помню, какой это был съезд партии, — по-моему, ХХV... Да, точно: в 76-м кандидатом в члены Политбюро избрали Алиева (это уже позднее с должности первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана его выдвинули первым заместителем председателя Совета Министров СССР и он стал членом Политбюро).

Короче, еще до того, как Гейдара Алиевича перевели в кандидаты, сижу в перерыве между заседаниями и пью чай. Подходит Иван Бодюл — молдавский лидер. Близко его я не знал, но он подсел, тоже заказал чай. «Слушай, — говорит, — грузины всегда входили в Политбюро» — и на меня смотрит. «Ну и что же?» — я отмахнулся (молодым еще был секретарем и понимал, что есть более заслуженные люди), а он свою линию гнет: «Был Сталин, были Орджоникидзе, Берия... Если тебя не изберут — что в Грузии скажут?». Я эти разговоры пресек: «Никаких претензий я не имею — в Политбюро входит Алиев, и этого достаточно. Он выражает наше мнение и настроение», а Бодюл не отстает, убеждает меня, что грузин обязательно должен в Политбюро состоять. Я вспылил: «Иван Иванович, это не ваш вопрос. Кто вас спрашивает? Не хочу больше этого слушать»...

— Ишь провокатор какой!

— Да (улыбается), провокатор. Словом, он встал и ушел... Прошло пару лет, а Брежнев, видимо, понимал, что поступил по отношению к Грузии не так, как надо бы, и вот на очередном пленуме ЦК... (Пауза). Не помню, какой вопрос слушали, но прения закончились, приняли постановление, все ждут, что генсек объявит пленум закрытым, а он встал и сказал: «У меня еще есть один вопрос». Все удивились: какой вопрос, если приняли резолюцию? «Вношу предложение избрать Эдуарда Шевард­надзе кандидатом в члены Политбюро». Я этого не ожидал, да и весь зал опешил. Вдруг ни с того ни с сего... Видимо, обсудив это заранее с членами Политбюро, он принял решение увеличить в нем количество мест.

— Бодюл зааплодировал?

— (Смеется). Наверное... Все потом аплодировали... «Кто «за»? — спросил Брежнев. — Прошу поднять руки. Едино­гласно» — и первым стал хлопать. Все встали...
На следующий день я отправился к Леониду Ильичу в приемную. Брежнев приходил на работу к 12 часам дня (когда совсем постарел — к семи вечера), но в этот раз уже был на месте. Ему доложили, и Генеральный сразу меня принял. Открылась дверь, я вошел, и он давай меня обнимать, поздравлять. «Леонид Ильич, — говорю, — как же так можно? Хотя бы заранее предупредили, намекнули, что такое планируется». Он засмеялся: «Знаешь, во-первых, ты бы всю ночь не спал, а во-вторых, я уже немолодой человек и не припоминаю никого, кто отказался бы от такой чести. Поэтому не сомневался, что ты согласишься» — и опять обнял. Немножко поговорили, я еще раз его поблагодарил и откланялся.

К сожалению, Леонид Ильич быстро сдал... Он увлекался выпивкой, много курил... Потом, когда начались со здоровьем проблемы, бросил, но было уже поздно. Откуда я это знаю? Очень часто он брал меня с собой в зарубежные командировки — наверное, я устраивал его и как личность, и как представитель республики, где родился и рос Сталин.

В последние годы Брежнев с трудом уже передвигался: пройдет метров 20-30 — должен отдохнуть. Все это охрана знала и наготове держала стул. Помню, он приехал в Тбилиси вручить Грузии орден Ленина, а у нас в Крцаниси стоят несколько зданий. Главный особняк построен еще при Берии (он там и жил). Потом дом чуть-чуть переделали...

— ...в резиденцию для приема делегаций...

— ...да, и когда приезжали главы государств и почетные гости, всех принимали там. Брежнев должен был ночевать на втором этаже, туда подниматься не высоко — всего 10-12 ступенек, но накануне мне позвонил начальник его охраны. «Ты же понимаешь, — сказал, — что Леониду Ильичу трудно передвигаться, особенно если высокие лестницы. Что-то надо придумать». Гулять между тем ему, по словам врачей, нужно было обязательно, и за две-три недели мы пристроили огромный балкон: длиной метров 30, а шириной 10-12. Когда охрана приехала (они заранее все проверяли), пришла в восторг: лучше и не придумаешь.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter