І нам ще стане часу і нервів, щоби згадати усіх померлих...

Юлия ПЯТЕЦКАЯ. «Бульвар Гордона» 14 Августа, 2014 00:00

Идея снять документальное кино появилась у Евгения в период активной фазы Майдана, весной режиссер приехал в Киев и начал с поисков меценатов и спонсоров. Меценатов так и не нашлось, зато подобралась многочисленная группа единомышленников. Афинеевский арендовал в столице помещение под студию, и за два с половиной месяца они сделали кино, которое, на мой взгляд, можно считать одним из главных культурных событий независимой Украины последних лет. Мировая премьера планируется на кинофестивале в Торонто, в Украине первый показ приурочен к годовщине Евромайдана — 21 ноября.

Говорят, во время работы они спали по четыре часа в сутки, и очень хорошо, что так спешили. Подобное кино нужно выпускать быстро, пока не остыли память и сердце, и крайне важно, что между «Майданом» Лозницы, показанным в Каннах, Одессе и уже вышедшим в прокат, и «Молитвой» про­шло совсем немного времени.

Я допускаю, что живущий в Германии уро­женец Белоруссии Сергей Лозница, по непонятным причинам зачисленный в украинские режиссеры, руководствовался благими намерениями, пы­таясь «показать эволюцию Майдана от карнавала до жерт­воприношения», но то, что он в итоге показал, с тем, что происходило на самом деле, соотносится приблизительно так же, как рентгеновский снимок с живым человеком.

«Майдан» Лозницы — кино концептуальное, эстетское, в котором заявленный режиссером эволюционный месседж не считывается совершенно. В этом фильме вообще ничего не считывается и ничего не происходит. Он статичен, бездушен и безличен, построен на выразительных общих планах, напоминающих картинки из красочного буклета. Лозница — профессиональный документалист, автор двух художественных фильмов и свое кино делал на стыке жанров. В итоге получилась замечательная операторская работа и роскошная авторская концепция, суть которой известна только режиссеру. «От карнавала до жертвоприношения» — история не про Ук­раину, а про Лозницу, который, сидя в Германии, спешно монтировал фильм, чтобы успеть к Каннскому фестивалю.

Сегодня уже очевидно, что Майдан 2014-го не просто обострил противостояние народа и власти, спровоцировав очередное рождение гражданского общества. Уже в январе стало понятно, что это еще и конфликт антропологический, видовой. Лю­­ди и не люди. Зимой в Михайловском Зла­товерхом соборе, переоборудованном в полевой госпиталь, впервые за 774 года звучал колокольный набат — последний раз в Киеве били в набат, когда город брал Батый.

«Я никогда не видел такого мужества и не представлял, что такое сейчас возможно. Ребята стояли насмерть. Именно насмерть. Иначе не скажешь».

«Молитва за Украину», в которой нет ни единого закадрового слова, целиком построена на воспоминаниях очевидцев и фрагментах кинохроники. И лица, лица, лица... Какие там были лица!

«Знаете, что самое страшное? Назначать кого-нибудь умершим. В какой-то момент раненых понесли одного за другим... И вот ты качаешь одного, шансов немного, но можно побороться. И вдруг рядом кладут кого-то с пулевым ранением, а при пулевых ранениях необходимо все делать быстро. И ты понимаешь, что одному можешь и не помочь, но потеряешь время, за которое умрет другой. И принимаешь решение. И закрываешь глаза тому, кого сама назначила умершим. Ничего страшнее в моей жизни не было».

«Дивлюсь — посипались зверху, як таракани. Така чорна маса, суне і суне, дуже швидко. Страшно було... Але стояли».

«Когда становилось особенно страшно, мы пели гимн, и страх отступал. Поэтому мы пели его все время. Особенно ночью. Пока поешь, не страшно. Значит, что-то есть в этих словах такое...».

На Майдане 2004-го гимн был гимном, в 2014-м известные всем слова, положенные на музыку священника Михаила Вербицкого, обрели душу и плоть — «Душу й тіло ми положим за нашу свободу...». А помимо официального гимна, появился неофициальный, впервые прозвучавший в январе, на похоронах белоруса Михаила Жизневского. Старая лемковская песня «Плине кача по Тисині» была его любимой, и с этого момента ее начали исполнять в память обо всех погибших.

Плине кача по Тисині,
Ой, плине кача по Тисині.
Мамко моя, не лай мені,
Мамко моя, не лай мені.
Залаєш мі в злу годину,
Ой, залаєш мі в злу годину.
Сам не знаю, де погину,
Сам не знаю, де погину...

Смотреть тяжело. Хотя фильм довольно сдержанно исполнен, без пафосной патоки, нарочитого трагизма и особенно выигрышных кадров. Крупные планы, лица, глаза, общие планы, последовательная хронология событий от мирного Майдана — к немирному, лаконичные рассказы очевидцев и участников, никаких политиков, политологов, аналитиков, экспертов, медийных персон — кроме разве что Русланы и Мустафы Найема, с фейсбучного поста которого все начиналось.

«Молитва» Афинеевского — очень связное повествование, цельное, емкое и предельно внятное, где кадр равен смыслу. И один-единственный кадр, в котором па­рень с носилками и красным крестом на спине, пытаясь подобрать раненого, медленно оседает, чтобы никогда больше не подняться, способен рассказать обо всем происходившем в европейской столице XXI века гораздо больше, чем все сказанные когда-либо слова.

Они целились в голову, в сердце, в красные кресты. Люди и не люди. «Я стоял за деревом и в голове лежащего передо мной человека насчитал 12 отверстий. Это ж как нужно было стараться убить...».

Первым застреленным на Майдане стал армянин с библейским лицом Сергей Нигоян. Многие, наверное, смотрели видео, в котором он читал «Кавказ» Тараса Шевченко: «Борітеся — поборете! Вам Бог помагає!».

По стечению обстоятельств Евромайдан совпал с 200-летием главного украинского поэта, и так рождение поэта в Украине еще не отмечали. Вспомнила, как в разгар событий один культурный діяч, озабоченный подготовкой к торжественной дате, взывал к своим подопечным: «Де дух Шевченка, я вас питаю? Де дух Шевченка?». — «Ідіть на Грушевського та понюхайте!» — ответили ему.

Все как-то удивительно совпало в этом страшном и прекрасном году, как-то заново срослось и стеклось. И по-новому звучат старые стихи Шевченко, и от старых стихов Жадана, написанных по другому поводу, в совсем другой стране, по-новому заходится сердце.

І навіть, якщо я забуду про когось,
Чиєсь ім’я чи знайомий голос,
Мені ще стане часу і нервів,
Щоби згадати усіх померлих.

И просто поразительно, что твоя личная рефлексия, и твои индивидуальные вибрации, и стоявшие насмерть герои, и в который раз родившаяся Запорожская Сечь, и вся эта неистребимая вечная Колиивщина, и весь сложный, многослойный мир новейшей украинской истории отразились в часовом документальном фильме, смонтированном из стримов и простых слов простых людей. Фильме, из которого ближе к финалу неожиданно для себя ты выносишь главный посыл. Свобода — это не «когда забываешь отчество у тирана» (попробуй тут забудь), а возможность распорядиться своей единственной жизнью по своему усмотрению.

Виберут мі чужі люде,
Ой, виберут мі чужі люде,
Ци не жаль ти, мамко, буде?
Ой, ци не жаль ти, мамко, буде?
Ой, як же мені, синку, не жаль?
Як же мені, синку, не жаль?