Олег ЛЯШКО: «В тюрьме мне сиделось нормально — в авторитете я был, но когда в камере с тобой 30 человек, когда эти клопы, бляха-муха, по всему телу лазят и кусают, когда раз в неделю, а может, и реже, в душ можешь сходить, когда спишь по очереди, плакать хотелось...»

За последние несколько месяцев Олег Ляшко совершил, на мой взгляд, колоссальный, просто нереальный прорыв: из одиозного, громкого, скандального, эпатажного депутата, над которым, называя «Жириновским из народа», посмеивались, превратился во всеобщего любимца, одного из самых популярных украинских политиков, на чью страницу в социальной сети Facebook 157 тысяч человек подписались. Каждый день лидеру Радикальной партии Украины пишут письма, задают вопросы, оперативные сообщения с фронта и призывы о помощи шлют, а значит, верят, что именно он способен понять, разобраться, помочь. Кредит доверия, выданный Олегу Валерьевичу украинским народом, не просто велик — огромен: в недавней президентской гонке 42-летний Ляшко финишировал третьим, уступив лишь безоговорочному лидеру Петру Порошенко и Юлии Тимошенко.

Рубаха-парень из полесского села, воспитанник детдома и интерната, открытый, улыбчивый, говорящий на колоритном украинском языке, на котором общается его родная Черниговщина, да еще не особо стесняющийся в выражениях, завоевал-таки сердца миллионов соотечественников — сначала на Майдане, а потом в зоне боевых действий, куда первым из народных депутатов поехал, чтобы ловить диверсантов и учить милицию Донетчины и Луганщины бороться с сепаратистами. От этого, конечно, дрогнули сердца не только попавших под обаяние Олега украинок, но даже солдат и офицеров: они явно не ожидали, что кто-то из Верховной Рады будет столь самоотверженно их поддерживать и что этим кем-то окажется именно Ляшко, которого предыдущая власть выставляла лишь балаболом и чьим-то карманным проектом.

Когда успевает он бандитов ловить, освобождать вместе с силами АТО города, с пристрастием пленных террористов допрашивать, в парламенте выступать, нещадно мочить коммунистов и регионалов, сносить незаконно установленные заборы и подпольные залы игровых автоматов крушить — загадка, и где берет на все это силы, энергию — тоже. Уже на следующий после президентских выборов день Олег на восток отправился... «Реактивный вы наш!» — писали по этому поводу поклонники. «Что ж тебе, гаду, на месте-то не сидится?» — негодовали пророссийские провокаторы.

«В самом аду, где беспрерывно идет бой, я еще не был, — сообщает Ляшко и тем, и другим, — но это не за горами: побываю...» — и после этих слов хоть бери да дружеский шарж рисуй: наш герой в вышиванке, с вилами и обезоруживающей своей улыбкой гоняет по пеклу полосатых, в понятно какие цвета раскрашенных, чертей, те лезут в страхе в котлы и под них, бросая на бегу флаги самопровозглашенной Новороссии, а где-то там, в далекой перспективе, сидит на троне и недовольно морщится верховный коронованный демон — с двуглавым орлом на плече. Ну, или озадаченно смотрит на происходящее: дескать, неужели и до меня доберется?

Хотя зачем рисовать это на бумаге, если есть компьютер с его бескрайними возможностями и наш невероятно талантливый народ, который на тему Олега десятки так называемых демотиваторов — картинок-анекдотов — придумал. Один из самых забавных, пожалуй, кадр из фильма «Неудержимые-2», где вооруженные до зубов легендарные Сильвестр Сталлоне и Чак Норрис подкрепления ждут, а внизу подпись: «Сейчас Ляшко подъедет — и начнем...», а до чего хорош постер с портретом Олега Валерьевича и его же цитатой: «Якщо ти хоч слово погане про Україну скажеш, я тебе, б... знайду, заб’ю і закопаю!».

Такую картинку в каждый чиновничий кабинет стоит повесить — пусть не в качестве президентского портрета (по крайней мере, пока, потому что останавливаться на достигнутом Олег не намерен и убеждает, что когда-нибудь обязательно государство возглавит), а хотя бы вместо предупреждения: нелишне, мол, знать. Глядишь, и не брызгали бы наши восточные можновладці слюной и не призывали бы в свои районы, города и села путинскую рать, чтобы «от бандеровцев защитила»...

«Есть три вещи, на которые можно смот­реть бесконечно: как течет вода, как горит огонь и как с трибуны Верховной Рады Олег Ляшко выс­тупает», — пишут пользователи всемирной паутины, и не согласиться с ними сложно, поскольку спичи этого народного депутата действительно впечатляют. Да и не только спичи: чего стоит, например, его перепалка в парламентских кулуарах с «розпусниками», как представителей распущенной недавно фракции коммунистов теперь называют. Две ярые защитницы Петра Симоненко решили на Олега покричать и гомосексуалистом подразнить, на что он ответил практически тем же, и это маленькое видео вмиг десятки тысяч просмотров в интернете набрало, причем полюбопытствовали не только знающие его украинцы и последнее время ищущие на Ляшко любой, пускай даже самый незначительный, компромат рос­­сияне, но и американцы, англичане, французы... «Если из политики он уйдет, без работы не останется, — кто-то вывод сделал, — будет «Оскары» в Штатах вручать. Там Олега тоже полюбят: внешне на молодого Черчилля похож поразительно!».

Мне, впрочем, кажется, что не доберется Ляшко до Америки, и сейчас объясню, почему: во-первых, давно пора ему свою премию учреждать — «Вила народу», поскольку после его слов о том, что Януковича на вилах вынесут, тот наконец решил из Украины сбежать, а во-вторых, такие политики нам и самим нужны, особенно в новой Верховной Раде, которую изберут осенью и которая, дай-то Бог, будет от ныне бездействующей отличаться...

«МНОГИХ ИЗ ТЕХ, С КЕМ В ИНТЕРНАТЕ УЧИЛСЯ, И НА СВЕТЕ УЖЕ НЕТ, КТО-ТО СПИЛСЯ, ОПУСТИЛСЯ, КТО-ТО ПО ТЮРЬМАМ ВСЮ ЖИЗНЬ... СИРОТА НИКОМУ НЕ НУЖЕН...»

— Олег, я знаю, что родились вы в Чернигове, и когда два года вам было, родители развелись и мама была вынуждена в детский дом вас отдать. Как вам

Олег Ляшко, Новый, 1973 год

жилось там, помните?

— Конечно, а как же? Это прилукский детдом был — «Солнышко», по-моему, назывался... Время, когда я туда попал, запамятовал, но когда везли меня в семь лет в первый класс в интернат яблунивский, за 20 километров, из детского дома уезжать не хотел — как из дома своего. Ну, ребенок же маленький привыкает...

— Многие люди, которые в детских домах воспитывались, говорили мне, что после этого человек либо поднимается, либо уже все — падает, да так, что не встать... Вы под­нялись, слава Богу, — благодаря чему?

— Благодаря себе и Господу Богу, наверное, но главное, видимо, то, что всю жизнь на себя полагался: если не сам, никто за тебя ничего не сделает — это же очевидная истина.

Да, что касается воспитанников детдомов, к сожалению, вы правы. Я отношений с теми, с кем в детдоме был, не поддерживаю, но с теми, с кем в интернате учился, общаюсь — многие из них нормальными стали людьми, а многих, увы, и на свете уже нет. Кто-то спился, опус­тился, кто-то по тюрьмам всю жизнь, а почему? — потому что сирота никому не нужен. Ребенка, у которого родители есть, попробуйте еще на ноги поставить, а что говорить о том, о котором никто не думает? Ни матери у него нет, ни отца, он из интерната выходит — и в совершенно другой мир попадает. В детдоме или интернате ты знал, что у тебя воспитатели есть, учителя, которые накормят, оденут, что-то подскажут, а когда один на эту столбовую дорогу после выпускного выходишь, можешь налево свернуть, и так часто сворачивают — вместо того, чтобы прямо пойти...

Кстати, первый законопроект, который я подал, когда в Верховную Раду вошел, государственной поддержке детей-сирот и детей, родительской опеки лишенных, был посвящен. Рань­ше ребенок интернат покидал — и все: государство опеки ли­шало, родителей нет, и я закон провел, который эту планку поднял, — государство о сироте до 23 лет нынче заботится. Другой вопрос, что он, закон этот, не действует — в плане жилья, коммунальных услуг, внеочередного поступления в учебные заведения и бес­платного обучения, но все же требование к государству — о том, что до 23 лет оно должно сироту поддерживать, остается, и считаю, что это правильно, потому что как раз к этому возрасту человек формируется и на ноги становится.

— Те, кто в интернатах обучались, рассказывали мне, что детей часто и жестоко там бьют, — вас били?

— Да ну? Не-е-е, хотя кого-то, наверное... А, нет, били меня, но не в интернате, а ученики школы соседней — борзнянской. Рядом Борзнянская школа-интернат, где я учился, и местная средняя расположены, и вот поехали мы как-то на поле буряки собирать, а там парни из этой школы хлеб разбросали. Я в районной газете заметку напечатал: мол, как это так, хлебом разбрасываться, так тот, о ком я написал, меня возле школы подкараулил и побил — все лицо в синяках было! (Смеется).

— Обид вообще много было? Вы чувствовали, что не такой, как другие дети: полной семьи нет, постоять не­ко­му?

— Нет-нет, обижать себя не позволял никому. Меня с детства все уважали, поскольку...

— ...за правду стояли...

— ...ну, это само собой, но прежде всего потому, что грамотный, сообразительный был, ребятам подсказывал, в учебе всем помогал, то есть авторитетом был в классе, где 36 человек учились. Я же не один интернат прошел — целых три...

— Яблунивский, Борзнянский...

— ...и Комаровский — видите, как вы все знаете? Из прилукского, значит, детдома в Яблунивку меня отвезли, где до шестого класса проучился, а потом из школы выгнали...

— За что?

— А потому что много вопросов задавал, и Екатерина Васильевна Могила, клас­сный руководитель, не выдержала, избавились от меня. В Комаровской школе-интернате Борзнянского района с шестого по восьмой класс я учился, но это школа-восьмилетка была, и потом в Борзну меня перевели — там 11 классов закончил. В табеле почти все пятерки имел, а поведение всегда мне натягивали — «удовлетворительное» ставили, хотя оно неудовлетворительным было. Почему? Не оттого, что окна бил или парты ломал, а потому опять-таки, что много задавал вопросов. Помню, в Комаровском интернате у меня учительница Мария Николаевна, забыл уже фамилию, была — историю преподавала. Что-то она мне как-то рассказывает-рассказывает, я с ней не соглашаюсь, свою версию излагаю, и она мне: «Ляшко, выйди из класса!». Сижу... «Ляшко, выйди из класса!». Сижу... (Смеется). Она снова, кричит уже: «Ляшко, встань и выйди из класса!». Ну, тут я уже не выдержал: «Мария Николаевна, если я встану, вы ляжете» — все под парты попадали! (Хохочет). По сегодняшний день, когда приезжаю, мы с ней этот момент вспоминаем и вместе смеемся...

С мамой Любой. Олегу было два года, когда ушел отец, и мать отдала сына в детский дом

— Вы, знаю, пастухом подрабатывали...

— Было такое...

— Уже тогда стадом управлять научились?

— Ну да.

— А почему пастухом?

— Мама моя с Луганщины родом — не скажу только, откуда, чтобы террористы туда не приехали...

— Она до сих пор там живет?

— Нет, на Черниговщине, просто родилась там, и на все летние каникулы я в ее родное село коров и телят пасти ездил. Трудовая книжка у меня с 14 лет (сейчас она в Верховной Раде лежит), и там это записано...

— Вам это занятие нравилось?

— Тогда нет, но вы, наверное, не представляете, что такое коров и телят пасти: это ты встать в пять утра должен, в шесть стадо уже выгоняешь, солнца этого ждешь, когда в зенит войдет, в 12 примерно стадо обратно гонишь, затем — часа в два — снова на пастбище выгоняешь, и уже до девяти вечера должен пасти, а это же Луганщина, там ярки, коровы по ним идут — и ты за ними. У меня пес был по кличке Мальчик, и он мне помогал: я же ленивый, бегать куда-то коров заворачивать не хотел, его гонял, а он умный, чертяка, был — как человек! Смотрю вот — корова куда-то пакостничать пошла, кричу: «Мальчик, ану верни!» — он бежит, на нее лает, пока назад не возвратится (смеется)...

— Там уже не до философии было, правда?

— Сто процентов!

— И не до вопросов...

— Разумеется.

«КОГДА ШКОЛУ-ИНТЕРНАТ ЗАКОНЧИЛ, У МЕНЯ БОЛЬШЕ ДВУХ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ НА КНИЖКЕ СКОПИЛОСЬ — ОНИ ПРОПАЛИ!»

— Ощущение, что всю жизнь на земле работать придется или вот так, с коровами, телятами, время проводить, у вас было?

— Нет!

— Понимали, что другой путь впереди?

— Знал это с детства. Мама рассказывает (она помнит, я нет), что у бабушки покойной на кровати скакал и говорил: «Генеральным секретарем ЦК КПСС буду!», то есть с детства осознавал, что не такой, как все, и судьба у меня совершенно другая — не скот пасти, но нужно было зарабатывать! Вот 25 мая — конец учебы, я в 20-й поезд сажусь, в Луганск еду, потом на дизеле до Белокуракино добираюсь и все три месяца коров и телят пасу. За это время рублей по 300 на руки получал — огромные деньги тогда были (ну, 100 рублей в месяц зарплата) — и потом весь учебный год на них жил, потому что мама ничем мне не помогала: заработок на книжку клали и одежду, все необходимое мне покупали. Кстати, когда школу-интернат закончил, у меня больше двух тысяч рублей на книжке скопилось — они пропали!

— Так вы обеспеченным были!

— По тем временам да, но так же, как все, без сбережений остался.

— После школы в техникум вы пошли — на тракториста учиться...

— Нет, эту специальность еще в интернате я получил.

— То есть вы и трактор водить уме­ете?

— Не просто умею — на нем работал. После окончания в 93-м году Борзнянской школы-интерната на факультет журналистики Киевского университета поступать поехал, которым тогда Москаленко Анатолий Захарович, ныне покойный, руководил, но не взяли меня, хотя сочинение, на которое три часа давали, минут за 40 я написал. Ну, все равно не приняли — как я понимаю, там блат большой нужен был: папы-мамы — начальники, депутаты, минист­ры...

— ...или деньги...

— ...разумеется, поэтому назад на Черниговщину вернулся и на тракторе работал — в селе Озеряны Варвинского района у Андриенко Володи, который председателем колхоза был. Чем занимался? Навоз развозил, поля вспахивал, и где-то через полгода мама из дому меня выгнала, сказала: «Трактор — не твоя это судьба, иди занимайся!».

«ПЕРВАЯ МОЯ ЗАМЕТКА ОБ ИЗНАСИЛОВАНИИ БЫЛА»

— То есть первая ваша запись в трудовой книжке...

— ...«Скотник кол­хоза «Прогресс».

— Почему же вы журналистикой увлеклись? Вы ведь в конце 80-х публиковаться потихонечку стали...

Со своей собакой Иджи. Это фото Ляшко выложил в фейсбук с текстовкой: «У моей девочки критические дни»

— Ну, не потихонечку — писать лет с 14 начал.

— О чем и куда?

— Первая моя заметка о преступлении была — изнасиловании. Это Белокуракинский район, начальником милиции там Кравцов был, и кого-то в том районе изнасиловали, так я вместе с милицией это дело расследовал и в районную газету писал.

— Как она называлась, вы помните?

— По-моему, «Трудова слава» — что-то вроде этого. Борзнянская, с которой сотрудничал, «Комуністична праця» называлась (улыбается)...

— ...ну, конечно!..

— ...да, а как же еще? — а Белокуракинская районка — или «слава», или «шлях» какой-то: ну, короче, у нас же все «слава», «шлях», «правда» либо «праця» было — это сегодня ни правды, ни праці...

— С бумагой и ручкой один на один оставаться вам нравилось?

— Да, это мое.

— О чем, кроме изнасилования, писали?

— Обо всем. Когда в Борзне в интернате учился, директор наш Роговой Николай Пав­лович (царствие ему небесное!) спрашивал иногда: «Где Ляшко?». — «А нету, куда-то в село о трудовом собрании колхозников писать поехал», а мой первый редактор — редактор Борзнянской районной газеты Борис Ефимович Хожай: он мой учитель, наставник, который очень много мне дал. Помню, как в редакцию, будучи школьником, я пришел и сказал: «Хочу вам писать» — и он меня взял, хотя я пацан был — 9-10-й класс. Это призвание мое, и хотя все считают, что журналистское образование имею, у меня его нет...

— ...и у меня!

— Вот видите — многие талантливые журналисты без профильного образования обходятся­­, и когда некоторых выпускников журфаков встречаю, у меня слезы льются...

— Глаза бы их лучше не видели, да?

— Ну, они же ни читать, ни писать не умеют, им нужно азы растолковывать — чему их там учат, хрен его знает! За бабки поступили, за бабки выучились, за бабки дипломы красные получили, а писать не научились.

— Помню, в начале 90-х мы с вами иногда в коридорах газеты «Молода гвардія» сталкивались...

— ...да, я там в то время работал...

— Это неплохая городская комсомольская газета была, коллектив которой из сложившихся мастеров со­сто­ял...

— Сашко Белокобыльский...

— ...Оля Кунгурцева...

— ...Ася Комская, Юрий Семиволос, Виталий Шевченко, Федя Ильюк... Созвездие целое! — а еще же Анатолий Горлов, Жежера Виталий... Потом они порасходились — кто в «Голос України», кто в «Комсомольское знамя», кто еще куда...

— Начало 90-х временем надежд было — все стало можно, запретных тем не существовало... О чем в «Молодій гвардії» вы писали?

— Ну, например, интервью у Степана Хмары взял — его тогда, помните, посадили (из зала Верховной Рады вытащили и прямо в тюрьму забрали), так я с ним побеседовал и в комсомольской газете это опубликовал — что там потом творилось! Редактора едва не уволили, меня едва не выгнали... Я, кстати, знаете, кому благодарен за то, что на работу меня приняли? Валику Авдеенко, хотя это для меня он Валик, а ему, наверное, уже за 70 сейчас: он тогда ответственным секретарем «Молодої гвардії» был.

Когда сказала мне мама: «Давай езжай, устраивайся, пробивайся!», я в Киев поехал и в «Молоду гвардію» пошел — Валик во мне что-то, наверное, разглядел, и меня приняли. Сначала внештатным корреспондентом я был, потом в штат взяли, и в основном на политические темы писал — свидетелем всего, что тогда в Украине происходило, был. Памятник Ленину на нынешнем Майдане Незалежности (тогда площадью Октябрьской революции он называл­ся) сбрасывают — я там, флаг напротив Киевсовета 24 июля 90-го года поднимают — я там, Хмару где-то в переходе вя­жут — помните, полковник милиции Григорьев провокацию организовал...

— ...конечно...

— ...я там, II съезд Руха во дворце «Ук­ра­ина» проходит — я там, голодовка студентов на Майдане — я там...

— Интересно было, правда?

— Чрезвычайно! И на закончившихся мас­совым побоищем похоронах патриарха Владимира возле Софийского собора я был — да везде, где что-то важное, эпохальное свершалось.

«НА ПЛЕНКАХ МЕЛЬНИЧЕНКО КРАВЧЕНКО ПОКОЙНЫЙ ОБО МНЕ КУЧМЕ ДОКЛАДЫВАЕТ: «МЫ ЗА НИМ, ПИДАРАСОМ, СЛЕДИМ, МЫ ЕГО СДЕЛАЕМ...»

«Трудовая книжка у меня с 14 лет, и там записано: «Скотник колхоза «Прогресс»

— Потом главным редактором газеты «Свобода» вы стали...

— Нет, перед «Свободой» газета «Комерційні вісті» Министерства внешнеэкономических связей была. Министром тогда Слепичев Олег Иванович был...

— ...серьезный человек...

— ...да, он вице-премьером потом стал. Я интервью у него брал, и после беседы он предложил: вот, мол, Союз развалился, газета «Советская торговля» Москве отошла, у нас своей нет, и я вам создать предлагаю». Я создал, и по сегодняшний день отношения с ним поддерживаю.

— «Свобода» мощным была изданием?

— В плане противостояния влас­ти — да, а в финансовом — нулевым.

— Тяжело было главным редактором оппозиционной газеты быть?

— Не просто тяжело — опасно.

— Угрозы поступали?

— Постоянно, но  это еще полдела — их не боюсь: издавать же не давали! Приходилось едва ли не каждую неделю типографии менять — лично Кучма и Медведчук это контролировали. Только типографии заплатили, оттуда звонят и сообщают: «Мы вас печатать не будем — из СБУ пришли и запретили». Блокировали счета, десятки судов мы выигрывали — десятки! Милиция, налоговая,  пожарные, санстанция — это ад был какой-то, просто ад, так что не дай Бог никому в оппозиции быть! Вот говорят сегодня: «Кучма — герой!», а я помню, какой это был «герой», когда преследовали, в тюрьму сажали, работать не давали... Послушайте записи Мельниченко, где Кравченко покойный Кучме докладывает, как они за мной следили!

— Вы тоже там упоминаетесь?

— Конечно, мол, «мы за ним, пидарасом, следим, мы его сделаем...» — и характерный хлопок. Ну, я так понимаю, вот так (жест, означающий половой акт, изображает) оно было, потому что пленка-то аудио, не видео... Я видел машины, которые за мной ездили, а ведь еще и номера с моего автомобиля срывали и шины резали — все это мы прошли, поэтому идеализировать Кучму и рассказывать, какой он великий, не надо: я помню этого человека в худшие времена.

«ДУМАЮ, Я НА МЕСТЕ ГОНГАДЗЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ОКАЗАТЬСЯ: К ЭТОМУ ВСЕ ШЛО»

— Ну а с другой стороны есть с кем сравнивать — с Януковичем...

— О, переплюнуть Януковича тяжело — с ним никто не сравнится. Кстати, ирония судьбы: дочь Кучмы в один день со мной родилась, 3 декабря, только у нас два года разницы — она с 70-го года, я с 72-го...

— ...и родители разные...

— И это тоже, хотя, к слову, Кучма тоже с Черниговщины — еще и земляк! Не так давно, когда крымский кризис начался, в приемной Турчинова его встретил: с одной стороны Кучма сидит, с другой — Кравчук, я между ними уселся и минут 15 сидел...

— Два Леонида — можно было желание загадать...

Имидж своего в доску парня Ляшко создает, используя популярную формулу: «Будь проще — и люди к тебе потянутся»

— Загадал — это правда: чтобы мы порядок в стране, наконец, навели. С одной, короче, стороны Леонид, с другой — Леонид, и минут 15 мы ждали, пока совещание Турчинов закончит: он им и мне встречу назначил. И вот общаемся мы, смотрю я на Кучму... О прошлом ни слова он мне не сказал и так со мной говорил, будто я Папа Римский, — с уважением таким, с пиететом: «Ну, ты же там борешься, воюешь...». «Да-да, — прикидываю, — это Господь меня спас: воевал бы я!». Думаю, я на месте Гонгадзе должен был оказаться: к этому все шло — точно, но Бог всю жизнь спасает.

— В начале 90-х вас осудили — что вам инкриминировали?

— Как всегда в таких случаях: хищения, мошенничество и другую подобную херню — у нас же за политику никогда не сажали.

— А что вы похитить могли?

— Ничего, но пишут, что машину. Когда в газете «Комерційні вісті» работал, на служебной «Волге» ездил: вот и пришили мне, что ее украл.

— И на шесть лет упекли?

— Ну да. Потом Верховный суд приговор изменил, и вместо шести четыре оставили, затем Кучма Закон «Об амнистии» подписал — и меня амнистировали, то есть два года фактически отсидел.

Задержали меня эти подонки в день рож­дения мамы — 21 июня...

— ...зная об этом?

— Разумеется — это же символы, знаки! Вспомните: Тимошенко в день рождения Богословской осудили, Диденко — аккурат к 60-летию Януковича, Корнейчука — когда у него ребенок родился, а меня — 21 июня 1993 года, в мамин, повторяю, день рождения. Она с 53-го года, ей тогда 40 лет исполнилось...

Сидел я в СИЗО СБУ сперва — больше года...

— ...ого!

— Даже полтора, потом на Лукьяновке месяца три, наверное, и в Изяславе, в колонии, месяца два. По-моему, в апреле 95-го меня туда привезли — и освободили опять же в день рождения мамы, 21 июня 1995 года...

— Подарок ей сделали...

— Да-да-да — и посадили в этот день, и выпустили.

— Как вам сиделось?

— Нормально — в авторитете я был (улыбается). Я же умный, а умный нигде не пропадет — это на дураке верхом всегда ездят, а Ляшко все уважали.

— Как все-таки судьба сложилась причудливо: вы уже заметной фигурой были — и вдруг тюрьма... Отчаяние при этом вы испытали?

— Отчаяния не было, потому что я сильный, хотя, конечно, за решетку когда попадаешь, такое впечатление складывается, будто жизнь закончилась, особенно если к тебе неделями ни адвокаты, ни следователи не приходят, ты в камере сидишь переполненной... Это в СБУ я, словно кум королю, сват министру, был — в камере то два человека, то три. Сначала шпион какой-то со мной сидел, потом диверсант — словом, люди интеллигентные (смеется). Сейчас, видите, смешно, а тогда, извините, плакать хотелось...

С Дмитрием Гордоном. «Я дальше иду, знаю: если ты сам ничего для себя не сделаешь, никто о тебе не позаботится»

— ...я думаю...

— ...когда в камере с тобой — на Лукьяновке — 30 человек, когда эти клопы, бляха-муха, по всему телу лазят и кусают, когда раз в неделю, а может, и реже, в душ можешь сходить, когда спишь по очереди... Это издевательство над человеком и правами его, но все равно выживали.

— Кто же рядом с вами сидел: бандиты, воры, рецидивисты?

— Да разные люди — и грабители, и убийцы.

— Интересные жизненные истории у них были?

— Очень, и интеллигенты ведь попадались. Вот один парень, Володя (фамилию называть не буду), так я и теперь отношения с ним поддерживаю — его за торговлю оружием загребли. Ну, все в тюрьме, конечно, рассказывают, что все придумано, что сидят ни за что, — это понятно, и, кстати, доля правды в этом есть: как минимум, половина несчастных, которых сажают, — те, кто не откупился, взятку не дал, против кого уголовное дело на заказ завели... Это действительно так, и я, когда революция на Майдане победила, Турчинову предложил: если сидит человек больше полугода без судебного приговора, нужно освободить, то есть меру пресечения на подписку о невыезде изменить, под залог выпустить и так далее, потому что сидел со мной мужик, который в тюрьме шесть лет без приговора провел, и за это прокуроров и судей сажать надо! Ну как можно бедолагу, который шесть лет приговора ждет, отпустить? Понятно, что никак: система его не освободит, поскольку в таком случае нужно уже тех сажать, кто его столько держал!

— Отсидка — это минус в вашей жизни или плюс?

— Для меня, я считаю, плюс.

— Много оттуда вынесли?

— Немало. Мне кажется, и детдом — плюс, и интернат, и даже тюрьма: все это характер воспитывает. Ты или ломаешься, опускаешься...

— ...и падаешь...

—...или же, наоборот, сильнее становишься и понимаешь, что вперед ид­ти надо. Я редактором газеты, известным журналистом был — и вдруг меня взяли и посадили... После этого многие сломались бы, духом упали, а я дальше иду, знаю: если ты сам ничего для себя не сделаешь, никто о тебе не позаботится, поэтому, повторюсь, для меня такой опыт — плюс, хотя для многих других минус.

— Когда на свободу вы вышли, поняли, что новая жизнь начинается?

— Конечно — все с нуля.

— Сил для новой жизни этой достаточно было?

— А как же? За два года нихеранеделанья поднакопил...

(Продолжение в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter