Вадим АБДРАШИТОВ: "Были годы, когда я существовал на гонорары жены от продажи ее картин"

Живой киноклассик Вадим Абдрашитов парадоксален во всем: от незаурядной внешности (восточный мужчина с голубыми глазами) до чрезвычайно индивидуального взгляда на жизнь. При этом он еще человек принципов и строгого воспитания, рациональный и сдержанный в эмоциях, обладатель трех высших образований и незаурядного таланта. За его плечами жизнь, полная крутых поворотов судьбы, и 11 фильмов, снятых за 29 лет кинокарьеры: "Плюмбум, или Опасная игра", "Пьеса для пассажира", "Время танцора", "Магнитные бури"... За фильм "Слуга" он получил Госпремию СССР, "Плюмбум" (который за год посмотрело более 20 миллионов зрителей!) принес Абдрашитову "Золотого льва" Венецианского кинофестиваля, "Пьеса для пассажира" - "Серебряного медведя" Берлинале.

"МЫ БРОСАЛИ ПЛЕННЫМ ЯПОНЦАМ КУСКИ ХЛЕБА, А ОНИ НАМ - СВОИ ПОДЕЛКИ"

- Вадим Юсупович, вы родились в 1945 году в Харькове: какое самое яркое воспоминание послевоенных детских лет?

- Пленные японцы! Знаете, я ведь вырос в семье военного: в связи со службой отца мы кочевали по всей стране. Куда нас ни заносило: на Дальний Восток, на Камчатку... Со времен жизни во Владивостоке я запомнил колонны пленных японцев, которые вели в городе восстановительные работы. Помню, японцы никогда не шли молча: все время распевали песни, в том числе и русские - "Катюшу", например. А еще они делали всякие свистульки и игрушки из дерева. И мы, дети (а мне было в ту пору четыре-пять лет), бросали им куски хлеба, а они нам - свои поделки. Такой вот существовал у нас бартер. Мое послевоенное детство очень точно показано в картине Виктора Каневского "Замри - умри - воскресни". Абсолютная атмосфера тех времен!

- Вашего отца звали очень по-восточному: Юсуп Абдрашитов. Откуда идет ваш род?

- Мой отец - татарин, родом из Семипалатинска: советский офицер, прошедший всю войну, а мама - наполовину русская, наполовину белоруска. Жена у меня грузинка, так что дети наши очень интернациональные.

- В каком духе вас воспитывали в семье?

- Татарских обычаев и языка я не знаю. Уже когда стал режиссером, читал Коран, какие-то вещи по истории, но это, скорее, носило познавательный характер...

- Вы чувствуете себя восточным мужчиной?

- Нет! Но я не могу назвать себя и европейцем, поскольку все мое воспитание базировалось исключительно на русской истории, литературе, кинематографе. Мой отец был замечательным человеком - очень образованный самоучка, собравший огромную библиотеку... Мы с братом с детства были приучены к чтению и очень много читали!

Я был очень увлекающимся подростком, всем подряд занимался: химией, физикой, посещал театральную студию ТЮЗа в Алма-Ате, где мы тогда жили. Там, кстати, судьба свела меня с ныне известным актером Александром Филиппенко. А потом совершенно случайно мы оказались в одном вузе: Московском физико-техническом институте. Я ведь по первому образованию физик.

- Каким был ваш путь из мира науки в мир кино?

- Это не прямая дорога, нет. Но всегда у меня были, признаюсь, какие-то смутные предощущения, а потом вдруг возникло очень четкое осознание, что я буду заниматься кинематографом. Когда, почему - непонятно! Но ощущение было твердым...

- Полет Юрия Гагарина в 1961 году в космос круто изменил вашу жизнь: вы оставили учебу в Алма-Ате и уехали поступать в институт в Москву, чтобы в будущем связать свою судьбу с космосом. Вы видели себя космонавтом?

- Ну конечно, я не собирался лететь в космос! Так вопрос не стоял. Но действительно на волне этого космического романтизма я уехал в 16 лет поступать в институт в Москву, экстерном окончив школу.

А потом началось время моего созревания: 60-е годы были в этом смысле очень благодатные. То была эпоха молодых Аксенова, Высоцкого, Галича, Окуджавы, театра "Современник". Запомнилось мощное ощущение ренессанса духовной жизни, которое, как я с годами понял, помогло самореализации людей: практически каждый смог найти, почувствовать себя.

Но по законам тех времен я обязан был по окончании института три года отработать по специальности. Только в 70-м году, уже будучи взрослым опытным человеком, начальником большого заводского цеха, который занимался экспериментальным производством кинескопов для цветных телевизоров, я снова сделал крутой поворот в своей жизни, поступив во ВГИК на курс к легендарному Михаилу Ромму.

- Большинство ваших картин сняты по сценариям Александра Миндадзе. Почему именно на нем вы остановили свой выбор?

- Так получилось, что я окончил ВГИК на год раньше положенного. Сама кафедра мне предложила защитить курсовую работу: я до этого очень долго учился, ну куда дальше - уже взрослый человек! И я согласился на защиту: снял фильм "Остановите Потапова". Когда эту работу увидел Юлий Яковлевич Райзман, легендарный режиссер, руководитель объединения на "Мосфильме" - под его художественным руководством я потом лет 20 работал, - он пригласил меня на студию. Но тут оказалось, что на руках у меня нет готового сценария.

Два варианта экранизаций произведений Юрия Трифонова, которые я предложил "Мосфильму", были отметены. Я целый год безуспешно искал сценарий, перечитал их более 200, пока не нашел "Слово в защиту" Миндадзе. И понял: "Это мое!".

"ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО Я ОТКАЗАЛСЯ ИДТИ НА УСТУПКИ, МЕНЯ УВОЛИЛИ С "МОСФИЛЬМА"

- Приходилось ли вам сталкиваться с цензурой в советское время?

- В определенном смысле это парадокс, но я не был официально запрещенным, опальным режиссером. Думаю, потому, что внешнего, простейшего слоя антисоветчины в моих картинах не было - я просто делал фильмы о живых людях, своих современниках. Но как режиссер я ни на какие идеологические уступки никогда не шел, поэтому с цензурой властей столкнулся по полной программе!

Была в моей биографии картина - "Охота на лис", которую назвали "издевательством над образом жизни советских людей". Дело в том, что там в конце есть драка двух мужиков, которая подводит неутешительный, печальный итог тому, о чем говорилось в фильме. А советское начальство это никогда бы не одобрило. И, посмотрев "Охоту на лис", в Госкино мне рекомендовали: "Финал должен быть другим". Я категорически отказался. Меня отстранили от картины, уволили с "Мосфильма", назначили на мое место другого режиссера, который, правда, не захотел работать. Была даже создана особая бригада по исправлению фильма, которая его просто изувечила, вырезав семь эпизодов.

- После "Охоты на лис" вы запустили в производство сценарий "Сборов", но фильм так и не был снят, почему?

- В то время не был снят - впоследствии по этому сценарию я снял ленту "Парад планет". А история была такая. Мы заканчивали картину "Охота на лис", и у нас был практически готов сценарий "Сборов", когда в конце 1979-го началась война в Афганистане. В Госкино решили, что картина, в которой советские мужчины с радостью бегут на какую-то войну, будет воспринята как намек...

Только через четыре года нам позволили запустить съемки по этому сценарию. И все равно малой кровью отделаться не удалось: "Парад планет" жестко цензурировали под предлогом "заботы о советском зрителе". Нам говорили: зритель должен понимать, что происходит в фильме. А после просмотра ленты у "принимающей стороны" был просто ступор: "Куда идут все эти люди? Ну сделайте хотя бы, чтобы они на рыбалку шли, что ли..." или "Почему только мужчины? Ну хоть бы одна женщина с ними была!".

Никто ничего не понял, и испугались возможного подтекста. Было внесено огромное количество поясняющих реплик... Но я считаю, что все поправки, которые были сделаны Госкино, - антихудожественны и только навредили картине.

В итоге сдавалась картина девять месяцев! Поскольку мы никак не ломались, был собран худсовет из коллег-кинематографистов, районного партийного начальства, горкомовцев и руководства "Мосфильма". Замечу, что такие видные авторитеты кино, как Михаил Швейцер, которому, как и Райзману, и Хуциеву, картина наша очень нравилась, приглашены не были. И "коллеги" нас просто распяли и растоптали картину. Я сохранил на память копию стенограммы того худсовета - просто какая-то охота на ведьм!

- Как рождается у вас идея нового фильма?

- Все дело в некоем первотолчке. Каждый раз это происходило по-разному. Иногда идея вырастает из вещей самых простых, каких-то необязательных разговоров, большинство из которых так и уходит в никуда, испаряется. Но иногда что-то кристаллизуется, появляется ощущение, что, по крайней мере, идею можно сформулировать буковками, вот так взять и записать ее в виде заявки. Когда есть кусочек бумажки, на котором написаны два-три абзаца, тогда начинается фильм. Иногда рождается какое-то изображение, какой-то человек, иногда ты что-то услышал, прочел...

"СЦЕНАРИЙ "ПЛЮМБУМА" ВОЗНИК НА ОСНОВЕ ГАЗЕТНОЙ ЗАМЕТКИ"

- Это случается с вами или же с вашим сценаристом?

- По-разному бывает. Например, сценарий "Плюмбума" возник на основе какой-то газетной заметки про мальчика. Прочли, разговорились, обсудили, и пошло-поехало. Что касается "Времени танцора", то в каком-то журнале Миндадзе увидел объявление, что в Абхазии продается дом по невероятно низкой цене. И родилась идея фильма! В другой раз я прочитал в "Комсомольской правде" заметку о захвате металлургического завода в уральском городке Нижняя Салда и его защитниках...

Александр Миндадзе так устроен, что никакого парного творчества во время написания первого варианта сценария не приемлет: он сидит затворником, очень медленно и кропотливо работает. Не только потому, что человек он очень тщательно работающий: каждый раз перед ним стоит задача чрезвычайно сложная и непохожая вовсе на то, что мы делали до этого. Это касается и меня: когда я начинаю картину, выхожу на съемочную площадку - я ничего не знаю, ничего не видел, поэтому начинаю просто с нуля! Никакая категория опыта не работает, потому что таких картин не было...

- Два человека, скрупулезных и знающих, что они хотят получить, две большие личности... Неужели у вас никогда не было творческих столкновений?

- А чего сталкиваться-то? Мы достаточно хорошо понимаем друг друга, у нас один общий интерес - качество картины.

- Вашему с Александром Миндадзе творческому тандему почти 30 лет. Что вас связывает вне мира кино?

- Понимаете, мы не ходим вместе ни на охоту, ни на рыбалку - мы по-другому устроенные люди. Плотно начинаем общаться, только когда приступаем к конкретной работе. А так обстоятельства растаскивают нас... Жизнь кинематографиста, который не снимает, очень спорадическая. Когда ты снимаешь картину, ты исключен из жизни вообще - только кино! Во всяком случае, у меня по-другому не получается. Для меня съемки - это как долгая командировка. А когда картина заканчивается, надо наверстывать упущенное: полно дел накопилось, каких-то обязательств и прочее, прочее...

- Как ваша семья к такому образу жизни относится?

- Моя жена Нателла Тоидзе - известная художница, человек очень творческий и прекрасно понимает, что значит заниматься искусством. Это сложнейший способ жизни во всех смыслах, в том числе и материальном: были годы, когда я фактически существовал на гонорары жены от продажи ее картин, а это очень тяжелое существование, уверяю вас. Получил гонорар, и надо первым делом рассчитываться с накопившимися долгами, как-то планировать ближайшее будущее. Не получается равномерной жизни никакой...

- Но есть ведь способ достаточно эффективного заработка для кинематографистов - снимать сериалы. Почему вы на него не идете?

- Лень!

- А я думала - принцип!

- Я вас умоляю, какой же тут принцип? Не заработать деньги?! Профессионал - это тот человек, который может сделать все, даже то, что ему не нравится. Профессиональный сапожник равно хорошо шьет изысканную модельную обувь и стачивает обычные ботинки на заказ. Я в этом смысле не профессионал, потому что могу снимать только то, что мне нравится. Из того, что я не очень хочу снять, что не люблю, кино делать не могу. Хотя, конечно, надо когда-нибудь и сериал попробовать...

- Недавно вы собирались снять свою первую экранизацию, но так и не случилось...

- Да, я хотел экранизировать роман "Взятие Измаила" сложного современного автора, лауреата Букеровской премии Михаила Шишкина - очень интересная история, но очень дорогая. Мы так и не нашли нужного количества денег, и не знаю, найдем ли... Хотя замысел чрезвычайно кинематографичный! Это очень сложный по структуре роман, где много исторических пластов, сегодняшний день и 1953 год, смерть Сталина - поразительно интересные пересечения времен. Но их реставрация в кино очень дорого стоит.

"УВЕРЕН, ЧТО ВСЕ МОИ КАРТИНЫ УГОДНЫ БОГУ"

- Между съемками ваших картин достаточно длительные паузы: по четыре, шесть лет...

- Нет-нет, что-то не так... 1997 - "Время танцора", потом 2003 - "Магнитные бури". Да, шесть лет! Потрясающе! Ничего себе!

- Чем вы живете в эти годы?

- Один умный человек сказал, что личность режиссера во многом формируют не столько съемки картины, сколько простои. И это правда! Чем заполняю жизнь? Да полно дел! Я преподаю во ВГИКе, руковожу киностудией "АРК-фильм" киноконцерна "Мосфильм", приходится очень много читать, смотреть, писать - дел хватает! Понимаете, для меня жить плодотворно - это не значит снимать любой попавшийся под руку сериал. Просто должна быть какая-то внутренняя самодостаточность, чтобы человек был интересен сам себе. Есть два, на мой взгляд, очень важных момента, которые надо воспитывать с самого раннего детства, - способность к самостоятельному существованию и интерес к самому себе.

- Вы, надеюсь, сами себе интересны?

- (Смеясь). Когда как!

Видите ли, для меня процесс делания кино - как наркотик. Ничего более интересного, более захватывающего я для себя представить не могу - хотя перепробовал в жизни много занятий. Когда очередную картину заканчиваешь - наступает тяжелое время. Происходит ломка, возникает состояние жуткой опустошенности, портится характер... Так что наши игры в творчество на самом деле опасны для нас самих. Единственное, в чем я уверен, что все наши с Миндадзе картины в каком-то смысле угодны Богу. Мы не насаждаем эгоизм, индивидуализм, фашизм - мы говорим, что всем нужно жить в мире и добре, иначе человечеству грозит распад как таковой.

А поскольку это совпадает со всем тем, что делает Бог на Земле, по-видимому, поэтому он так сдержанно и относится к тому, что "творим" мы. Потому что человек порой замахивается на нечто более высокое, чем он сам. Он хочет созидать мир - хотя, наверное, это все-таки прерогатива Господа. И жизнь доказывает, что за это приходится расплачиваться.

- Вадим Юсупович, с какими мыслями вы перешагнули отметку в 60 лет?

- С надеждой, что Бог даст здоровья, чтобы успеть реализовать все еще не реализованные мечты и планы, хочется еще поснимать кино...

- Вы, кажется, вздрогнули, когда я озвучила эту цифру - 60 лет, или мне показалось?

- А вы бы не вздрогнули?! Но я вздрагиваю не столько от самого факта, что мне уже было 60 лет, а от осознания того, что время гораздо быстрее бежит, чем мы об этом договаривались. И причем бежит с невероятным ускорением! Еще не успел оглянуться - Боже мой! - уже елочные базары! Да ведь мы только что праздновали Новый год, и уже опять!

- Как писал Оскар Уайльд: "Страшно не то, что человек стареет, а то, что в душе остается молодым".

- Абсолютная правда! И все-таки еще раз говорю: удивительно, просто драматично течение времени! Как только человек начинает ощущать это ускорение времени, тут-то и надо говорить самому себе: "Елки-палки! Сколько времени пропущено зря!". Сколько было простоев в жизни, не только кинематографической, а вообще. Действительно, страшно...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter