Иосиф КОБЗОН: "Сидим с Галей Брежневой в её комнате, она включила магнитофон, и вдруг без стука зашёл Леонид Ильич. "О-о-о, а кто это у нас в гостях? Иосиф Кобзон? Очень рад тебя видеть... "Галя, что ты наделала?" - спросил я..."

Недавно одна из ведущих московских газет задала выдающимся деятелям искусства, политикам, ученым, спортсменам один и тот же вопрос: если бы завтра внезапно вернулся Советский Союз, кого бы вы хотели видеть президентом этого государства? Большинство опрашиваемых ответили: Иосифа Кобзона. Думаю, этот выбор был продиктован отнюдь не ушлыми политтехнологами и пиарщиками, даже не ностальгией. Скорее - подспудной тягой к справедливости и надежности, с которой ассоциируется имя этого артиста, политика, депутата, просто Человека с большой буквы.

"МАМА - МОЯ РЕЛИГИЯ, МОЙ ИДОЛ"

- Иосиф Давыдович, у каждого человека, даже, наверное, у атеиста, где-то в глубине души есть свой Бог. Вы много раз говорили мне, что для вас это ваша мама...

- Более того, я говорил, что она моя религия, мой идол. Впрочем, такое отношение к маме не только, думаю, у меня – у каждого нормального человека.

- Давайте теперь гипотетически представим, что Ида Исаевна жива и видит своего любимого сына, своего Иосифа, не просто выдающимся певцом (она это застала при жизни), но и общественным, политическим деятелем. Сегодня вы уже третий созыв подряд депутат Госдумы России, председатель думского Комитета по культуре, человек, которого любит и уважает множество достойных людей, у которого растут четыре его любимых маленьких женщины - внучки, причем старшая названа в мамину честь. Как вы думаете, что бы сказала мама, если была бы рядом?

- (В глазах заблестели слезы). Вряд ли она бы меня хвалила... Мама крайне редко разговаривала со мной комплиментарно. Ну, может, сказала бы: "Молодец, сынок!", - не более того. Она не любила мной восхищаться, хотя ей нравились многие вещи, особенно когда я начинал. Мы достаточно скромно если не сказать - бедно, жили. Тогда в нашей семье еще не было телевизора, и когда из Москвы пошли первые "Огоньки", мама ходила смотреть их к соседям, у которых был "Рекорд" с крохотным экраном. Ее звали потому, что там появлялся я, и мама была безумно счастлива. Видимо, не только оттого, что ее сына показывают, - главное, она могла общаться со мной, хотя бы при помощи телевидения.

...Не знаю, что сказала бы мама, но очень остро ощущаю ее отсутствие. Всегда, по любым вопросам я с ней советовался, сверял свое отношение к жизни и к людям, свои поступки с ее мнением. Что бы со мной ни происходило, я приходил: "Мамуля, мне нужно принять решение. Как ты считаешь?".

Так было, например, когда меня стали настойчиво приглашать в советский Антисионистский комитет. Причем такое давление было со стороны отдела культуры ЦК...

- Попробуй откажись!

- И Плисецкая туда вошла, и Райкин, и Быстрицкая, и дважды Герой Советского Союза генерал Драгунский все это дело возглавил... Мама, которая была человеком мирным и всегда выступала против агрессии, очень мудро сказала: "Сынуля, а почему этот комитет неправильно называют? Его нужно назвать антиеврейским". - "Нет, - начал я объяснять. - Антисионистский, потому что сионисты...". Она вздохнула: "Выступать против Сиона – звезды евреев - это все равно, что против еврейской религии, всего еврейского народа. Если уж никак без этого не обойтись, назовите его Комитетом по борьбе с израильской агрессией, но еврею, я считаю, в нем состоять просто стыдно".

Вместе с тем я не могу сказать, что всегда безропотно выполнял мамины советы и наставления. Вспоминаю любопытный случай, который произошел в 1972 году. В Москонцерте, где я тогда работал, на парткоме обсуждали коллегу, и я явился туда, чтобы его защитить. А был такой артист Игорь Степанович Дивов, и он возмутился: "По какому праву вы сюда вошли? Здесь коммунисты, здесь партком!". - "Ах, так? - говорю. - Хорошо!". Вышел и тут же написал заявление о вступлении в партию. Вечером рассказываю об этом маме...

- А она коммунистам сочувствовала?

- Мама была настоящей коммунисткой, старым большевиком, еще из синеблузниц. Тогда за полвека пребывания в партии давали маленький значок "50 лет в КПСС", и когда ей как пенсионерке значок вручил в ЖЭКе начальник этого заведения, она жутко разобиделась. Мне же сказала: "Сынуля, я вступала в настоящую, революционную партию, а сейчас это кучка приспособленцев. Поэтому ты, конечно, сам решай, но я бы тебе вступать не советовала".

- И вы забрали заявление?

- Нет, вступил в партию. Но в Антисионистский комитет так и не вошел.

Мама была очень деликатным и справедливым человеком. Воспитала пятерых сыновей и дочь, и нельзя сказать, что я был самым любимым.

Иосиф с мамой Идой Исаевной

Я был самым младшим из братьев, а значит, на особом положении, но мама обо всех детях очень нежно и трогательно заботилась.

- Я знаю, что вы, Иосиф Давыдович, были прекрасным сыном. А если бы сегодня повернуть время вспять, что бы вы сделали для мамы из того, что при ее жизни не получилось?

- Мама была скромна и достаточно непритязательна. Выросла в лишениях и нехватках, в юности была батрачкой и позже ни на какие особые блага не претендовала. Мы жили в коммунальных квартирах, ютились по нескольку семей в комнате...

Конечно, я хотел, чтобы хотя бы в преклонном возрасте мама порадовалась обеспеченности, хорошей жизни, побольше отдыхала. Вывозил ее в санатории, приглашал иногда на свои гастроли...

Она была счастлива, когда появились внуки (сейчас уже и правнуков много), а что такому человеку, кроме семейного благополучия, счастья ее детей, нужно? Поэтому мне трудно сказать, что бы еще я мог ей сегодня предложить. Часто я спрашивал себя: "Чего бы не смог сделать для моей любимой мамы?". Нет, все, чем я обеспечен, и все, что в этой жизни могу, не задумываясь положил бы к ее ногам.

"НРАВИТСЯ ЛИ МНЕ МОЯ ЖИЗНЬ? ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ!"

- Иосиф Давыдович, о вашей работоспособности ходят легенды. Рассказывают, что еще сравнительно недавно вы могли давать по пять, шесть, семь концертов в день...

- А я и сейчас могу (смеется).

- Не сомневаюсь. Равно как и в вашей способности одновременно делать множество дел. Я, например, знаю, что у вас существуют записные книжки, в которых вы отмечаете все, что наметили на ближайший день...

- Вот партитура того, что я должен сделать завтра (показывает сложенный вчетверо густо исписанный лист бумаги) - сегодня, пока летел в Киев, в самолете набросал.

- Ого! И сколько здесь мероприятий?

- Много, очень много.

- Неужели все это получается сделать?

- Честно? Нет. Каждое утро, просыпаясь, я обязательно беру вчерашний лист и отмечаю, что успел, смог. Невыполненные пункты переписываю на следующий день и добавляю то, что прибавилось.

Сейчас многие пользуются электронными записными книжками. Я не настолько несовременный человек, чтобы эту технику не освоить, но не хочу: мне так удобнее. Пишу на бумаге, и у меня все откладывается в моем "компьютере". Уверен, что уже не забуду поздравить с днем рождения друга, съездить к кому-то в больницу – все свои дела выполнить, в том числе и творческие.

Теперь я, естественно, гораздо меньше концертирую, не гастролирую, но в связи с новым назначением нагрузки выросли. Со временем буду в более легком режиме работать, но пока не налажу ситуацию в Комитете Госдумы России по культуре, придется засучить рукава.

Я, честно говоря, в ужасе, потому что обещал Неле, что наконец-то у нас появится свободное время. Будем, мол, вечерами, как все нормальные люди, в театры ходить, общаться с любимыми внучками. У меня их, кстати, уже пять. Все говорят: "Ну а внук-то когда?". Да какая разница! У меня с моими красавицами этих мужиков столько будет!

- Скучать не придется!

- Хватит ли сил отбиваться от них – вот вопрос. В общем, как любому человеку, мне хочется пообщаться с внучками, с детьми, с друзьями, в конце концов, но я же просто ненормальный.

Скажем, у Михаила Танича юбилей. Часок у него посижу и бегом в зал "Россия" - поздравить с выступлением Газманова, потом еще куда-то. Если к кому-то из друзей не успеешь - это может их огорчить. Когда они приглашают на премьеру спектакля, я с ужасом думаю: что делать? Не уйдешь же в разгар действия. Значит, нужно дождаться антракта, пойти за кулисы, показаться, вручить цветы, извиниться...

- Вам нравится такая жизнь?

-(Грустно). Я бы этого не сказал. Разумом я понимаю: так жить нельзя. Нужно организовать жизнь иначе, чтобы получать от нее еще и какое-то удовольствие, хотя удовольствие, вернее, удовлетворение я получаю. Когда удается кому-то помочь, сделать что-то интересное в творчестве, доставить людям радость - это так здорово, так приятно. Я люблю для кого-то попеть: прийти на свадьбу, на день рождения и исполнить для людей их любимые песни.

К счастью, я ощущаю себя сегодня востребованным и, скажу без ложной скромности, полезным человеком. И когда Неля раздраженно говорит: "Слушай, как же мне надоели эти бесконечные звонки", я ее утихомириваю: "Не торопись! Не дай Бог наступит время, когда мы с тобой будем тупо смотреть на телефон и ждать, когда же хоть кто-нибудь позвонит". Впрочем, люди моего склада и характера до этого не доживают.

- Ваши коллеги по цеху, артисты – и не только они! - знают: если у кого-то беда, надо срочно звонить Кобзону. Многие на вас просто молятся, потому что добрый Кобзон принимает чужое горе близко к сердцу, помогает, делает все, что в его силах... Скажите, а откуда у вас потребность такая – откликаться на зов о помощи? Вы себе просто сказали, что должны, что если не я, мол, то кто же? Или, может, отдаете таким образом долги?

- Вот, вот! Наконец вы подошли в правильному ответу на этот вопрос.

После службы в армии я приехал в Москву, где не знал ни одного человека, поступил учиться.

- Ни кола ни двора, ни копейки...

- Ничего! Жил в общежитии на стипендию в 18 рублей. Спасала картошка, которую студенты собирали в сентябре-октябре. На заработанные трудодни мне давали мешок, иной раз - два. Я привозил их, складывал под кроватью, мама присылала фанерный ящичек с салом. С утра ставил на плиту большую сковороду (с моим соседом, Толей Сумским из Днепропетровска, мы этим по очереди занимались), и пока на общей кухне жарилась картошка, я в коридоре делал зарядку. (Спортом занимался очень активно).

Потом мы садились за стол. Хлеб, слава Богу, недорого стоил, воду тогда еще можно было пить из-под крана... Хлеб, вода и картошка с салом - потрясающе! Этого нам вполне хватало. Мы были здоровыми, как черти, во всяком случае, вечером, когда собирались в Ленинском уголке общежития на танцы, у нас хватало мужского ресурса, чтобы отплясывать с девушками и назначать им свидания. Время, правда, было другое. Сегодня не ждут объяснений, трепета в объятиях, нечаянного прикосновения во время танца, а сразу, так сказать...

"РУСЛАНОВА ПРЕДЛОЖИЛА: "ЙОСЬ, А ЙОСЬ, КУПИ У МЕНЯ ДАЧУ..."

- Интересуются финансами?

- Не финансами, а финалом. Поэтому и песни пошли другие. Раньше мы пели лирические: "Отчего, отчего, отчего мне так светло?", а сейчас: "Ты отказала мне два раза, вот такая ты зараза". Совершенно разные вещи...

Мы радовались жизни! Нам давали бесплатные билеты в театры, концертные залы, и я был счастлив, что каждый вечер могу куда-то ходить. Потом начал работать в цирке, получал за выступление в программе по три рубля - все-таки прибавка к стипендии. Когда стал сотрудничать с композиторами - с Островским, Фрадкиным, Фельцманом и так далее, - появились какие-то деньги, я уже снял комнату в коммунальной квартире.

- Вам досаждало ощущение бедности?

- Не было такого ощущения! Честно! На все хватало, но не было ни запасов, ни мыслей о них. Я и квартиру свою первую в Москве приобрел лишь благодаря друзьям, которые буквально заставили ехать работать в Сибирь, на Дальний Восток. Поэтому и стал давать по два-три концерта в день, был пионером этой безумной гонки...

С красавицей-женой, сыном и дочерью. 70-е годы

Юра Гуляев - царствие ему небесное! - ужасался: "Ты сумасшедший, нельзя столько петь. Я с ума сойду, если спою два концерта". - "А ты попробуй", - говорю. Однажды на гастролях в Донецке он рискнул. Позвонил потом: "Знаешь, ты, как всегда, прав оказался. Мне так хорошо!".

Да, я работал много, стал обеспеченным, но никогда в жизни ни у кого не просил денег. Никогда! Я счастлив, что по сей день никому не должен, что имею возможность не брать, а давать. А откуда такая потребность?

Я приехал в Москву в солдатской форме - больше нечего было надеть. Уходил в армию в одном весе, а пришел в другом, но купить новые вещи было не на что. Братья мои тоже не были избалованы достатком. Они говорили мне: "Что ты сидишь? (А я ходил петь, готовился к поступлению). Что дурака валяешь? Иди работай". Я же окончил Днепропетровский горный техникум, а горняки тогда зарабатывали прилично.

- И куда вы могли после горного техникума пойти?

- На буровую - по специальности я техник-буровик. Но я хотел петь... Меня поддерживал один-единственный человек - мама. Потом, когда я уже стал выступать, мне позарез нужен был какой-то костюм. И я купил, как сейчас помню, венгерскую темно-коричневую пару за 64 рубля, рубашку и галстук.

Мыслей таких не было: "Ну когда же у меня появится квартира, машина? Когда смогу махнуть на отдых куда-нибудь в Ялту, в Сочи?". И стремление к конкретным материальным благам отсутствовало. Однажды мы с Лидией Андреевной Руслановой выступали в концерте, и она мне говорит: "Йось, а Йось, купи у меня дачу". У нее их было две, но после ухода из жизни супруга - генерала Крюкова - она решила с одной расстаться и по дружбе предложила мне. "Да вы что, Лидия Андреевна, - отвечаю. - Какую дачу? У меня и квартиры-то нет".

Она удивилась: "Как нет квартиры? Ты же работаешь как сумасшедший, больше всех в Союзе. Куда деньги тратишь?". - "Я человек холостой, - смеюсь. - Друзья, девушки и все остальное". Она засмеялась: "Ну и дурак!".

А потом постепенно все появилось. Сначала квартира. Потом друзья говорят: "Что же ты так и будешь, как голодранец, в ней жить? Надо мебель купить". Затем посуду, еще что-то. И опять приходилось зарабатывать деньги. Кстати, дачу я купил не тогда, когда уже стали говорить о Кобзоне как о бизнесмене, мафии, а в 1976 году.

"ШУЛЬЖЕНКО МНЕ ГОВОРИТ: "РАДУЙТЕСЬ! О ВАС ПИШУТ! А ОБО МНЕ УЖЕ ПЕРЕСТАЛИ"

- Но сразу у маршала...

- Нет, не у маршала, а у ректора Второго медицинского института Лопухина. (Когда-то да, она принадлежала маршалу Рыбалко). Деньги на эту покупку мне дали Роберт Рождественский, Ян Френкель, Оскар Фельцман. Наодалживал у всех и, чтобы расплатиться, неистово работал. На этой даче и по сей день живу - сколько уже лет прошло.

Потом, в 80-х, и машина появилась, и достаток. Я не стеснялся своего благополучия, но должен сказать: все время мне помогали. Например, когда случилась неприятность с сестрой и ее нужно было срочно прооперировать в Москве. Я никогда не забуду, как протянули мне руку Александр Павлович Долуханян, Вано Ильич Мурадели...

В 1964 году в газете "Советская Россия" появилась первая в моей жизни оскорбительная статья "Лавры чохом". Такой была реакция на то, что в Грозном мне присвоили звание заслуженного артиста Чечено-Ингушской АССР. Один недоброжелатель написал, будто по этому поводу я устроил жуткую пьянку, ночью будил проживающих в гостинице, врывался в номера к кинозвездам...

- В то время это было страшное дело!

- Санкции последовали сразу: мне запретили выступать в Москве в течение года. Из-за этого я столько песен потерял! Все новые песни, которые должен был исполнить на юбилейном концерте Аркадия Островского в Колонном зале Дома Союзов, достались Эдику Хилю. Нет, слава Богу, на здоровье ему, но мне на год закрыли доступ на радио, на телевидение...

- Из-за одной статьи?

- Да. И никаких разбирательств. При том, что Павел Герасимович Лисициан, Колмановский, Юрлов направили в редакцию письма, где говорилось: "Мы там были. Мы свидетельствуем, что это все неправда". Когда Мурадели пришел к главному редактору – они дружили, - тот сказал: "Вано, я все понимаю. Ты прав, но мы - правда". И точка. Такое было время.

С другой стороны, оказалось, что скомпрометировавший себя артист не может выступать в столице, а в Ленинграде, других городах - пожалуйста! И вот стою я за кулисами расстроенный. Подходит Шульженко, с которой я тоже дружил: "Иосиф, что вы такой мрачный?". - "Клавдия Ивановна, - вздыхаю, - вы читали фельетон?". Она улыбнулась: "Господи! Какой вы счастливый". - Я переспросил: "Счастливый? Такой фельетон грязный". А она продолжает: "Радуйтесь! О вас пишут! А обо мне уже перестали...".

Помню, в том же 64-м году меня не хотели прописывать в Москве. Понятно - режимный город, но я уже был заслуженным, уважаемым артистом, уже прошли "Огоньки", прозвучали "А у нас во дворе", "Бирюсинка", прочие известные песни. Родной отец, с которым мы не жили со времен войны, когда он расстался с мамой, согласен был прописать меня в Москве на своей жилплощади, но...

Ходатаями за меня к председателю Моссовета Промыслову пошли Михаил Наумович Гаркави, Лев Борисович Миров и Марк Владимирович Новицкий. Такие артисты! А тот уперся: "Нет, и все!". И тогда Гаркави (они дружили) пригрозил: "Если не пропишешь Кобзона, я всем газетам сообщу, что ты ко мне прописал домработницу. Пусть тебе будет стыдно". Промыслов возмутился: "Какая же ты сволочь! Я тебе как другу одолжение сделал, а ты меня еще позорить собираешься. Ладно!". И распорядился меня прописать.

Ну скажите, зачем этим людям нужен был Кобзон?

- А действительно, зачем? Как вы думаете?

- Атмосфера была другая, Дима. Мы приходили тогда на концерт и, если выступали Утесов, Райкин, Шульженко или Бернес, с которым я тоже дружил, обязательно слушали мастеров, учились у них, уважали их творчество. Они же, понимая, что рано или поздно им придется покинуть эстраду и кто-то должен их место занять, молодежь берегли, растили.

Мэтры использовали то обстоятельство, что к известным, популярным, зарекомендовавшим себя артистам, чиновники относятся если не с уважением, то, во всяком случае, с любопытством. Теперь я следую их примеру. Высоким чинам приятно, когда к ним приходят звезды и секретарь докладывает: "Иван Иванович, в приемной Кобзон". А начальник снисходительно отвечает: "Ну хорошо, пусть подождет". И ведь не примет, пока не сообщит жене: "Ой, Люсь, ты не поверишь, у меня там в приемной Кобзон сидит"...

Но мне плевать, потому что ходил я не для себя. Никогда не забуду, как однажды в очередной раз пришел в союзный ЦК комсомола за кого-то просить, и Борис Николаевич Пастухов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, мне говорит: "Иосиф, ну прекрати ты свои ходатайственные походы". - "Почему, Борис Николаевич?" - спрашиваю. "Не все это правильно понимают. Многие подозревают, что ты хлопочешь не бескорыстно". - "Даже так? - изумился я. - Ну и черт с ними! Пусть подозревают. Зато я получаю удовольствие, когда, скажем, удается помочь Мовсесяну приобрести квартиру, а Пугачевой разъехаться"...

- Или для Высоцкого выбить место на кладбище...

- Да неважно. Кладбище, больницы, квартиры, кого-то выгнали из театра – я все время при деле. И счастлив, что, слава Богу, дожил до такого момента, когда у меня есть ресурс, когда я могу отдать долги ушедшим моим старшим друзьям. В свое время со мной, молодым Кобзоном, они делились авторитетом в обществе, а теперь уже я пытаюсь помочь людям, которые во мне нуждаются.

Поверьте, есть не менее любимые чиновниками деятели культуры, которые тоже могут с успехом этим заниматься, но они, видимо, устроены по-другому. Все мы разные: есть творческие люди, которые в рыночное время могут заниматься предпринимательством, и есть неглупые совершенно коллеги, которым это противопоказано. Так и здесь. Наверное, это черта характера. Мы же росли в атмосфере дворов, коммунальных квартир, когда все друг другу помогали и было такое понятие - сосед.

Ну как можно было построить себе дом, не зная, кто у тебя сосед? Как можно было отмечать праздник: Новый год ли, 1 Мая или 7 Ноября - и не зайти к соседу с рюмкой, не поздравить его?

- А сейчас никто уже ни к кому не ходит...

- Впервые с этим столкнувшись, я был ошеломлен. Я тогда приехал на Новый год из Средней Азии, где практически всю зиму сохраняются бахчевые культуры, и привез из Ташкента огромный арбуз и такую же дыню. И вот собралась под елкой компания. Пробили куранты, все в приподнятом настроении. А мы только въехали в новый дом на Смоленской площади - я приобрел большую трехкомнатную квартиру. У нас уже дети были: сын и дочь. В общем, когда арбуз и дыню разрезали, я жене предложил: "Неля, пойдем соседей поздравим". Она: "Да ладно". Но я настаивал: "Неудобно! Ты же должна знать, у кого соль попросить, хлеба. Ну соседи же - пойдем!".

Прямо на гжелевский поднос мы положили арбуз, дыню, взял я бутылку водки...

- ...и пошел по подъезду...

- Звоню в первую квартиру. Долго не открывали... Наконец вышел мужчина такого уже хорошего возраста: "Чего хотел?". Я ему: "С Новым годом!". Он что-то в ответ пробурчал. "Ну впустите соседей-то поздравить", - говорю, а он: "Что, напились уже? Идите себе, гуляйте!". И захлопнул дверь. Екалэмэнэ, что это такое? "Может, - говорю Неле, - один он такой? Пойдем к другим".

Опять звоним. Открывают нам через цепочку. Женщина. "Здрасьте!" - говорю. "Ой, здрасьте!". - "С Новым годом!". - "И вас с Новым годом!". Я приободрился: "Мы ходим вас поздравить", - и на поднос показываю. Она: "Та не надо, у нас, слава Богу, все есть!".

Тогда я сказал: "Больше ни за что!". И по сей день к соседям ни ногой. Когда мы выходим из подъезда, кто-то здоровается с Нелей или Неля с кем-то здоровается. Я только спрашиваю: "Кто это?". Она отвечает: "Жилец с восьмого этажа". Или там с пятого. Неля всех знает. Я - никого.

"ОШИБКА ТРОЦКОГО СОСТОЯЛА В ТОМ, ЧТО ОН НЕ ЗНАЛ КОБЗОНА"

- Вы вспомнили Бориса Николаевича Пастухова, бывшего первого секретаря ЦК комсомола Союза. А что за спор относительно вашей персоны возник у него с руководителем комсомольской организации Украины Анатолием Ивановичем Корниенко?

- (Смеется). Ну это шутка. Мы дружили, любили друг друга, и по сей день дружим. Много лет назад, когда Борис и Анатолий были депутатами Верховного Совета СССР, я пригласил их к себе домой на завтрак.

Мы активно угощались: с возлияниями, с "комсомольским чаем". Они разгорячились и стали возбужденно спорить, причем ни один, ни другой никак не хотел прекратить дискуссию. А ведь обоим нужно было уже уезжать. Мы сели за стол в 11, а на часах было уже около двух дня. "Ну, мужики, - говорю, - пора уже, а то ваши жены мне голову снимут. Пойдемте, я вас провожу". - "Нет, ты подожди, подожди"...

Беру их под руки, и мы выходим во двор. А там солнце, старушки с детьми. Стараясь не привлекать внимания к гостям, которые были в достаточно допинговом состоянии, я подвел их к машине. "Ну ладно, - говорю, - все, садитесь!". - "Нет, подожди, - петушится Борис Николаевич. - Надо закончить этот политический спор. Так в чем же был не прав Троцкий?". Анатолий Иванович благодушно отвечает: "Я знаю, в чем была его ошибка". - "В чем?". - "Ошибка Троцкого состояла в том, что он не знал Кобзона". - "Правильно!" - кивнул оппонент, и только тогда (смеется) они сели в машины и разъехались.

"Я ВЛЮБЛЯЛСЯ В КРАСИВЫХ ЖЕНЩИН, НО НЕ БЫЛ СЕКС-СИМВОЛОМ"

- Иосиф Давыдович, в то время, когда вы пришли на эстраду, понятия секс-символ еще не существовало. Были просто мужчины: артисты, футболисты, космонавты, в которых влюблялась женская половина большой страны. Вы были одним из них. Женщины вас очень любили, не раз вы вступали в брак, и наверняка до Нели Михайловны у вас было много романов. Кстати, недавно я узнал...

- Дима, ну почему так уж сразу: у вас было много романов... Этот номер "Бульвара" наверняка попадет в руки моей супруги...

- Но я же сказал: до Нели Михайловны...

- Но почему наверняка? Да, я был увлекающимся человеком, влюблялся - и не скрываю этого - в красивых женщин, но я не был секс-символом.

- Cкромничаете...

- Объективности ради могу сказать: внешность на эстраде определенную роль играет, но талант в творчестве, на мой взгляд, намного важнее, чем внешность. И все равно! В то время, вы уж меня простите, у нас были такие красавцы... Муслим, Юра Гуляев! Это в них все девчонки влюблялись, хотя я тоже обделен не был. С другой стороны, нельзя сказать, что я был котом, который только и рыскал глазами, кто бы на меня посмотрел ласково. Нет!

- От человека, которому я просто не могу не верить, я узнал, что у вас, оказывается, был роман с Галиной Брежневой...

- Неправда! (Смущенно). Не было никакого романа! С Галиной Леонидовной я был знаком, мы встречались в общих компаниях, но к тому времени, когда стали общаться, я был женат на Людмиле Марковне Гурченко. О романе речи быть не могло по многим причинам, но прежде всего потому, что я же не самоубийца. Я советский человек, у меня определенная генетика, поэтому не позволил бы себе искушать судьбу амурами с дочерью генсека.

Кстати, в компании никто не ощущал, чья это дочь. Настолько она была коммуникабельной, общительной, простой... Не было такого, что к ней надо обращаться: "Галина Леонидовна". Нет - Галка, Галя. Нормальный человек...

- Интересная была женщина?

- Очень. И кстати, нельзя сказать, что в то время она была пьяницей. Это увлечение пришло к ней гораздо позже, когда чередой пошли неприятности, худо стало с отцом.

Нет, романа никакого не было. Скорее всего, нас в нем заподозрили...

- Хорошо, но симпатия к вам с ее стороны была?

- Была! Состоялось даже пару встреч с намеком.

- А с папой она вас познакомила?

- (Улыбается). Познакомила.

- Вот даже как? При каких обстоятельствах?

- Ой! (Улыбается). Однажды Галя буквально заставила меня проводить ее домой. Я сопротивлялся, и тогда в качестве последнего аргумента она сказала: "Ты трус!". - "Да не трус я, - говорю, - но ты же должна понимать"... Она обиделась: "Что же я, не человек, не женщина? Проводи меня, пожалуйста". Ну я и сел в машину.

- На дачу отправились или на Кутузовский проспект?

- На дачу. Когда мы приехали, говорю: "Можно я поеду домой?". Она насмешливо: "А я-то думала, ты мужик. Зайди хоть на пять минут, пообщаемся в доме". - "Галя, - отвечаю, - я не могу, не хочу". Она в сердцах бросила: "Ты не мужик!". А я, знаете, мальчик наоборот. Когда, например, начинают делать наколки и мне говорят: "Ну ты еврей, наверное, испугаешься", я: "Ах, так?" - и весь обкалываюсь. Когда мне говорят: "Ты не пойдешь на амбразуру", я таки на нее пойду.

И пошел. Сидим мы у нее в комнате, она включила магнитофон. Вдруг без стука заходит Леонид Ильич. Ну можете себе представить? Я с ним, конечно, неоднократно встречался, он очень любезно здоровался со мной на приемах и на концертах, но я ошалел просто от такого домашнего общения, когда он вошел в рубашке с коротким рукавом...

- ...без орденов...

- (Смеется)...и без галстука. Увидел меня: "О-о-о, а кто это у нас в гостях? Иосиф Кобзон?". - "Да, Леонид Ильич! - отвечаю. - Здравствуйте!". - "Здравствуй. Очень рад видеть тебя в нашем доме". И дочери: "Галя, зайдешь ко мне".

"БЕРЕЗОВСКИЙ ПРЕДЛОЖИЛ КОРЖАКОВУ МЕНЯ УБИТЬ"

- После таких слов можно, извините, сходить под себя...

- Когда Леонид Ильич вышел, я говорю: "Галя, что ты наделала? Я же тебя предупреждал". Она: "Ну и что? Ты же видишь, папа нормально с тобой поздоровался. Ну что здесь такого?". Но я твердо сказал: "Галя, все, я хочу уехать". - "Ну и пожалуйста". Вышла к охраннику: "Проводите Иосифа". Меня посадили в машину, и водитель, наверное, полковник, повез на проспект Мира, где я обитал.

Всю дорогу молчали. Когда приехали, я стал прощаться: "Большое спасибо. До свидания". Он очень внимательно на меня посмотрел и сказал: "Вы мне нравитесь как артист, но я хочу вам дать совет. Не надо вам больше туда приезжать". - "Вас понял", - говорю. Вот и весь роман...

- Сегодня, встречая вас в аэропорту, я увидел, что в одном самолете с вами прилетел также депутат Госдумы России, бывшая тень президента Ельцина Александр Коржаков. На мой взгляд, именно с его подачи стали говорить, что Иосиф Кобзон - это мафия, именно его стараниями против вас была развязана информационная война, слава Богу, уже затухшая. Как вы с ним, кстати, сейчас встречаетесь?

- Никак! Понимаете, кампания против меня была вызвана не антипатией Коржакова или Ельцина к Кобзону - шло выяснение отношений между окружением президента и окружением Лужкова.

С Юрием Гагариным

Поэтому все было заранее спланировано, заказано: наезды, статьи, операция "Падает снег", в ходе которой омоновцы уложили лицом вниз охрану "Мост-банка". Жертвой стал не только я, уже находящийся в команде нашего уважаемого мэра, - пострадали и Гусинский, и Церетели...

По прошествии времени, уже после того как Александр Васильевич со скандалом ушел от Бориса Николаевича, у нас была короткая, не совсем приятная встреча. Я спросил: "Для чего это вам было нужно?". Он ответил: "Я к этому никакого отношения не имею. Вы были мне неинтересны и не нужны".

- Ух ты!

- А потом я читаю в книге Коржакова, что, оказывается, к нему приходил Березовский и предлагал меня убрать.

- Более того, он написал, что БАБ пришел и сказал: "Убей Кобзона, убей Кобзона!"...

- Я уточнил: "Вы же всему миру об этом сообщили". - "Ну и что?". - "Меня интересует, почему Березовский пришел именно к вам. Видимо, он знал ваше отношение ко мне". Коржаков меня прервал: "Я не хочу говорить с вами на эту тему". Все! Больше у нас разговоров не было.

- А объясниться с Березовским вы не пытались?

- Когда откровения Коржакова были опубликованы, Березовский был еще в России, в Кремле. Он сам позвонил: "Ты читал, ты читал?". (Мы с ним очень давно знакомы). Я говорю: "Читал". - "Ну и что, ты в эту (тут последовало неприличное слово) поверил?". - "А у меня нет оснований не верить, - отвечаю. - Зачем Александру Васильевичу такие вещи придумывать?". - "А, значит, поверил". Я ему: "Боря, ты настолько непредсказуем. Что бы сейчас о тебе ни сказали, я необязательно во все поверю, но и отрицать не смогу. Ты можешь себе позволить все, что угодно". - "Ну, мне очень жаль! Ты знаешь, как я тебя люблю, как к тебе относится моя мама. Я никогда в жизни не позволил бы себе что-то против тебя затеять". - "Бог с ним! - я сказал. - Не произошло. Надеюсь, теперь не произойдет"...

Знаете, желания поквитаться с обидчиками у меня нет. Я даже к Александру Васильевичу не имею претензий. Наверняка он переживает, что между нами просто стена: мы вот сидим в Думе в двух метрах друг от друга, но никогда не кланяемся, не здороваемся. Более того, он не знает того, что я вам сейчас скажу.

В свое время одна очень серьезная структура предложила мне - причем за деньги! - баллотироваться в Госдуму от Тулы.

- От его округа?

- Да. А у меня там очень хорошее положение, потому что на протяжении многих лет я помогаю детским домам в Туле и Ясной Поляне. Мне сказали: "Вам даже пальцем пошевелить не придется. Мы сами оплатим вашу кампанию, обойдем каждого избирателя и все сделаем". Я ответил: "Нет! Вот если бы Коржаков избирался, будучи хозяином положения, тогда я бы поборолся. А сейчас это будет выглядеть с моей стороны некрасиво".

"ЕСЛИ УЖ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ, ПУСТЬ ТОЛЬКО НЕ ВЗРЫВАЮТ"

- Лежачего не бьют?

- Я себе такие вещи не позволяю. Дай Бог ему успехов, здоровья - я не держу ни на кого зла. Сейчас Коржаков опять избирался в Думу от Тулы, и опять мне говорили: "Ну зачем вам ездить в Забайкалье, куда-то к черту на рога?"...

- ...трястись в самолетах, сверхпроходимых джипах...

- Здесь же рядышком: полтора часа - и вы на месте. Но для меня это табу. Для таких случаев у меня есть мое сердечное, как я его называю, кладбище. Тех людей, которые мне уже в этой жизни неинтересны, я провожаю в последний путь и забываю о них думать.

- Я вспоминаю, как вы приехали в "Бульвар" в 95-м. Тогда в Украине был энергетический кризис, у нас в редакции то и дело отключали свет, лифт не работал. Вы стояли у темного окна, смотрели куда-то вдаль, и вдруг сказали: "Только бы не взорвали. Нехорошо, когда хоронят собранного по кускам". Как раз был разгар травли...

- Да, я действительно это говорил. "Мне кажется, - сказал, - я не боюсь ничего, и если уж суждено погибнуть, пусть расстреливают, делают что угодно - только не взрывают". К огромному сожалению, мне пришлось провожать очень многих моих друзей - и убитых, и умерших... Когда человек умирает естественной смертью, это печаль, горе, но когда его хоронят в цинковом гробу и родные и близкие не могут в последний раз посмотреть на любимое чело, прикоснуться к нему, попрощаться, - это ужасно.

К несчастью, некоторых моих друзей нужно было прикрывать, потому что они были взорваны или расстреляны. Недавно мы похоронили в Брянске 30-летнего предпринимателя, у которого остались жена, дочь. Он вышел из такси, и у дома два киллера выпустили в него 20 с лишним пуль, 12 из них - в голову. Ради каких-то корыстных целей лишили жизни замечательного парня, нанесли непоправимый ущерб его семье, друзьям, окружающим. Господи, какое же это горе! Я смотрел на него, изрешеченного пулями, и думал: "Зачем, ну зачем вы это сделали? Кто вам позволил распоряжаться человеческой жизнью? Только Богу, благодаря которому все мы пришли на свет, дано такое право, но не вам, негодяям".

- Да, несколько тяжелейших лет в вашей жизни были...

- Ну почему были? Что скрывать: мы живем в стране, где за последние годы криминальная обстановка мало изменилась к лучшему. Только и слышишь: там взорвали, там убили, там расстреляли. Разве сейчас можно спокойно гулять по ночам, без страха входить в подъезды, разве молодые могут целоваться на скамейках до утра? Другое дело, что мы настолько адаптировались к постоянной возможной опасности, что уже не обращаем на это внимания.

Не слушайте, когда говорят: "Смотри, Кобзон с охраной: три джипа, 12 милиционеров!". Да, вначале, когда я занимался бизнесом в акционерной компании "Московит", у меня была охрана, даже джип ходил в сопровождении. А отказался я от нее благодаря адмиралу Балтину, бывшему командующему Черноморским флотом. Мы с ним пообщались в Севастополе, потом он позвонил мне в Москве и я его пригласил на ужин. И вот выходим мы из ресторана, и он видит: стоят мои бойцы, машина. "Иосиф, - спрашивает адмирал, - что это такое?". - "Охрана, - отвечаю. - Это не потому, что я выпендриваюсь - принято сейчас так". Он нахмурился: "Я о тебе был другого мнения. Если кому-то ты не понравишься и он тебя закажет, все равно уберут, но зачем же ты этих людей в жертву приносишь? Они-то при чем?".

Все! Наутро у меня уже не было джипа. Теперь со мной бывает один человек. Один! Для чего? Ну я же не виноват, что у нас публичная профессия, что я узнаваемый артист. Ко мне часто подходят: "Сфотографироваться можно?". - "Можно". - "А вопрос задать?". - "Можно". Нормальные люди, но есть ведь и такие, которые в нетрезвом состоянии пребывают. Им пообщаться хочется... От таких встреч меня этот человек и ограждает.

- Несколько лет назад 15 дней вы провели без сознания, в коме...

- Увы, ничего мне не снилось там и не грезилось. Слава Богу, эти трагические дни прошли без всяких последствий. Как потом выяснилось, моя жена спасла меня невероятными усилиями, подняла на ноги всю медицину страны. Юрий Михайлович Лужков ежедневно приходил, держал ситуацию под контролем. Кстати, этот случай тоже объясняет, почему я людям помогаю. Мне-то все время помогали, показывали примеры человеческой доброты.

"В КОМЕ МНЕ НИЧЕГО НЕ СНИЛОСЬ И НЕ ГРЕЗИЛОСЬ"

- Знаете, мне кажется, что вы все-таки очень счастливый человек. Вы состоялись, вы практически всю жизнь занимаетесь любимым делом, от которого получаете удовольствие...

- Абсолютно. Нередко журналисты, ваши коллеги, спрашивают: "А хотели бы вы вернуться в молодость?". Я говорю: "Ни-ког-да!". Я счастлив, что молодые годы у меня были замечательными, наполненными, насыщенными, что я их запомнил.

«Две звезды, две светлых повести». С Аллой Пугачевой

Столько было любви, радости, смеха, песен, но возвращаться назад... Нет, не хочу. Я уже прожил большую жизнь и знаю, что смог, а что не смог в этой жизни сделать.

- А что вы бы посоветовали тем, кто начинает сегодня?

- Меня удивляют вопросы: "А стану ли я популярным артистом? А как стать популярным?". Да не думай об этом, работай! Если Бог дал тебе немножко таланта, если мама тебя воспитала нормально, все состоится - только приложи усилия.

А самое главное, на мой взгляд, - придерживаться принципов морали. Нет, поверьте, я не ханжа, все понимаю и принимаю нормально. К сожалению, в последние годы не пью, но к чужим возлияниям отношусь сочувственно. Всегда вспоминаю нашего классика Алексея Максимовича Горького, который говорил: "Пьяниц - жалею, пьющих - уважаю, а непьющих боюсь". Или, як кажуть в Українi: "Людина, яка не п’є, або хвора, або падлюка". Да!

Нормально отношусь я и к увлечениям - имею в виду романы на стороне. Когда мне говорят: "Ну надо же! У него такая семья, а он влюбился", не спешу никого осуждать. Человек же не придумал себе это. Так получилось - ну что тут сделаешь?

Если нужно, я с этим мужчиной беседую: "Давай соразмерим твое удовольствие и горе трех, пятерых членов твоей семьи, которые находятся сейчас в тяжелом положении. Может, имеет смысл – с девятого этажа и прекратить все это, если по-другому остановиться не можешь?".

То есть я считаю себя абсолютно нормальным человеком. И состоявшимся, и востребованным. Я поставил себе цель: 60 лет - все! Слава Богу, и семья, и достаток есть. Надо жить по-другому, но не получается. Видно, размеренный ритм, к которому наш обыватель привык, не вяжется с моей душевной конституцией. Вот сегодня я в Киеве. Днем прилетел и прямо с самолета - к вам. От вас должен поехать на студию, потом поприсутствовать во дворце "Украина", получить награду...

- ...Дальше целый ряд встреч...

- ...а завтра в семь утра возвращаюсь в Москву - у меня там три юбилея. На следующий день должен поработать в Санкт-Петербурге, откуда на два дня улетаю в Израиль - там тоже ответственное мероприятие. Такой вот режим. С одной стороны, многие смотрят и говорят: "Какой счастливый человек! Там он бывает, здесь, всюду его зовут, то-се...". С другой стороны, я не без зависти смотрю на моих коллег, друзей, которые живут другой, размеренной жизнью. Они ходят отдыхать в ресторан, ездят на лыжах, отправляются на охоту, на рыбалку...

- Поспать любят...

- А как же без этого? Иной раз надо позвонить, думаю: "В восемь утра неудобно, наверное, еще спят, но в девять-то уже пора". Набираю номер и слышу сонное: "Алло!". - "Господи, какой же ты счастливый. Небось, дрыхнешь?". - "Да, а тебе что не спится?". Я говорю: "Ну ладно, извини. Позже перезвоню".

Мы с женой так устроены. Казалось бы, она женщина, у нее муж Кобзон, она может себе позволить все. Ан нет! Я не знаю, что такое утром проснуться и чтобы у меня не висел отглаженный костюм с чистой рубашкой. Я не трачу на это времени: надел - и готов к выходу. И не бывает так, чтобы я ушел из дому, с утра не съев тарелку борща или супа. К этому мама мою жену приучила. Сказала: "Он на целый день уходит, и ему потом некогда будет поесть".

Я живу по своему режиму. Просыпаюсь примерно в семь-полвосьмого, в крайнем случае в восемь. Неля - то же самое. Точно как у Френкеля в песне: "А женщина женщиной будет - и мать, и жена, и сестра...

- ...уложит она и разбудит...

- ...и даст на дорогу вина". Такая вот семья, такой образ жизни...

"РОДИНА У МЕНЯ ОДНА. И ИСТОРИЧЕСКАЯ, И ФАКТИЧЕСКАЯ, И ДУХОВНАЯ, И ДУШЕВНАЯ – КАКАЯ УГОДНО. ЭТО УКРАИНА, ДОНБАСС"

- Иосиф Давыдович, ваша любовь к родине, к Украине, никогда не была показной. Вы даже несколько украинских дисков записали с народными песнями и современными...

- Я очень люблю украинские песни - их в детстве пела мне мама. У нас тогда не было развлечений - ни магнитофонов, ни телевидения. Разве что патефон - и то не в каждой семье - с заигранными пластинками. От мамы, у которой был очень хороший голос, я услышал и "Повiй, вiтре, на Вкраїну", и другие песни. Я в этой атмосфере рос и не мог их не полюбить.

Меня вот сегодня разбуди среди ночи и скажи: "Почитай что-нибудь из Шевченко или Франко", - я готов. И неважно, кто какой национальности. Человек, который родился в Украине, любит ее, как свою мать. Некоторые наши известные люди говорят: "Моя родина там, где мне хорошо". Да не бывает такого! Как писал Роберт Рождественский: "Одна у человека мама и родина одна".

"Неужели вас не греет мысль о Земле обетованной?" - спрашивают у меня иногда журналисты. Хочу им ответить публично. Ко мне с большим уважением относятся в Израиле. Когда-то мне там сказали: "Иосиф Давыдович, это ваша историческая родина, и мы, евреи, особенно грузинские, решили построить вам здесь дом". Я ответил: "За дом спасибо, я с удовольствием буду туда приезжать, но хочу предупредить сразу: "Родина у меня одна. И историческая, и фактическая, и духовная, и душевная - какая угодно. Это Украина, Донбасс, где зарыт мой пупок".

- А что вы ощущаете, когда прилетаете в Украину?

- Словами это не передать. Вот я, например, не волнуюсь, когда мой самолет приземляется в парижском аэропорту Орли. Просто думаю: "Сейчас увижу этот замечательный город". Я совершенно спокоен, когда подлетаю к Берлину, Мадриду. Но выхожу из самолета в любом городе Украины - в Днепропетровске, Донецке, Киеве...

- ...в Одессе, наверное, чей вы почетный гражданин...

- ...и испытываю такое душевное волнение! Вокруг родные лица, красивые девушки, замечательный певучий говор. Мне здесь все близко, знакомо и дорого. Поэтому я с таким удовольствием записал по вашей инициативе диск с Тасей Повалий, сделал компакт украинских народных песен с академическими оркестрами.

Кстати, моей первой песней, которую я исполнил в студенческой самодеятельности в Днепропетровске, была "Ой ти, дiвчино, з горiха зерня". Потом, уже на вступительных экзаменах, пел "Безмежнеє поле" Лысенко, а позже в дуэте с Володей Могилатом исполнял такие популярные в то время в Украине "Ой, дiвчина, чим ти полонила юне серце в той вечiрнiй час?" и "Пригадай, мiй друже, пригадай".

А с чем можно сравнить пение в украинских селах? Идешь вечером по темным улицам, слышишь высокие звонкие женские голоса, которые поют застольные песни, и низкие, уже пьяные, мужские. Господи! Какая благодать! Какая красота! Поэтому и не бывает у меня такого концерта, чтобы я не пел украинских песен.

- Может, хоть куплет из какой-то споете?

- Увы, сегодня я немножко не в вокальной форме.

- Да??? Не представляю, что такое вообще возможно...

- Честно, у меня трахеит жуткий. Слышали, как я во время беседы чихал?

- Я думал, это на правду. И все-таки, в ознаменование победы над трахеитом, спойте...

- (Поет).

Иосиф Кобзон рассказал Дмитрию Гордону очень смешной анекдот

Вот видите, пели "Дивлюсь я на небо", "Ямщик", и все это было наше, общее. А заканчивается эта песня замечательно:

Простите, коль что-то сказал не так, но зато от души, искренне.

- Иосиф Давыдович, большое спасибо за эту прекрасную беседу. Хочу пожелать вам здоровья, вдохновения и почаще приезжать сюда, к себе домой...

- Спасибо. Я буду счастлив снова и снова встречаться с моими земляками и в концертных залах, и просто на улицах. Сейчас вот пойду на Бессарабский рынок и точно знаю, что ко мне побегут все торговки, наперебой будут предлагать: "Попробуйте мое сало", "Отведайте моченые яблоки", "Арбуз надкусите"... Все это вызовет ажиотаж, потому что они последнее отдадут, только бы о них рассказывали.

...Я не потому туда иду, чтобы покрасоваться, - мне это так интересно, так любопытно! И хотя я полдня в Киеве, хочу впитать эту атмосферу надолго.

Спасибо! Счастья вам, здоровья! Хай вам щастить, и дай Бог, чтобы на нашей украинской земле был мир и покой.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter