Верхний слой

Несколько лет назад в Киеве под редакцией Леонида Кравчука был издан двухтомник, горький и величественный одновременно. Под одной обложкой собраны жизнеописания самых замечательных за всю историю украинцев (имеются в виду люди разного национального происхождения, ставшие славой и элитой Украины). Люди эти далеко не всегда были отмечены наградами при жизни, многие из них оказались в России, Польше или Германии, в Канаде или Соединенных Штатах, где трудились, окруженные уважением и признанием, стали элитой стран своего нового обитания. Некоторые историки и философы давно уже зовут Украину "безэлитной нацией". Вряд ли это так. Элита была всегда, но при отсутствии украинского государства она растворялась в элитах других стран, не становясь от этого ниже, но бывая удаленнее...

ТРИ ЮБИЛЕЯ С ГОСУДАРСТВЕННЫМ ПРИВКУСОМ

Всегда следует различать времена, выделять законы, по которым развиваются в них человеческие судьбы, и отмечать юбилеи, так как они дают почву для раздумий. Времена вовсе не беспамятны. Каждая эпоха из прожитого опыта выбирает то, что ей ближе и поучительнее. Нас десятилетиями приучали к тому, что история не цельна, а нарезана на куски, как червяк под лопатой. Были у нас отрезки истории "до и после монголо-татар", "до и после Переяслава", "до и после Запорожья", "до и после Октября", "до и после обретения независимости"... На самом же деле это одна река времени, на которой качаются, как бакены, несколько особенно памятных дат.

В этом году случились важные юбилеи. 350 лет назад, в 1654 году, прошла Переяславская рада, после которой гетман Богдан Хмельницкий подписал документы, надолго сблизившие Украину с Россией. Но 240 лет назад (тоже круглая дата) украинская гетманщина завершилась. Последний гетман Кирилл Разумовский обратился в 1764 году к императрице Екатерине II с просьбой подтвердить "старые права и вольности Малороссии". В просьбе было отказано, и вскоре по указу Екатерины гетманскую власть пресекли, Разумовский сдал регалии царским чиновникам, приехавшим из Петербурга, перестал быть гетманом, зато по царскому велению стал генерал-фельдмаршалом. Украинским крестьянам повезло меньше, потому что с 1783 года их закрепостили, казацтво вскоре слили с регулярной армией, а казацкую старшину уравняли в правах с дворянством, дав ей возможность врасти в общероссийские распорядки.

Несколькими указами общество вроде бы сбалансировали: низы присоединили к низам, элиты - к элитам... В романе Юрия Яновского "Чотири шаблi" есть гневная тирада на этот счет: "Англiйськi журнали сiмнадцятого столiття виповнено портретами наших гетьманiв та полковникiв, вiйськовi спецiалiсти вивчають їхнi походи та переможнi бої з поляками й турками, все йде до того, що на сторiнку iсторiї випливе новий, могутнiй, життєздатний народ, та все раптом летить шкереберть: гетьмани зникають, пропивши всi славнi дiла, полковники розкiшно умирають, четвертованi, колесованi, на кiл посадженi, або стають московськими боярами, кличуть до себе воєвод i - ганьба! - стають рабами незавойованi, неподоланi на полi бою, але примушенi силою до покори".

Поскольку я в основном рассуждаю о временах более или менее приближенных к нашему, то буду исходить из реальных обстоятельств. Обстоятельства эти во многом определил Ленин, у которого в этом году тоже юбилейная дата - 80 лет со дня смерти. В составе основанного Лениным государства Украина пробыла почти три четверти ХХ века...

Такое впечатление, что один из самых свободолюбивых творцов мирового и украинского кино Сергей Параджанов не мог дышать одним воздухом с Владимиром Ильичом

В этом же году исполнилось 80 лет со дня рождения одного из самых свободолюбивых творцов мирового и украинского кино Сергея Параджанова. Такое впечатление, что он не мог дышать одним воздухом с Владимиром Ильичом. Ленин умер, и только тогда Параджанов решил показаться на свет... В общем, река времени очень разнообразна. Конечно, в верхних слоях такого потока должно быть чище всего, хотя это все теория, не подтверждаемая историческим опытом. Грязнее всего вроде бы должна стать противоположная часть течения, низы реки времени, ее дно (Горький так и назвал свою пьесу о тех, кто "выпал в осадок", - "На дне"). Но и здесь нет постоянства. Более того, случаются такие водовороты истории, когда вся муть со дна всплывает наверх, а верхние слои погружаются в холодную глубину.

Итак, в этом году, кроме личных (в том числе августовского 80-летия замечательного украинского прозаика Павла Загребельного), можно отметить сразу три юбилея с государственным привкусом, поскольку пожила Украина при гетманской власти, при царской и при советской. Опыта - як у Сiрка блох. Ну и что? Тем более что в конце ХХ века советская власть закончилась и началась другая, вроде бы непохожая на предыдущие.

Каждый поворот колеса фортуны, каждая смена властей в любом государстве безжалостно перемешивает слои населения. Каждое державное переустройство перевешивает иконостасы по своему выбору, и Украина, пройдя за четверть тысячелетия сквозь гетманщину, самодержавие и советскую власть, так нагляделась на святых и мучеников несовместимых религий, что иногда начинает их путать. В общем, какую из тем, предложенных юбилеями, ни тронь, везде есть о чем задуматься. "Современность мнима, история - реальна", - писал Лев Гумилев.

...Помню, как бурно праздновали в Киеве трехсотлетие Переяславской рады. Я маршировал по Крещатику в составе сводной студенческой колонны и вместе с другими размахивал бумажным цветком. Где-то вверху, на трибуне, поднятой к небесам, стояли тогдашние украинские вожди и махали точно такими же, как у меня, цветочками, всячески изображая свою близость к народу. Хотя каждый из нас понимал, что вожди существуют отдельно, в своем особом слое, откуда благосклонно способствуют нашему дальнейшему процветанию в рамках руководимого ими государства.

"ВНИЗУ - ВЛАСТЬ ТЬМЫ, ВВЕРХУ - ТЬМА ВЛАСТИ"

Власть - это господство одних людей над другими. Все начинается с политического владычества. В достижении своих целей государства не брезгуют ничем, есть у них для этого армия, полиция (в том числе тайная), суд и много чего еще. Государства, при всем их разнообразии, всегда стремились выделить своих властителей и рассортировать подданных. Еще за несколько столетий до нашей эры древнегреческий философ Аристотель уже понял, что во все времена были, есть и будут лишь три типа государственной власти: монархия, аристократия и демократия, то есть власть одного, власть немногих и власть большинства. Но Аристотель же предупредил, что эти три типа власти легко скатываются в извращения: монархия - в тиранию (жестокое бесконтрольное владычество), аристократия - в олигархию (власть узкой группы политиков-толстосумов), а демократия - в охлократию (то есть власть толпы). Учитель Аристотеля Платон уточнял, что, каким бы ни было государство, всякий раз состоит оно из тех же трех сообществ: элита, стража и рабы...

Правильность древнегреческих предсказаний мы усваивали на собственном опыте. Про рабов и стражу написаны большие тома, и элита оказалась весьма разнообразной. К ней причисляли и аристократию, и буржуазию, и интеллигенцию, и высших чиновников. Выяснилось, что она может быть назначаема, как часть аппарата власти, а может определяться общественным мнением и состоять из самых уважаемых людей. Сразу же напомню, что важность людей для всенародной судьбы выясняется не сразу, и элиты по этому принципу формируются только посмертно. А как сортировать прижизненно?

Отделить умных от дураков не удавалось еще никому, да и страшновато выявлять, "кто есть кто" по этому принципу. Но как-то разделять граждан государствам необходимо, и везде это делают по-своему. В Индии, например, все определяется при рождении. Перейти из касты в касту, из одного слоя общества в другой там невозможно, если ты индуист, то есть исповедуешь главную религию общества. Один из самых слезливых сюжетов индийского кино - любовь представителей разных каст, которым ни за что нельзя быть вместе, а тем более пожениться.

Впрочем, проблема это всемирная. Помните трагический романс Даргомыжского о том, как "Он был титулярный советник, она - генеральская дочь" и по этой причине у них сладиться не могло (ничего не поделаешь - генерал принадлежал к одному из четырех верхних слоев российской общественной классификации, а титулярный советник был всего девятым классом из 14-ти)? Верхние могли снизойти к низшим, но сами низшие должны были знать свое место. Японцы удивленно комментировали роман Толстого "Воскресение", где барин, по их мнению, облагодетельствовал дворовую девку, переспав с ней и оказав тем самым ей честь, а в романе это почему-то подано как трагедия...

В Англии недавняя трагедия принцессы Дианы ведь тоже начиналась с того, что ее подыскали в невесты наследному принцу по знатности, а не по влечению. Впрочем, в Британии человеческая породистость, выстроенная в столетиях, блюдется, рыцарские звания присваиваются монархом нечасто, палата лордов концентрирует самых родовитых, самых титулованных, и никто не оспаривает мест "сэров" и "пэров". Вообще, как утверждал английский классик Джон Бойнтон Пристли, 20 из 30 англичан знают, к какому классу себя отнести, и очень этим гордятся. В Соединенных Штатах все определяется деньгами. Американцы веруют, что в конце концов твои достоинства должны воплотиться в банковском счете. Есть клубы для богатых людей, есть районы, где эти люди живут. Американская национальная элита - это прежде всего витрина жизненной успешности.

Упомянутые расклады возможны в устоявшихся и поэтому достаточно понятных обществах, но никак не у нас, где издавна, особенно с советских времен, слишком многое не выставляется напоказ. Давно не стареет строка, что у нас "внизу - власть тьмы, вверху - тьма власти". Причем власти разнообразной: и денежной, и державной, и всяческой. Кто у нас богаче кого, сказать трудно, потому что, увы, банковские счета самых оборотистых соотечественников хорошо скрыты, и американские чековые стандарты здесь не проходят. Родословные? От них мы отвыкали все послеоктябрьское время, и трудно осудить за это людей, у одних из которых предки были неграмотны, а значит, по-советски благонадежны, а у других были знатны и поэтому подлежали уничтожению.

Большевики добивались, а во многих случаях и добились разрыва памяти, провала в человеческих связях, в том числе в глубине истории - иначе они не смогли бы выжить. Никогда не забуду, как моя мать сжигала фотографии своих предков, среди которых были царские генералы и один ее дед в ранге тайного советника (до начала 30-х годов она из-за этого не имела права учиться и числилась в "лишенках", выйдя из такого состояния лишь благодаря браку с моим отцом, который был пролетарского происхождения). Зато я знаю, что по отцовской линии одного из прадедов звали Иваном Петровичем, но никакие подробности на сей счет не сохранены...

ПЕТРОВСКАЯ ТАБЕЛЬ О РАНГАХ НЕ ИМЕЛА НИЧЕГО ОБЩЕГО С ДЕМОКРАТИЕЙ

Между тем на цивилизованных уровнях бывшей империи родословные были чтимы, существовал официальный "Гербовник", была "Родословная книга", были "Столбцы" - перечни старейших родословий, и записанные там звались "столбовыми дворянами". Александр Герцен, например, прослеживал свою родословную с XV столетия, Пушкин напоминал, что фамилии его предков "поминутно встречаются" на страницах отечественной истории. Даже если некто, как Ломоносов, учившийся в Киеве и ставший знаменитым в столицах, говорил: "Я сам знаменитый предок", то и в этом было уважение к чужой славе и желание стать достойным родоначальником для потомков.

Тарас Шевченко знал своих родичей на несколько поколений в глубь истории, и вообще, было хорошим тоном "ведать свой корень". Когда в опрокинутой стране Маяковский хвастался, что "я дедом казак, другим - сечевик, а душою - грузин", была в этом попытка подладиться под новый стандарт и встать в интернациональный строй. Но Владимир Владимирович хорошо помнил о дворянстве своего отца, уважал собственное происхождение.

Бездомных и беспамятных не чтили ни в одно время и ни в одном обществе. Дворянство впитывало в себя людей разных национальностей, и в так называемой "Бархатной книге", реестре древнейших родов - от Рюрика, есть множество редкостных фамилий, в том числе, как отмечают старинные справочники, литовцев, волынян, галичан, немцев, евреев, шведов, греков. Род Валуевых, давший империи известного министра-мракобеса, происходил, к примеру, от литовцев Воловичей, а боярский род Квашниных-Самариных считался вышедшим из Галичины, где начался от некоего Нестора Рябца. Левшины произошли от Левенштейна, Яхонтовы - от фон Долена, фаворит императрицы Екатерины II Потемкин - от польских шляхтичей Потемпских. Писательские родословные тоже были не проще, чем у Маяковского: знаменитый писатель Карамзин произошел от татарина Кара-Мурзы, Пушкин - от арапа Ганнибала, Лермонтов - от шотландца Лермонта, Грибоедов - от поляка Гржибовского. В Гоголе было достаточно польской крови - от рода Яновских, которые давно прижились в украинских землях...

Человеческое разнообразие сортируется в любом государстве. Делалось это и в стране наших предков. Купцы и крестьяне оставались как бы сами по себе: играя в жизни важные роли, они не принимали видимого участия в управлении этой жизнью. У духовенства была своя система санов - от патриарха до диакона, - которая в их кругу соблюдалась. Главными столпами, на которые опиралась империя, были чиновники, военные и придворные. Они считались элитой, их-то и распределяла петровская Табель о рангах, утвержденная 22 января 1722 года.

Военные, гражданские и придворные чины разделялись на 14 классов. "Четырнадцатый, - как писал маркиз де Кюстин, - самый низкий класс. Ниже его находятся только крепостные, и единственное его преимущество в том, что числятся в нем люди, именующиеся свободными. Свобода их заключается в том, что их нельзя побить, ибо ударивший такого человека преследуется по закону". Николая Гоголя, например, выпустили из Нежинского лицея в звании "действительного студента" и как раз с правами этого самого 14-го класса...

Петровская Табель не имела ничего общего с демократией, за что многие свободолюбивые иностранцы ее недолюбливали. "Здесь все зависит от чина. Не спрашивают, что знает такой-то, что он сделал или может сделать, а какой у него чин", - писал удивленный гость имперской столицы. Визитер из республиканской Франции описывает, как за столом в Эрмитаже поблизости от императора рассаживались высшие сановники и иностранные послы. "Рядом с этим столом стоит другой круглый стол, предназначенный для министров второго разряда, жен, дочерей, сестер и представленных иностранцев. За все другие столы, наполняющие залу (а их поставлено по крайней мере на 400 человек), садятся как попало".

НА СВИДАНИЕ ГОГОЛЬ ОДЕЛСЯ ПОЧТИ КАК МОЛОДОЙ ЕВТУШЕНКО

Положение в обществе завоевывалось годами, продвижение по лестнице чинов было медленным, порядок соблюдался строго. Почет, пусть и подчеркнутый, оказывался исключительно по рангам. Знаток древних обычаев Лаврентьева цитирует свидетельство из XIX века: "На верхнем конце стола восседал его превосходительство, имея по правую руку свою супругу, а по левую - самого сановитого гостя. Чины уменьшались по мере удаления от этого центра, так что разная мелюзга 12-го, 13-го и 14-го класса сидела на противоположном конце. Но если случалось, что этот порядок по ошибке был нарушен, то лакеи никогда не ошибались, подавая блюдо, и горе тому, кто подал бы титулярному советнику прежде асессора или поручику прежде капитана...".

Чины имели наименования - от канцлера для первого класса до коллежского регистратора для 14-го. Без службы нельзя было получить чин. Дворянин мог перейти в следующий класс, лишь прослужив в низшем тричетыре года. За особые заслуги срок мог быть сокращен, но делалось это гласно и специальным указом с мотивацией льготы (примерно так сегодняшний офицер получает внеочередное звание). Иногда императорским указом мог быть присвоен чин вне всяких очередей. Так, Пушкин к новому, 1834 году получил в подарок придворный чин камер-юнкера, это был пятый класс, всего на ступеньку ниже генеральства.

Гоголю так и не удалось приобщиться к высшему обществу

Зря в советское время нам внушали, что великого поэта обидели: чин был очень высок. Обидеться Пушкин мог разве что на одну из обязанностей камер-юнкера - дежурить во время императорских балов и торжественных церемоний. Но его об этом и не просили...

Соблюдалась система титулований. Нижние пять классов откликались на "ваше благородие", следующие три были "высокоблагородиями", дальше шли "ваше превосходительство" и "высокопревосходительство". Для императорской семьи и князей была система титулования с "величествами" и "сиятельствами". Недворяне, поступив на гражданскую службу, могли получить низший, 14-й класс через 10 или 12 лет. Достигнув восьмого класса, они могли претендовать на дворянское звание, а с пятого класса - на потомственное дворянство (с начала XIX века для этого требовалось еще и университетское образование).

Военным было полегче: там потомственное дворянство получали все офицеры. Армейская служба была не очень прибыльна, но почетна. Все-таки военный человек, особенно в гвардии, должен был сам, на свои деньги, заказывать себе дорогое обмундирование, покупать коня, одевать и содержать денщика. Все, даже количество лошадей в упряжке, было строго нормировано: генералы имели право запрячь цугом шесть лошадей, полковники и майоры - четыре, а низшие офицеры - пару. У гражданских лиц иерархия была столь же заметна.

Молодой Николай Гоголь немало написал о людях, вынужденных мучительно карабкаться по иерархической лестнице, тем более что матушка в каждом письме переспрашивала его о чине. То-то мучились этим и гоголевские герои: Поприщин рвался в испанские короли, Нос прогуливался в обществе принца, а Хлестаков назначал себя в Государственный совет. Тем временем сам Гоголь ходил пешком, а на почтовых станциях получал лошадей последним, соответственно чину, тогда как знакомые надворные и коллежские советники на дальние расстояния путешествовали комфортно, по городу раскатывали в дрожках, а статские советники - в каретах.

Все это имело огромное значение в человеческой сортировке. Фон Брадке в своих "Записках", публиковавшихся в "Русском архиве", отмечает, что если визитер приходил пешком, то "прислуга в передней не подымалась с мест, и вы сами должны снимать с себя верхнее платье". При этом "мужчина еще мог ездить в открытом экипаже в две лошади, но даму непременно должна была везти четверка". Жены имели чин по мужу, а дочери - по отцу, пока не выходили замуж. Сыновья должны были пробиваться самостоятельно, но родительские возможности, конечно, принимались в расчет.

Когда, не имея пристойного чина и связей, Николай Васильевич Гоголь попробовал устроиться на преподавательскую должность в Киевский университет, ему было отказано. "Я почти нуль для него", - записывает будущий классик после беседы с попечителем Киевского учебного округа. Помните, как "значительное лицо" кричит на несчастного Акакия Акакиевича в "Шинели"? Попытки Гоголя приобщиться к "высшему свету", понять его правила были мучительны, непрерывны и не очень успешны. В Риме он влюбился в женщину (что бывало с Гоголем редко) красивую и хорошо воспитанную - Александру Россет. Идя на свидание к ней, он оделся согласно нежинским представлениям о великолепии, почти как молодой Евтушенко: в серую шляпу, малиновые панталоны и голубой жилет. "А перчатки?" - спросила дама, иронически оглядев Николая Васильевича. Он еще долго вспоминал свое унижение...

"ЖИЗНЬ - ОТЕЧЕСТВУ, СЕРДЦЕ - ЖЕНЩИНЕ, ЧЕСТЬ - НИКОМУ!"

В империи подданные классифицировались четко, чему способствовали чины, обязательные к упоминанию в любом случае, мундиры, обязательные к ношению, и система наград. Долгое время награды были сугубо материальными. Императрица Елизавета, например, за оду в свою честь пожаловала Ломоносова двумя тысячами рублей. Сумма эта была немыслимая, да еще и деньги были медные - привезли награду на двух подводах, весила она, считая по-современному, 1800 килограммов.

Петр I ввел ордена (всего их в империи было восемь), заменив традиционные денежные награды системой знаковых отличий. Некоторые ордена были сделаны из драгоценных металлов и стоили очень дорого. Забавно, что во многих случаях награжденный получал только бумагу о праве на обладание наградой, а орденский знак должен был заказывать за свой счет, поэтому случалось, что те же ордена бывали разных размеров и даже чуть разного вида. До 1845 года любая степень любого ордена приносила потомственное дворянство, а с середины XIX века - только высшие степени.

Так что - на эту тему классиками написано очень много - все было четко размечено, и каждый сверчок знал свой шесток. Зовется такая система отношений классовым обществом. Система была очень далекой от идеала, но гласной, с откровенными привилегиями и четким соблюдением порядка (еще при Петре I вышел строгий указ: "Кто выше своего ранга будет себе почести требовать или сам место возьмет выше данного ему ранга, тому за каждый случай платить штрафу - два месяца жалованья"). Хотя такой порядок был очень нагляден, тогда (и теперь - коррупция вечна) чиновники в нашей стране ловчили и лодырничали, брали взятки, вводя власти в задумчивость, не прошедшую до сих пор.

Чиновники никогда не получали очень уж высоких зарплат и, как ресторанные официанты требуют свои чаевые, так и чиновники требовали отстегнуть им при каждом случае. Помните жалобу Поприщина в гоголевских "Записках сумасшедшего": "Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси ему: "это", говорит, "докторский" подарок; а ему давай пару рысаков или дрожки, или бобер рублей в триста..."? Ровно 130 лет назад, в 1874-м, воспитатель Александра III Победоносцев внушал своему воспитаннику: "Укоренилась язва - безответственность, соединенная с чиновничьим равнодушием к делу. Все зажили спустя рукава, как будто всякое дело должно идти само собой, и начальники в такой же мере, как распустились сами, распустили своих подчиненных...". Что изменилось сегодня, кроме стиля, которым изложены старинные претензии?

Читая Гоголя, Салтыкова-Щедрина или драматурга Островского, не раз возвращаешься к мысли о том, что бюрократия вечна и, перетекая между временами и юбилеями, она сращивает времена даже в тех случаях, когда все другие соединительные слои крошатся. Бюрократы, как тараканы, пережившие ядерный взрыв, оказываются живее всех живых...

Процессы самоочищения происходят в любом обществе, но никто никогда не собирался истреблять чиновников, потому что без них государство не выживет. С многих чинуш были и взятки гладки. То, чего не простили бы офицеру или гражданскому аристократу, сходило с рук многим представителям "крапивного семени". А ведь при этом, как правило, всегда делались попытки разобраться в общественных элитах, очистить их, вышвырнуть из "ближнего круга" проворовавшихся или даже попавших под серьезное подозрение.

Человек, которому не подали руки, должен был стреляться с обидчиком либо застрелиться сам, иначе перед ним закрывались все двери. В досоветских элитах порядочность уважаемых в обществе людей не должна была ставиться под сомнение. Офицерская формула: "Богу - душу, жизнь - отечеству, женщине - сердце, честь - никому!" выходила далеко за пределы армии и соблюдалась при любых обстоятельствах. Проигравшись в карты, дворяне пускали пулю в висок, не желая жить в нищете, но не заплатить проигрыш и жить в бесчестии было еще страшнее. Честность в обществе заразительна и не случайно вчерашний крепостной крестьянин Тарас Шевченко писал: "Ми просто йшли, у нас нема зерна неправди за собою", - это было вполне в духе времени.

Понятие чести не являлось барской выдумкой, абстракцией, как многим внушили в послеоктябрьской стране. Пушкин и Лермонтов погибли на дуэлях, защищая честь, они не могли поступить иначе. Под честное слово брали в долг и заключали многотысячные сделки. Герцен в своих знаменитых мемуарах "Былое и думы" вспоминает, как в захваченной Наполеоном и уже горящей Москве его отца привели к французскому императору и тот спросил, сможет ли он доставить его, Наполеона, письмо русскому царю. "Не знаю, - ответил дворянин. - Путь долог...". - "Но вы можете дать мне честное слово, что сделаете все, дабы письмо доставить?" - повторил Наполеон. "Я даю слово", - сказал отец Герцена. "Мне этого достаточно", - ответил Наполеон и вручил ему пакет.

Мальчиком Петр Котляревский, сын сельского священника из Ольховатки под Конотопом, помог генералу Лазареву не заблудиться в метель, и тот пообещал не забыть своего спасителя. Генерал вскоре умер, но успел сдержать данное слово, определив мальчика в кадеты. Петр Котляревский выучился и, начав военную службу с самых низов, дослужился на Кавказе до генеральских эполетов. Однажды император Александр I как бы между прочим спросил у 35-летнего генерала, кто ему протежирует, намекая на то, что подобные карьеры возможны лишь при наличии "мохнатой лапы" в верхах. "Никто, - ответил молодой генерал. - Продвижению по службе я обязан лишь мужеству моих солдат!". Хмыкнув, Александр высказал сомнение в искренности Котляревского, и тот немедленно подал в отставку. "Честь - никому!".

Один из высших аристократов страны, писатель Алексей Константинович Толстой, сочинивший знаменитый роман "Князь Серебряный", совершенно по-самурайски считал, что честь - это верность в службе кому-то, кто выше тебя по рангу. Но такая верность подразумевает и откровенность во всем. Толстой дружил с Александром II, участвовал в обсуждении его проектов, в том числе одобрял освобождение крестьян в 1861 году, резко выступал против всесилия сыскного ведомства. Считалось, что это он уговорил императора освободить Тараса Шевченко из ссылки и всячески заступался за Чернышевского. Но, несмотря на свою близость к трону, Алексей Константинович Толстой с братьями Жемчужниковыми придумал Козьму Пруткова, от имени которого издевался над косностью и глупостью чиновников, - это входило в его представление о чести. В романе он описал террор опричников, наивно доказывая, что беззаконие можно одолеть честной службой - без революций. Император иногда обижался на писателя, даже удалял его от себя, но Толстой повторял, что "честь - никому", сохраняя репутацию порядочного человека при любых обстоятельствах...

Гвардейский генерал Михаил Драгомиров в конце XIX века командовал в Киеве военным округом. Когда в Киевском университете начались студенческие волнения, царь велел двинуть войска против студентов. "Армия не обучена штурмовать университеты", - отрапортовал генерал. Царь повторил приказ. Драгомиров окружил университет пушками и послал телеграмму: "Ваше величество, артиллерия в готовности, войска на боевых позициях, противники отечества не обнаружены". Когда Драгомиров пребывал в отставке, он по-прежнему был любим многими, славился своим гостеприимством, помогал малоимущим, а его супругу офицеры чтили за вкусные обеды, которые она готовила для них бесплатно. Илья Репин увековечил генерала в образе одного из самых колоритных запорожцев с люлькой на знаменитой картине...

(Продолжение следует)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter