Виктор ШЕНДЕРОВИЧ: «Олимпийские кольца сжали Путину голову, и он пошел вразнос»

«ПУТИН — СЛИШКОМ ОСТОРОЖНАЯ КРЫСА, ЧТОБЫ НА ГАРАНТИИ ХОДОРКОВСКОГО ПОВЕСТИСЬ»

— В предыдущем интервью, помимо прочего, о Ходорковском мы говорили: он беспросветно сидел, и вы сказали, что, пока Путин при власти, на свободе Михаил Борисович никогда не окажется. Смотрите, как причудливо все получилось: оказался...

— ...и стало хуже (смеется)...

— ...мало того — удивительные какие-то заявления делает, и у ряда политологов и политиков мысль закрадывается, что Путин его по какому-то договору выпустил...

— Я это читал, и конспирологических версий таких не сторонник.

— А она явная, по-моему. Нет?

— Нет, и знаете, вы Путина переоцениваете. Помиловал он Ходорковского совершенно очевидно потому, что все на эту Олимпиаду поставил: это игра с обоюдными шансами — если бы Олимпиада провалилась, если никто бы туда не приехал, а все на грани этого было... Это же декабрь, а Олимпиада в начале февраля стартовать должна была, и он понимал: если никто не приедет, плохо дело.

— То есть ради Олимпиады выпус­тил?

— И девочек из Pussy Riot амнистировал, и нескольких «болотников» — конечно: этим Олимпиаду он выиграл.

— Пожертвовав ладьей, сохранил фер­зя...

— Да-да-да, а потом олимпийские кольца сжали ему голову, и он пошел вразнос. Одновременно киевский Майдан происходил — ему нужны были козыри. Он ведь с ног до головы нелегитимный, авторитарный, «болотники» сидят, и надо отдать долж­ное: он резкий сделал ход, неожиданный. Смысл ведь для него был в чем? Легитимизироваться. Как и для Гитлера, а Гитлер-то перед Олимпиадой тоже послабление сделал: вы знаете, что евреев накануне не трогали? Да Господи Боже мой, черный бегун Джесси Оуэнс четыре золотых медали завоевал! Что вы? — фашизм с человеческим лицом...

— Как все похоже!

— (Смеется). Очень, и именно эта похожесть...

— ...убивает...

— ...заставляла меня кричать: «Караул!» — мне казалось, что эти родимые пятна слишком очевидны: ну, как в индийском кино у братьев.

— Ходорковский, тем не менее, странно вести себя стал, правда?

— Ничего странного. Вы от него ждали чего — что он, так сказать, просто хамить будет?

— Нет — либеральных каких-то мыслей, идей, а он заявил вдруг, что «при демократической системе, которую я хотел бы видеть в России, Крым Укра­ине вернуть не удастся»...

— Братцы мои, первоисточники давайте читать! — я вам сейчас близко к тексту напомню. Заголовки такие шли: «Ходорковский сказал, что Крым не отдаст», а ему всего-навсего был вопрос задан: «Если вы станете президентом, Крым отдадите?». Ответ был: «Нет. Проблема Крыма на десятилетия, и я до этого не доживу». Он уточнил, что это процесс длинный, что отдать Крым сегодня только диктатор может: диктатор, мол, взял — диктатор отдал. В рамках демократического процесса сделать это невозможно...

— ...да запросто! — как взяли, так и вернули...

— По-диктаторски, но он русским языком на поставленный вопрос ответил, а что потом из этой фразы ваши и мои братья-журналисты сделали, это тема отдельная. Он признал: «Я не доживу», и это, повторяю, длинный процесс, с федерализацией, с темой Эльзаса и Лотарингии связанный...

— Шансы президентом России стать Ходорковский имеет?

— О, это отличный был бы вариант. Он сказал, что кризисным менеджером готов быть, а менеджер он сильный.

— И что тогда Путина ждет? Договор типа как между ним и Ельциным и почетная старость?

— Не знаю. До какой-то степени — да, может, какие-то гарантии даже, но Путин — слишком осторожная крыса, чтобы на эти гарантии повестись. Он-то знает, что гарантии и у Милошевича, и у Пиночета были, только потом следующий человек приходит, который гарантий никаких не давал...

— ...и говорит: «А я тут при чем?»...

— ...дескать, со мной вы не договаривались, меня там не было. Я президент Чили, моя фамилия Бачелет, а вот данные есть о том, что людей вы расстреливали...

— ...на стадионе...

— ...поэтому давайте-ка вы показания по этому вопросу дадите, а с кем договаривались, я, к сожалению, не в курсе.

«КОГДА ВРЕМЯ С ПУТИНЫМ БОРОТЬСЯ ПРИДЕТ, ТОТ ЖЕ СОЛОВЬЕВ ЭТО ВОЗГЛАВИТ»

— После ваших высказываний по Украине вы «националпредателем» стали и одним из героев фильма «13 друзей хунты» на «НТВ»...

С Евгением Евтушенко. «Что юность хорошего мне дала, так это высокую точку отсчета — я имел и имею честь нескольких гениев знать, а также многих чрезвычайно образованных людей, глубоких»

— ...я в хорошую компанию там попал...

— ...у Киселева ваша фотография с подписью: «Подонок?» в прайм-тайм появилась, то есть травля на высочай­шем уровне началась. Кстати, откуда вообще такие люди, как Дмитрий Киселев, на ваш взгляд, берутся? Какова трансформация? — ведь журналист он талантливый...

— Ну, я бы степень его таланта не преувеличивал...

— Ну хорошо: способный — будем так говорить...

— Он не был даже отличником там, где учился, и таланта особого там, конечно же, нет — даже в их подловатой профессии люди есть поталантливее.

— Например?

— Ну, тот же Соловьев, а что касается Дмитрия Константиновича, то, знаете, поэт Гандлевский сказал: «Бактерии не ошибаются». Бактерия ведь — она того цвета, что и окружающая среда, той же температуры, она выделиться не может, это для нее смертельно опасно, потому она вместе со средой, так вот, Дмитрий Константинович Киселев вместе со средой.

Должен сказать, что мое первое появление в прямом эфире (это программа «Час пик» в 95-м) как раз у Дмитрия Киселева произошло. Это уголовное дело против «Ку­кол» открыли, и он либеральнейший гос­подин — у него тогда либеральные спонсоры были, и он весь такой западник-западник был. Таланта там особого не наблюдалось, уже тогда я неловкость испытывал, что с ним в одном кадре сижу, он много пошлос­тей и глупостей говорил, но неважно, дело не в этом. Потом Киселев вместе с линией партии, по старому советскому анекдоту, колебаться пошел — Господи, да имя им легион! Люди эти не заморачиваются — вот как раз тот же Соловьев, когда время с Путиным бороться придет, это возглавит.

— И будет и в этом талантлив, правда?

— Да, очень, и думаю, до этого довольно скоро дойдет, и Соловьев Киселева в этом опередит, но и Киселев снова демократом станет. О чем речь? — это такие люди. Бродский когда-то сказал: «Вульгарность человеческого сердца» — ну, вот она и есть...

«ВОВРЕМЯ УЕХАТЬ НЕЛЬЗЯ»

— Когда этот девятый вал стал на вас наползать, у вас, «друга хунты», чисто по-человечески чувство страха возникло? Инстинкт самосохранения что-то вам подсказал, страшно хоть на секунду стало?

— Ну, разумеется, я достаточно хорошо историю знаю, чтобы какие-то аналогии видеть, которые даже накликивать боюсь, и, конечно, о немецких евреях помню, которые не уезжали, потому что ну как же, родной дом?! Ну, хорошо, избирательных прав лишили, бизнес отняли, но они же не будут... Будут, все в первый раз когда-то бывает, и я прекрасно понимаю, что и такой вариант развития событий есть. Вовремя уехать нельзя (смеется), — ты всегда либо раньше уезжаешь и потом сидишь и думаешь: «Чего это я? — там же все нормально», либо все за одну секунду меняется и поворачивается так, что уже поздно становится, потому что тебя в заложники взяли. Возможность такого трагического ухудшения ситуации не держать в голове не могу, но живу как живу. К себе прежде всего прислушиваюсь...

— Мысли, совершенно, по-моему, рациональные: «Ну что, тебе больше всех надо? Ну помолчи» у вас были?

— А я и молчу — я же не все говорю, что думаю (улыбается). Если бы я... (Пауза). Да нет, это смешно!

— Не то слово!

— Инстинкт самосохранения срабатывает, а до какой степени — не мне судить.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Дорога в стройотряд: плацкартное купе, оккупированное молодежью 70-х, с гитарами в руках и либерализмом в башках. Человек, наверное, 20 в купе то набилось, а на нижней полке, свернувшись калачиком, спит бабка — полметра той бабки, не больше... Ну и Бог с ней, поехали и забыли! Взяли чаю, какой-то спиртной ерунды накатили, расчехлили гитары, и началось вперемежку: Высоцкий, да Ким, да самострок какой-то, да Визбор с Окуджавой...

Допелись до Галича — а что нам, молодым-бесстрашным?!.

А бабка спит себе — глуховатая, слава Богу, да и, мягко говоря, не городская. Спели мы «Облака», до «Памятников» дошли... Пока допели, поезд как раз притормозил и остановился.

— И будут бить барабаны! Тра-та-та-та!

Бабка зашевелилась, приподнялась, мутно поглядела вокруг и сказала:

— А-а... Галич...

И снова легла.

Тут нам, молодым-бесстрашным, резко похужело. Бабка-то бабка, а в каком чине? Нехорошая настала тишина, подловатая... В этой тишине поезд лязгнул сочленениями, дернулся, и мимо окна проплыло название станции.

Станция называлась Галич».

...Знаете, я вести себя органично стараюсь — этому актеров на первом курсе театрального института учат, это самое сложное — то, с чего профессия начинается. Вот просто сидеть, чай пить, пиджак снять, надеть, в дом войти, выйти оттуда — простые вещи, которые по 100 раз на дню мы делаем, но когда ты на сцене и на тебя смотрят, выясняется, что этому надо учиться. Ты просто сидишь и пьешь чай, но делаешь это не похоже, не органично.

Органика — самое главное, то, с чего работа актерская начинается, и есть понятие человеческой органики: быть равным себе, ни меньше, ни больше, не пыжиться, но и не сдуваться, поступать так, как тебе свойственно. Не то чтобы правильно вообще — никакого «вообще» там нет, кто-то из России уехал — и правильно сделал. Новодворская вот правильно поступала — для себя, потому что, чтобы так, как она, поступать, надо быть Новодворской, а Евгений Григорьевич Ясин безукоризненно правильно для себя поступает. Он академик, экономист, он говорит, влиять пытается, он какую-то школу вырастил и так далее, и странно было бы от Ясина поведения Новодворской ожидать — это было бы глупо! Не потому, что неэффективно, а потому, что неорганично. Он себя как Ясин ведет...

— ...и он Ясин...

— ...а я Шендерович, и надеюсь, что веду себя как Шендерович. Я чувствую, как должен себя вести, и стараюсь за этим следить — ноздри не раздувать и ничего ради имиджа не предпринимать. Стараюсь к себе прислушиваться и делать то, что хочу, и вообще, моя органика обманывала меня редко. Жена мне не думать велит, потому что когда я думаю, поступаю неправильно, а когда просто поступаю — все верно выходит. Она считает, что органика у меня сильнее головы — наверное, это так и есть, по крайней мере, всякий раз, когда что-то просчитывать я пытался...

— ...ерунда выходила...

— ...часто выходило неправильно, а когда почти биологически поступал — кто-то вот был неприятен, и я вставал и выходил, даже не умея себе объяснить, почему это делаю, через какое-то время выяснялось, что кто не посторонился, тот как-то неправильно поступил. Вот моя органика заставляет меня вести себя так, как себя я веду.

«ТЕКУЩИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ЛУЧШЕ ВСЕХ ЧЕРНОМЫРДИН СФОРМУЛИРОВАЛ: «ОТРОДЯСЬ ТАКОГО НЕ БЫЛО, И ВОТ ОПЯТЬ ТО ЖЕ САМОЕ» 

С поэтом Игорем Иртеньевым и художником-карикатуристом, по специальности психиатром, Андреем Бильжо. «Это вам не гринвич недолеченный — это все родное-настоящее... Пей, товарищ, сколько хватит печени, — все равно, родимый, ляжем в кащенки!»

— ...90-е годы сейчас «лихими» у нас называются, — что ж, лихие, конечно, тоже, но и страшно веселые. Первая попытка цензуры — 95-й год, программа «Куклы», сценка с участием премьер-министра Черномырдина. Он в Арабские Эмираты на оружейную выставку съездил, и сценка эта таким стишком начиналась:

Вот однажды из Дубай

Приезжает краснобай.

Ничего особенного, но «краснобая» руководство телекомпании НТВ на что-нибудь заменить попросило. Сейчас в это трудно поверить, но Черномырдина боялись — милый лингвист, кому он мешал? Заменить «краснобая» проблем нет: русский язык, как мы знаем, велик, свободен и могуч — проблема лишь в том состояла, что программа была стишками написана.

Весь личный состав программы «Куклы» к поискам альтернативной рифмы к слову «Дубай» приступил — довольно непродолжительный, как вы видите, поиск.

Вот однажды из Дубай

Приезжает...

Это как минимум, но я в этом поиске не участвовал — я этот тупиковый путь уже прошел и твердо знаю, что «краснобай» — самое тихое, что в русском языке есть, поэтому пытался судьбу обмануть и «Дубай» переставить, из рифмы убрать:

Из Дубая как-то раз

Приезжает...

В общем, беда, ступор полный. Наконец, кому-то из наших соломоново решение в голову пришло, и мы руководству НТВ факс с согласием на любую рифму к слову «Дубай», которую нам предложат, по­слали.

Теперь уже начальство рифмовать стало — минут пять этим занималось, а потом нам позвонили и сказали: «Оставляйте «крас­нобая».

Конечно, Виктор Степанович Черномырдин, че говорить, предметом моей пожизненной профессиональной ревности был, я к нему, как Сальери к Моцарту, относился, потому что я трудом беру, а он брал талантом. Я ночей не сплю, слова переставляю, у меня по восемь редакций одной шутки, а он просто рот открывал и... — конечно, смириться с этим было не­возможно. Все знают про «хотели как лучше...», и я вот лучшее из Виктора Степановича популяризирую.

До всякого кризиса было сказано, послушайте: «Да мы с вами еще так будем жить, что наши дети и внуки нам завидовать станут».

Текущий исторический период тоже лучше всех Виктор Степанович сформулировал: «Отродясь такого не было и вот опять то же самое».

«Прогнозирование — чрезвычайно слож­ная вещь, особенно когда речь идет о будущем», а однажды на пресс-конференции его спросили: «Виктор Степанович, почему в вашем правительстве женщин не было?». Он ответил: «Не до того было».

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Жизнь сплетает жанры самым фантастическим образом, и смешная история может, оказывается, словами «дело было на отпевании Бродского» начинаться»... Этот сюжет рассказал мне Петр Вайль.

В похоронном доме в Нью-Йорке, куда привезли тело Иосифа Бродского, было два зала — во втором в это же самое время отпевали какого-то итальянца.

И вот посреди приватного прощания с великим поэтом к дому с помпой государственная процессия подкатила — лимузины, охрана, суетящиеся холуи... Из головного лимузина собственной персоной премьер-министр России Виктор Степанович Черномырдин вышел, ему в руки букет красных роз всунули, и премьер с Бродским пошел прощаться.

О смерти Бродского и о его существовании Виктор Степанович узнал одновременно — из доклада собственной пиар-службы: кто-то ушлый сообразил, что, ежели Бродский так удачно во время визита Черномора в США умер, грех этим делом не попользоваться — рейтинг!

И вот, значит, премьер в похоронный дом направился...

Здесь следует заметить, что сюжет в сантиметре от чудовищной развязки прошел, ведь Виктор Степанович мог начать говорить. Речь Черномырдина над гробом Бродского — можете себе представить? Но Господь распорядился сюжетом иначе.

Когда ЧВС с букетом наперевес прошел в помещение, из соседнего зала, от своего покойника, группа заинтригованных итальянцев вышла: приезд лимузинов с охраной их скорбь пересилил.

— Кто это? — поинтересовался у Петра Вайля один из вышедших.

Вайль объяснил.

Весть о приезде в похоронный дом премьер-министра России привела итальянца в сильнейший восторг.

— О! — он воскликнул. — Пускай и к нашему зайдет!».

Одиночный пикет Виктора Шендеровича в поддержку белорусских политзаключенных возле посольства Беларуси в Москве, 16 мая 2011 года

«ПОДОНОК? ОНИ ДАЖЕ НЕ ПОДОЗРЕВАЮТ, КАК МОЮ САМООЦЕНКУ ПОВЫСИЛИ!»

— После того как на центральных каналах вас заклеймили, друзья ваши, люди, с которыми в прежние годы что-то вас связывало, как отреагировали? Вы вот с доверенным лицом Путина Геннадием Викторовичем Хазановым после этого виделись?

— Нет, с тех пор уже нет, а знаете, что? Замечательно, что это все случилось! Мне такие люди, от которых я 100 лет звонка не ждал, позвонили и поддержку свою выразили — как известные, так и неизвестные, и что особенно ценно: среди них некоторые государевы люди были, на каких-то постах находящиеся, — те, кому что терять было.

— И позвонили!

— И сказали: «Шоб ты знал, я с тобой». Вот я деньги на штраф Васильеву собирал (глава фракции «Единой России в Госдуме Владимир Васильев отсудил у Шендеровича миллион рублей за «некорректные высказывания» в адрес парламентария в одной из его публикаций. Той самой, в которой фигуристка Липницкая упоминалась. — Д. Г.) — и две с половиной тыщи человек скинулись, причем условием небольшая сумма была — не более тысячи рублей. Почему? Чтобы больше людей участвовать могло, потому что пара миллионеров просто погасить этот долг предлагала. Я отказался: важно было, чтобы это люди сделали, а не просто я на каком-то богатом знакомом выехал, и условием была публичность. Я сказал: «Ребята, все равно обыски у Навального показали, кошелек потребовали, чтобы все имена были известны — тех, кто Навальному деньги перечислял, так что не будем валять дурака — все равно узнают. Действуем под своими именами, только под своими».

Подходит ко мне ведущий программы «Тем временем» на государственном канале «Культура» Александр Архангельский и деньги протягивает: «Вот тысяча рублей — это на твой штраф депутату Васильеву». Я спросил: «Сань, ты условие помнишь?», и он в ответ: «Да, мож­но говорить: Александр Архангельский, ведущий программы на канале «Культура», ВГТРК». Он своим долгом поддержать публично считает — вот ради этого...

— ...стоило!..

— ...поэтому не будем всех, так сказать, одним цветом мазать — стратегии поведения очень разные. Человек продолжает на канале «Культура» работать, куда уже 10 лет меня не пускают...

— ...ну, вы не­культурный прос­то...

— ...свое дело делает, — хорошее, просветительское, до тех, до кого дотянуться может, дотягивается и ведет себя при этом прилично, и это поведение идеальным мне кажется.

Помню, однажды мою дочь, юную активистку, в ментовке заперли, отобрали мобильный и на ночь без телефона оставили. Я струсил и другу своих телевизионных времен, а ныне члену Общественной палаты при президенте Российской Федерации Николаю Сванидзе позвонил, и Сванидзе в это узилище приехал.

Приезд члена Общественной палаты жизнь московской ментовки совершенно парализовал — менты начали вести себя так, как в их представлении должны себя вести милиционеры. Это сцену из французской жизни в исполнении крепостного театра графа Шереметева напоминало, и, наконец, в полтретьего ночи один из ментов спросил меня: «Что привело вас сюда в столь поздний час?».

Я, в общем, такое море любви испытал и поддержки! Это же, как весы: тут ниже, тут выше — все в равновесии находится... У меня просто камень с души сняли — я, когда это «Подонок?» увидел, почти счастлив был! Во-первых, на федеральное телевидение вернули, где моего лица 10 лет не было (улыбается), а теперь крупным планом я появился. Подонок? Они даже не подозревают, как мою самооценку повысили! Последний раз подонком у нас Михаила Зощенко называли — в Постановлении Оргбюро ЦК ВКП (б)...

— ...о журналах «Звезда» и «Ленинград»...

— ...да, в 46-м году, значит, Господи Боже мой, низкий вам за это поклон!

«ЛУЧШЕ С БАСИЛАШВИЛИ НА ПОЛУ СОРТИРА, ЧЕМ С ПУТИНЫМ В ГЕОРГИЕВСКОМ ЗАЛЕ»

— Это как же надо было их разозлить, чтобы подонком назвали!

Виктор Шендерович, Александр Градский, Юрий Рост, Михаил Жванецкий, Олег Янковский, Зиновий Гердт и другие, 80-е годы. «Я Гердта знал: можно ли его гениальным артистом назвать, судить не берусь — может, и нет, но человек это был гениальный, до какого-то удивительного блеска себя отдраивший»

— Не-не-не, ничего личного! Вы что, думаете, Дмитрий Константинович Киселев хоть какие-то чувства ко мне испытывает?

— Да нет — просто работает, служит...

— Более того, если где-нибудь, на каком-то приеме, мы встретимся, он даже поздороваться подойдет, — о чем вы говорите?

— А вы?

— Это другое дело, что сделаю я.

— Спросите: «Дима, ну зачем же ты так?»?

— Как ни в чем не бывало подходят, и тут в Киеве подходили — люди, которые, по моим представлениям, не должны даже близко на глаза мне показываться. Впрочем, я уже говорил: нас мучают не вещи, а наши представления о них.

— Горин и Гердт, на ваш взгляд, позвонили бы вам, если бы сегодня жили?

— Тут даже не надо гадать, потому что  15 июня 1995 года, когда против программы «Куклы» уголовное дело было возбуждено, первым, кто на пресс-конференции по этому поводу появился, Григорий Израилевич Горин был, который из своего «Аэропорта» на край Москвы ровно для того приехал, чтобы его я увидел. Чтобы интервью дать, какие-то слова произнести, за меня и программу «Куклы» вступиться и просто глазами со мной встретиться, чтобы я видел: он здесь. Я увидел, и у меня камень с души упал — я же сформулировал потом, когда те наклейки (портретов музыкантов, актеров и журналистов, российскую политику в Украине осудивших. — Д. Г.) на полу в туалете на Киевском вокзале появились, что лучше с Басилашвили на полу сортира, чем с Путиным в Георгиевском зале.

По уголовному делу с Гориным? Ну, давайте, я согласен, дайте два! (Улыбается) — и в тот же день мы к Гердтам поехали, и Гердт был готов любую поддержку мне оказать, в том числе публичную, и вступался. Что касается этих людей, в них и сомнений нет, хотя приятно, когда неожиданности случаются: человек, которого ты в гражданской позиции не подозревал, оказывается, ее имеет, а ты относился к нему хуже, чем того он заслуживает. Такого рода ситуации для биографий очень хороши, для ясности: ты вдруг ощущаешь, кто чего стоит, потому что вот первый класс — за партой все сидят...

— ...одинаковые...

— ...мальчики и девочки — заготовочки, как говорил Гердт, и выточиться из них может то или другое...

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Дело было в конце 50-х.

Зиновий Гердт и его аккомпаниатор Мартын Хазизов по Стокгольму гуляли — в сопровождении, разумеется, сопровождающего, молодого лейтенанта госбезопасности.

— Зямчик, — сказал вдруг неуемный маленький Мартын, остановившись, — я ничего не понимаю! Смотри: над дворцом флаг, значит, король дома, а мы же им враги! И гуляем по дворцу, и никто нас не ос­танавливает, документов не проверяет... Зямчик, ты что-нибудь понимаешь?

«Зямчик» все уже понимал вполне (как, разумеется, и сам Мартын) — именно поэтому за благо счел помолчать. Но сопровождающий промолчать не смог.

— Видимость демократии! — заявил он.

Тут маленький Мартын повернулся к лейтенанту и спросил:

— Дима, сколько в тебе росту?

— Метр 87, — с достоинством ответил Дима.

И Мартын сказал:

— Вот весь — иди на х...!

...Когда в доме Гердтов имели в виду кого-нибудь послать, вместо мата этот не­вин­ный вопрос задавали:

— Сколько в тебе росту?

И человек понимал, что он уже идет — весь...».

«Я НА НОН-ФИКШН ПЕРЕКЛЮЧИЛСЯ»

— Что вы сейчас читаете?

— Только-только одновременно две книги закончил. Первая — старая книга Вайля и Гениса «60-е. Мир советского человека» — авторы как раз последний всплеск этой социалистической идеи исследуют, последнюю попытку, последний раз, когда основание себя уважать мы имели (смеется). Вот этот период, который в августе 68-го года, под Прагой, закончился, а начался в конце 50-х годов «оттепелью». Я вообще на нон-фикшн переключился: мне интересно узнать, как было, но последнее, что художественное прочел, — это повесть, одним моим другом-журналистом написанная, первая его проба прозы, которая совершенно меня потрясла, это лучшее, что я про эти годы читал. Самое жесткое, самое безжалостное о самих себе — это ведь очень важно, когда счет себе предъявляешь. Не кого-то по щекам хлещешь...

— ...а с себя начинаешь...

— ...и вот приятель мой очень, на мой взгляд, мощную и сильную повесть написал — надеюсь, что через какое-то время ее прочтут. Это на сегодняшний день последнее мое читательское потрясение — перед этим таким был, может, Меир Шалев, израильский писатель, или Джон Фаулз.

— Ну, а я в очередной раз недавно ва­шу книгу «Изюм из булки» перечитал и на фоне всего ужаса, у нас в Украине происходящего, настроение себе повысил. Столько историй смешных...

— О да, причем многие ведь происходили со мной.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Место действия: джип с наворотами.

Действующие лица, они же исполнители: поэт Игорь Иртеньев, бард Михаил Кочетков, ваш покорный слуга и хозяин джипа некто Леша — здоровенный детина, работавший в ту пору администратором у известного эстрадного артиста. Обстоятельства: вместе из посольства едем, где визы в Латвию получали...

У светофора хозяин джипа «уазик» военной автоинспекции увидел и сказал:

— О! У меня в армии смешной случай был...

И начал смешной случай рассказывать. Звучало это примерно так:

— Это уже перед дембелем было. Иду старшим патруля, вижу — чурка, самовольщик, а у меня глаз наметанный, я сразу уз­рел: самовольщик. «Стой, ко мне!» — а он бежать. Ну, я за ним, а он, сука, маленький, но шустрый. Но я ж спортом занимался, у меня дыхалка — я на принцип! Пять минут за ним гонялся: он на станцию, я туда, он по путям — я за ним, и на запасных догнал: он, сучонок, сдох через рельсы бегать. Догнал я его — и как дам по балде! Он с копыт — башкой об уголь (там склад был угольный) — ну и лежит, а я сел на рельсы, отдыхиваюсь, жду, пока ребята подойдут. И представляете — застудил яйца! Мне на дембель, а у меня вот такие они стали, как у слона! А куда мне такие? — мне ж на дембель! В медсанбате потом гадостью какой-то кололи — маленькие стали... Только чего-то совсем маленькие, а куда мне маленькие? — мне ж на дембель...

И замолчал. А обещал смешной случай.

Он еще посидел, нежданным воспоминанием охваченный, а потом через плечо Иртеньеву бросил:

— Теперь ты смешное расскажи.

Игорь не больше трех секунд думал.

— А я, — сказал, — как-то в армии в самоволку иду, а навстречу — патруль, а старшим патруля — здоровенный такой детина. «Стой, ко мне!». Ну, я бежать, а он за мной. Здоровый, гад — спортсмен, наверное... Где-то на путях догнал — как даст по башке! Я упал, ничего не помню, на гауптвахте сидел, а дембель этот (ребята потом рассказывали) яйца себе застудил. На рельсах сидел, идиот...

Игорь, очень довольный своим рассказом, помолчал, а потом велел:

— Ну, Шендерок, теперь давай ты смешное расскажи.

Ну а мне при таком раскладе что оставалось?

— К нам, — говорю, — в медсанбат старшину  как-то привозят — вот с такими яйцами! Ну, мы колем ему, колем — они у него маленькие стали, но чего-то совсем маленькие. Фельдшер меня тогда спрашивает: «Мы чего ему колем?». Я: «Откуда мне знать — ты ж раствор даешь, мое дело шприц...».

Хозяин джипа уже давно сидел, вцепившись в руль, и боялся повернуть голову, а сзади ждал своего часа бедный Миша Кочетков — снаряд сюжета давно летел в него, и Кочетков это понимал.

— Давай, Миш, — попросил я, — теперь ты смешное рассказывай.

— А я, — помолчав, печально изрек Миша, — в прошлой жизни яйцом был. Обыкновенным мужским яйцом...».

«БЫТЬ ДУРАКОМ НЕ ПРОБОВАЛ, НО ТО, ЧТО ВОКРУГ НЕМАЛО ЛЮДЕЙ ОБРАЗОВАННЕЕ МЕНЯ И ГЛУБЖЕ, — ЭТО ФАКТ»

С писателем Борисом Акуниным и его супругой Эрикой на дне рождения «Эха Москвы», 2012 год

— Я уже два часа с вами общаюсь и очередной раз в вас влюбляюсь...

— Я вас прошу: осторожнее с этим — нам нельзя! Ну, вам, может, и можно, а мне точно нет (смеется) — жена не поймет.

Из книги Виктора Шендеровича «Изюм из булки».

«Предварительное прослушивание веду, принимая на себя первый вал абитуриентов: по 70 страждущих в день, с перепадами репертуара от Цветаевой до Асадова...

«Балладу о зенитчицах» Роберта Рождественского я выучил за это время наизусть, сцену Наташи и Сони из «Войны и мира» — близко к тексту... Однажды мне прочли стихи Баратынского, объявив их автором Евтушенко. Какая, действительно, разница? — Евгений и Евгений!

А однажды...

В тот день я позвал на прослушивание свою молодую жену — подраспустить хвост решил: мол, знай наших, экзамены в Щукинском училище принимаю! Ну, и довыпендривался.

Со стула поднялась девушка и без лишних формальностей (фамилия, имя, возраст, город, имя автора, название произведения), приблизившись ко мне почти вплотную, и сказала интимным голосом:

— Я хотела бы жить....

Она внимательно посмотрела мне в глаза и уточнила:

— ...с вами.

Я похолодел. Девушка была хороша — грудь ее в полуметре от моих глаз неровно вздымалась.

— В каком-нибудь маленьком городе... — прикинула девушка обстоятельства нашей совместной жизни. Давая, впрочем, понять, что готова рассмотреть варианты. Кажется, в крайнем случае она была готова пожить со мной и в большом городе.

— У тебя трудная работа, милый, — сказала после прослушивания жена.

Да на износ!».

— Скажите, таким умным быть...

— ...о-о-ой, не смешите (хохочет)...

— ...вам это вообще не мешает? Не отягощает?

— Ну, не то чтобы ума никакого нет: какой-то есть. Свой. Да нет, не мешает...

— Дураком быть не проще?

— Нет.

— А пробовали?

— Не проще, потому что квитанции на оплату приходят, и за глупость тоже — незнание об ответственности от этой самой ответственности не избавляет. Быть дураком не пробовал, но то, что вокруг немало людей образованнее меня и глубже, — это факт. Что юность хорошего мне дала, так это высокую точку отсчета — я имел и имею честь нескольких гениев знать, а также многих чрезвычайно образованных, глубоких...

— Гении — это кто?

— Из ныне живущих — Норштейн, Полунин: вот кто очевидными гениями для меня являются. Я Гердта знал: можно ли его гениальным артистом назвать, судить не бе­русь — может, и нет...

— ...но человеком!..

— Да, человек это был гениальный, до какого-то удивительного блеска себя отдраивший. Божий дар — отдельно, речь именно о человеческом, поэтому точка отсчета у меня такая, что ни одной секунды я не кокетничаю. Я себе цену знаю, но продаюсь по спекулятивной (улыбается), и если что-то спасительное во мне есть, может, это легкомыслие некоторое, то, о чем мама моя говорила, — что я ванька-встанька. Тем не менее после поражений и унижений относительно легко поднимаюсь, я человек легкомысленный, и наверное, это легкомыслие каким-то образом существовать помогает.

«ЗАПАД ПЫТАЛСЯ РОССИЮ НА КОЛЕНИ ПОСТАВИТЬ, НО ОНА ПРОДОЛЖАЛА ЛЕЖАТЬ»

— Что ж, я желаю вам никогда не падать, и под занавес хотел бы вас попросить какой-нибудь анекдот, желательно политический, рассказать, а еще —

С любимой супругой. По профессии Людмила Чубарова — журналист

стихотворение, а то я для себя открыл се­годня, что, помимо прозы, просто блес­тящие стихи вы пишете...

— Анекдот сначала — свежий, который можно по-украински с заменой одного слова рассказывать: он чудесный! Философский такой вопрос: «Что бы вы в прошлом, если бы могли, поменяли?». Ответ: «Рубли».

В 2010 году лучшая американская славистика Энн Арбор позвала меня в одном американском университете, Мичиганском замечательном, лекцию почитать, и спасибо бюрократии американской — я-то думал на шармачка проскочить. Лекция про сатиру и цензуру, про анекдот советский была, и я экс­промта хотел, но мне сказали: надо кон­спект представить. Я, все проклиная, писать его стал и страшно втянулся — это удивительно интересная оказалась тема, и вот с тех пор эти анекдоты, частушки коллекционирую.

Вот, собственно, последнее 25-летие на­ше, от Горбачева до нынешних времен, в частушках и анекдотах — это, мне кажется, самый короткий учебник истории и самый точный, который только можно себе представить.

Ваш земляк замечательный Леонид Лиходеев после 30-летнего обморока в конце 50-х годов в русскую литературу жанр фельетона вернул, а мне повезло: я Леонида Израилевича знал. Сформулировал он гениально: «Смешно то, что правда» — в этом смысле анекдот — короткая правда: раз рассмеялись, значит, правда, расхохотались на карикатуру — значит, похоже, и если анекдот по стране ходит, значит, что-то в нем есть, какая-то удивительная, точная правда.

Начнем, собственно говоря, с горбачевских времен: три главные темы тогдашние — массовая эмиграция, открытые границы и перестройка.

Первый анекдот про Рабиновича был, который хочет полтора метра государст­венной границы купить, — вспоминаете? Потом про говорящего попугая, которого не выпускали. Пограничник уверяет, что нет, он не может живым попугая выпустить, только тушкой или чучелом, и, наконец, попугай говорит «Чучелом-мучелом... Уматываем отсюда!».

Замечательный детский поэт Борис Заходер тогда написал:

Пусть ни один сперматозоид

Иллюзий попусту не строит,

Поскольку весь наш коллектив

Попал в один презерватив.

Дочка  Виктора  Шендеровича Валентина Чубарова с сыном Юрочкой, 2013 год

Мне и раньше этот стишок нравился, но только совсем недавно понял я, до какой степени он прав, как все это угадал. (Груст­но). Жить надо долго, тогда и угадывать будешь...

Ельцинская эпоха — целые тома, исследования на разных языках написаны, а на самом-то деле вся она в пространство между двумя анекдотами про Ельцина умещается. Анекдот 90-го года: группа автоматчиков в масках в зал заседаний съезда народных депутатов еще Советского Союза, тогда еще общей нашей страны, врывается и спрашивает: «Так, Ельцин где?». Все: «Вон! Вон он!», и они: «Борис Николаевич, пригнитесь!».

Вот суть 1990 года: всех покрошить, а этого оставить, да? Всего восемь лет прошло, и вот уже новый анекдот про Ельцина рассказывают — собственно, последний. Выходит Ельцин из церкви, какая-то старушка просит его: «Борис Николаевич, подай!», а он: «Как же я тебе, бабка, подам? — у меня ни мяча, понимаешь, ни ракетки».

Ну а потом этот появился, к нему присматриваться потихоньку стали. Поначалу персонального анекдота он не заслужил — только ремейк. Первый анекдот, который про Путина я услышал, про появившуюся в продаже водку «Путинку» был, которая вяжет не только рот, но и руки, и я вспомнил, что это, в сущности, андроповских времен анекдот, только тогда это яблоки «андроповка» были, но с тем же вкусом — не только рот, но и руки вязали. Народ еще ничего толком не понял, но срифмовал точно, да?

Все анекдоты первого путинского срока очень хорошо в три кучки укладываются: это анекдоты про вернувшийся страх, убожество и коррупцию. Первый продиагнос­тирован был (потому что анекдот — это диагноз: если пошел по стране, значит, будьте-нате диагноз точный), так вот, первый диаг­ноз — страх. Анекдот 2003 года, после ареста Ходорковского: Путин ночью встает, идет к холодильнику, открывает, а там студень дрожит, и Путин ему: «Не ссы, я за кефиром».

Следующая тема — нарастающего убожества, потому что при Ельцине, если вы помните, хотя бы в начале рядом с ним люди сильнее его были, умнее, да? Сахаров, академик Рыжов, профессор Афанасьев, ну и сам-то Ельцин какой-то такой заметный был, а этот — он и сам-то не Бельмондо, да? — а рядом с ним стали еще мельче, еще невзрачнее появляться (совсем до мышей — как в том анекдоте). От этих премьер-министров даже имен не осталось: Фрадков, Зубков... Слюньков, Зайков, Воротников — как в советское время: неотличимые какие-то люди без фамилий в шляпах на Мавзолее.

Анекдот такой был (2005-го примерно года): Путин в ресторан с челядью входит, официант спрашивает: «Что вам, рыбу или мясо?». Путин: «Мясо». Официант: «А овощи?» — и Путин отвечает: «Овощи тоже будут мясом».

Ну, а чуть позже тема коррупции появилась. 2007 год, еще неизвестно, что Медведев нам предстоит, поэтому в анекдоте даже фамилии нет. Путин, короче, преемника тестирует, «Сколько будет дважды два?» — спрашивает, и тот отвечает: «Как всегда, Владимир Владимирович, один — мне, три — вам».

Согласитесь, персональный анекдот заслужить надо, просто так туда не попадают. В нулевых Никита Сергеевич Михалков этого удостоился: пришел Михалков в церковь и вдруг пропал. Пять часов не могли найти — среди икон затерялся.

А вот предмет моей дикой профессиональной ревности, потому что так хочется автором такой фразы быть, но увы — это какой-то неизвестный мне человек или группа авторов блестяще главное отразили... Главная идеологема путинского 10-летия: «Россия встает с колен», так вот, «Запад пытался Россию на колени поставить, но она продолжала лежать».

Ну, а теперь к анекдотам про Путина воз­вращаясь... Вдруг в 2010 году совершенно новый по звучанию появился. Глухая мос­ковская пробка, ходит мужик и к водителям в стекла стучится: «Террористы Владимира Владимировича захватили, 10 мил­лионов выкупа требуют, иначе грозятся бензином облить и поджечь. Вот собираем, кто сколько даст», и шофер отвечает: «Литров пять дам».

2010 год — уже раздражение нарастает, и это, заметьте, до всякой Болотной, до Са­харова. Потом, после фальсифицированных выборов, раздражение это на улицы выплеснулось, в эти митинги многотысячные. Поверьте, это очень веселые были митинги, в них агрессии не было, потому что, казалось, что вот в буквальном смысле по Марксу, смеясь, с прошлым своим мы расстаемся. Юмор там был бесподобный, а креатива сколько! Своими глазами в Питере я плакат видел, и там было написано (русский язык оцените): «Вы нас даже не представляете». А? Красота-то какая!

А Дима Быков с плакатом «Перестаньте раскачивать лодку, нашу крысу тошнит» стоял, но первое место по элегантности в этом конкурсе народного творчества занимает, безусловно, плакатик, который в руках милая молодая женщина на проспекте Сахарова держала, — на нем было написано: «Мы знаем, что вы в третий раз хотите, но у нас голова болит».

А Путин эту веселую интонацию тех митингов о колено сломал, фактически в России гражданскую войну развязал. Она была на Поклонной горе его третьим сроком объявлена, а на Болотной — избиением просто, и всех, кто против него были, врагами России назвали. По сути, тогда уже гражданская война началась, в которой он, конечно же, победил, но сразу же интонация шуток изменилась — мгновенно, за месяц: совсем другая появилась. «Утром Путин без затей скушал четырех детей, а пятого, помятого, спасла Чулпан Хаматова».

Обратите внимание: не просто коррупционер, а уже людоед. На третьем сроке Путин быстро в империалистическую фазу вошел и совсем недавно — это опять к вопросу о ремейках — вновь анекдот 30-летней давности прилетел, очень характерный, времен афганской войны, и в нем по сравнению с первоисточником всего одно слово — название страны — заменили». На герб России надо Купидона повесить, потому что с голой задницей, хорошо вооружен и лезет ко всем со своей любовью».

Великий Станислав Ежи Лец говорил: «Трагизм эпохи в ее смехе выражен». Конечно, но в этом смехе и скрип колеса истории слышен. К сегодняшним анекдотам прислушайтесь, и если хоть какое-то историческое воображение у вас есть, более-менее, по ремейкам, можете представить себе, в каком времени мы живем и что нас ждет. Сейчас вот очень обнадеживающий ремейк — последнее, что из анекдотов про Путина я слышал. Это из последних брежневских времен, там ни одного слова вообще менять не надо. «Человек каждое утро к киоску печати ходит, газеты перебирает... Киоскер спрашивает: «Что вы ищете?», и он говорит: «Некролог». Киоскер: «Некрологи на последней полосе». — «Нет, тот, который мне нужен, будет на первой».

Стишок теперь?.. Давайте попробуем... (Читает):

По равнине недоонемеченной,

В электричке малообеспеченной,

Многими недугами подточенный,

Едет сексуально озабоченный.

Рядом с сексуально озабоченным

Молью сорока застоев траченный,

Мимо дач-заборов скособоченных

Едет социально околпаченный.

 

Едет он, психически развинченный,

Мимо полустанков запорошенных,

Мимо деревенек обезличенных,

Снегом по наличники обложенных.

 

Он глядит, ментально озадаченный,

На родной ассортимент заученный —

В сей пейзаж, метрически укачанный

И алкоголически умученный.

 

Рядом композиция барочная —

Парочка прыщавая порочная.

Племя, мля, младое незнакомое,

Спрятанное, как за глаукомою.

Трое политически просроченных,

Марксом навсегда перелопаченных,

Четверо пургою обесточенных,

Пятеро в тоску законопаченных,

 

Отделенье лысых необученных,

Роты битых, батальоны ссученных —

Армия морально изувеченных

Едет вдоль заборов

заколюченных...

 

Это наша Родина, ребятушки!

На стекле ладошкою-оладушком

Дырочка достаточно проталена,

Чтоб увидеть — это не Италия.

 

Это вам не гринвич недолеченный —

Это все родное-настоящее...

Пей, товарищ,

сколько хватит печени, —

Все равно, родимый,

ляжем в кащенки!

Вон овраг сожрал лесок у берега —

Это виновата все Америка,

Ейные широты калорийные...

И наливши зенки диоптрийные,

Над своею жизнью расхераченной

 

Плачет социально околпаченный.

 

Плачут в голос дети перепончатых,

Жалуются с мест своих

насиженных —

Легионы битых да просроченных,

Нелюбимых, на судьбу обиженных...

 

Лишь один,

диспансером не меченный,

Целеустремленный

и всклокоченный,

Весело за нежной человечиной

Едет сексуально озабоченный!

С Дмитрием Гордоном. «Я человек легкомысленный, и, наверное, это легкомыслие каким-то образом существовать помогает»

Из книги Виктора Шендеровича  «Изюм из булки».

«Лестный, но немного тревожный диалог покупательницы и продавщицы в книжном магазине:

— Хочу Шендеровича.

— Шендерович кончился...».

P. S. Благодарим лучший арт-отель Ук­ра­ины — «ALFAVITO» за уют, приятную атмосферу и помощь в организации интервью.

Отель ALFAVITO,

ул. Предславинская, 35д,

Киев, 03150, Украина.

Тел.:+380 (44) 220 45 77.

Факс:+380 (44) 220 45 72.

E-mail: [email protected]

alfavito.com.ua