Вахтанг КИКАБИДЗЕ: «Я верю, что под Керчью отец не погиб, выжил, и все эти годы за границей находился. Просто так мама ничего не говорила, но часто повторяла: «Папа вернется, потому что он не такой, как все». Удивительный «диагноз» отцу ставила...»

Присвоение Вах­­тангу Кикабидзе звания народного артиста Украины неожиданностью для украинцев не стало — оспаривать то, что выдающийся грузинский певец и актер этой награды достоин, трудно. Особенно если на его последнем концерте в Киеве побывал. Бубу наши соотечественники как родного встречали: осыпали цветами, подарков надарили, среди которых и сине-желтый флаг, и наклейка на автомобильные номера «ПТН ПНХ», и гетманская булава, и чего только не было — на память об Украине. Такой теплый прием вовсе не потому был оказан, что последнее время зарубежных гастролеров в наших широтах крайне мало, а российских звезд так и вовсе на горизонте не видно, — причина в другом: украинцы ценят и любят Бубу за гордость, достоинство, стойкость и прямоту, патриотизм и смелость этот патриотизм проявлять.

В 2008-м, когда огромная Россия напала на маленькую Грузию, чтобы кусок территории от нее оторвать, да еще и в этом самих же грузин обвинила, от российского ордена Дружбы Вахтанг Константинович отказался. Просто представить себе, как за наградой в Москву поедет и получит ее из рук тех, по чьему приказу его соотечественников убивали, не мог. В записанной по следам этих событий песне были адресованные российской интеллигенции такие слова: «Вы меня не предали — разочаровали», и после появления ее в интернете Кикабидзе в Россию ни ногой, даже если приглашают работать и сулят хороший гонорар.

«В Украине, — признается легендарный Мимино, — я свой и этим горжусь». Артист даже «Червону руту» выучил и часть текста всенародно любимого хита Владимира Ивасюка на грузинский перевел, чтобы показать: Украина и Грузия едины, ведь грузины, наверное, единственный из всех народов мира, которому объяснять, что происходит в Ук­ра­и­не, кто с кем воюет, кто эту войну раз­вязал и какова ее цель, не надо. Раз­вернувшийся в Донбассе сценарий был отработан в Южной Осетии, и если бы цивилизованный мир тревогу уже тогда, почти семь лет назад, забил, глядишь, и неповадно было бы российским империалистам в другие государства лезть только потому, что хочется...

В этом нашем интервью, далеко не первом и, я уверен, что не последнем, мало политики, зато много Бубы. Мне просто хотелось ослепительную искреннюю улыбку его видеть, не слезы, хо­тя слезы были — как у любого нормального человека, который неравнодушен, способен чужую боль через сердце свое пропускать, откликаться на нее, сочувствовать и сострадать.

Мы о фильмах Данелии, сделавших знаменитым мо­ло­до­го певца и артиста, беседовали, о маме, которой ему, значительный отрезок жизненного пути прошедшему, до сих пор ужасно не хватает, о тайнах, связанных с его бесследно исчезнувшим в годы Второй мировой отцом, о верной любящей жене Ирине, о детях и внуках, которые своими успехами радуют... Я слушал его простые и лаконичные, но очень мудрые и совершенно не пафосные ответы и, глядя в по-прежнему красивое, мудрое лицо, думал: все мы стареем, или, если помягче выразиться, взрослеем, и от этого никуда не деться, это закон природы, но так достойно, так, не побоюсь этого слова, царст­венно взрослеть только очень честный и порядочный человек может. Рано или поздно все, что в душе ты копил, все равно проявится, видимым или даже очень заметным станет, а вот в Вахтанге Константиновиче прежде всего благородст­во заметно. Не только кровное (он ведь по­томок старинного дворянского рода Багратиони), но и благородство души — абсолютно не зависящее от титулов, чинов и званий.

«Я верю: мы еще в мирное время в про­цветающих Грузии и Украине поживем, — сказал мне Кикабидзе, — будем друг к другу в гости и на отдых летать и радова­ть­ся жизни, потому что она обязательно по­бедит. Жаль только, тех, кто первым до­казал, что судьба его страны ему небезразлична, уже не вернешь, и нет таких слов, которые я мог бы сейчас родителям этих погибших парней сказать. Лю­бые слова тут — пустой звук, поступки нужны — тех, кто в живых остался, и мы все сделать обязаны, чтобы жертва их не напрасной была...».

Когда после концерта кто-то из киевлян носовые платочки доставал, чтобы влаж­ные глаза вытереть, «слава Укра­и­не!» или «слава Грузии!» выкрикивал, Буба лишь своей улыбкой то ли философа, то ли грустного комедианта улыбался. А может, просто радовался тому, что раз уж его слышат, может, когда-нибудь да поймут...

«НЕ МОГ ЭТУ ЛИТЕРАТУРУ ПОНЯТЬ: ТАКАЯ БЕЛИБЕРДА! ЧТО РЕЖИССЕР ДЕЛАЕТ, В ГОЛОВЕ НЕ УКЛАДЫВАЛОСЬ»

— Вахтанг Константинович, добрый вечер! Я очень рад снова вас видеть...

— ...я тоже рад...

— ...и сразу, наверное, о самом главном хочу сказать: я вас люблю...

— Спасибо, взаимно!

— Символом нескольких поколений при жизни вы стали, что редко кому удается, и недавно где-то сказали, что «Мимино» смотрели и хохотали как идиот...

— (Улыбается). Да, было такое... Не стареет фильм — удивительно!

— Вы случайно его по телевизору увидели?

— Да, по московскому каналу...

— Смешно было по-прежнему?

— О!

— А когда в нем снимались, предполагали, что так здорово все получится?

— Нет, абсолютно — просто не мог эту литературу понять: такая белиберда! Что режиссер делает, в голове не укладывалось, а потом, когда первый отснятый материал на «Мосфильме» смотрел... Зрите­ли просто с кресел падали — Данелия очень талантливый человек!

---

---

— Он понимал, что снимает?

— Думаю, да. У него черта есть хорошая — импровизировать дает. Когда я у него снимался, заранее тексты никогда не учил — мы все время их переписывали. Он почувствовал, что я...

— ...умный актер...

— ...и не мешал, да.

— Помню, как говорили когда-то, что «мимино» в переводе с грузинского — это «сокол», а оказалось — «ястреб»...

— ...да, ястреб.

— Разница есть, правда?

— Большая! (Смеется).

— Георгий Данелия мне рассказывал, как после успеха «Мимино» часто ездил с вами со зрителями встречаться, и где-то в горах, когда в сотый раз выпить вас уговаривали, он сказал, что...

— ...Бубе нельзя...

— ...у него триппер. Пить много в ту пору приходилось?

— Много — с пастухами.

— А с летчиками?

— Летчиков я сам заставлял, а эти... Такая обида будет, если откажешься! Мы там в палатках у них спали...

— Стойкие они парни?

— Настоящие мужики!

— Много осилить могли?

— Могли, да. Ну, чачу в основном пили...

— А вино?

— Не-е-ет. Чача — до 70 градусов! — мощная: барашка зарежут, мясо прямо при тебе варится...

— «Мимино» на цитаты растащили — там что ни реплика, то в яблочко, а вот у вас самая любимая фраза оттуда какая?

— Есть одна, которую используют, если спросить хотят: «Куда ты пропал, почему не заходишь?». «Вы почему кефир не кушаете? Что, не любите?». (Хохочет). Фрунзик с очень серьезным видом эти слова произносил.

«ЛЕОНОВ МЕНЯ ЗА ШЕЮ СХВАТИЛ И ОБ ГРОБ ГОЛОВОЙ НАЧАЛ БИТЬ, ЧТОБЫ ЗАТКНУЛСЯ»

— Боже мой, 37 лет картине, и, смотрите, даже вспоминая о ней, вы сме­етесь: какое счастье!

— Смешно было очень!

— Фразу: «Ларису Ивановну хочу!» кто придумал?

— Уже и не помню — кто-то из нас. Перевели дословно — мы, грузины, когда друг другу звоним, так говорим. «Минда» — это хочу, «Лариса Ивановна минда» — «мне нужно поговорить с Ларисой Ивановной».

---

---

— При такой сумасшедшей славе «Мимино» вы, тем не менее, считаете, что фильм «Не горюй!» лучше...

— Намного, конечно: «Не горюй!» — это серьезная классика! Талант Данелии меня удивляет: за такой короткий срок — час 20, может, час 40 — он столько всего драматургически успевает, что поражаешься. Нет у него никаких тянучек, эпизоды логично выстроены — редкий дар!

— Я у него дома, в московской квартире, в гостях был — весьма скромно, как мне показалось, живет...

— ...да...

— ...болеет, тяжело ему... Вы до сих пор общаетесь?

— По телефону беседуем.

— Подолгу?

— Да.

— О чем? Прошлое вспоминаете или сегодняшний день обсуждаете?

— Ну, я его рассмешить стараюсь. Он очень остроумный человек, правда, когда в Грузии у нас все это дело произошло, Данелия сказал: «Мы уже, наверное, видеться не будем». Он-то меня знает... Я успокоил: «Будем в другом месте встречаться». (Грустно). Больной он...

— Вам можно было только в «Не горюй!» и в «Мимино» сыграть — и больше нигде уже не сниматься, правда?

— Конечно.

— Сейчас в кино вас зовут?

— Недавно вот картина «Дед 005» вышла, я, правда, ее не смотрел. Фильм молодежный, зрителям, говорят, по душе при­шелся. Ну, я туда из-за того пошел, что Ша­курова пригласили: он очень мне нравится.

— Прекрасный актер!

— И мы вдвоем снялись. Когда с «Мосфильма» с предложением позвонили, я спросил: «Где съемки?». — «В Москве». — «В Москву не приеду — другой город возьмите, любой страны, Киев, например»... Так они в Ереване сняли.

— Ваша любимая роль в кино — Бенд­жамен Глонти в «Не горюй!» все-таки?

— Нет — Герцог в «Совсем пропащий».

— Замечательное кино!

— Игровое, с перебором мы там играли. Я светского такого жулика изображал и к Данелии пристал: «Какую-нибудь медаль мне повесь». — «Зачем?». — «Чтобы я знал, что на самом деле из хорошей семьи». Медали этой нигде не видно, но у меня-то она висела!

Там тоже смешные вещи были: у меня на ногах босоножки, драный фрак, шляпа — на полного идиота похож, и вот у нас с Леоновым на плоту первая встреча. Начали диалог, и я, Юсова (кстати, прекрасный оператор, скончался недавно) не предупреждая, ножницы достал и стал себе ног­ти на ногах через босоножки стричь. Вижу, режиссер рукой машет: «Снимай, снимай!». Сняли! (Смеется).

Потом, когда за деньгами того, кто умер, мы приезжаем и я глухонемого изображаю, есть сцена, где Леонов у гроба поет. Я неожиданно тоже запел, и он профессионально меня за шею схватил и об этот гроб головой начал бить, чтобы заткнулся (смеется).

---

---

«АРГУМЕНТЫ И ФАКТЫ» МЕНЯ СПРОСИЛИ: «А ПО-РУССКИ ВАМ ПЕТЬ НЕ ХОЧЕТСЯ?». Я ОТВЕТИЛ: «ЕЩЕ И КАК, НО КОГДА ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ, В УК­РА­И­НУ ЕДУ»

— Не знаю, так ли это, но мне кажется, что иногда, когда вы засыпаете или, наоборот, просыпаетесь, думаете: «Не­плохо было бы еще раз в кино сыграть — хоть одну роль, но такую, чтобы все, которые были до этого, переплюнуть»...

— Я с удовольствием, просто сценарий нужен. Мне очень много их присылают — кипы бумаги дома лежат, но что-то как-то...

— ...не то, да?

— Не литература, а классику уже не снимают, потому что большие деньги нужны...

— Знаю, что вы себя не певцом, не актером, не режиссером, а тбилисцем считаете...

— Тбилисец — это должность!

— Тбилиси — потрясающий город: сейчас он преобразился и вообще волшебным стал, но и в советское время в нем какое-то неповторимое очарование было. Старый, неотреставрированный, осыпающийся, но особый дух в нем царил. Вы по тому, советскому, времени, в котором, безусловно, много пло­хого, но и много светлого было, скучаете?

— Да, потому что духовность тогда была, люди друг друга любили. Сейчас этого нет — на каждом шагу чувствуется, что все о деньгах думают. Бабки, бизнес, обманул, отобрал...

---

---

— Просто раньше у грузин столько денег было, что они о них не думали...

— Это правда! (Смеется).

— Вы Советский Союз от Москвы до самых до окраин исколесили — вам эта страна доброй запомнилась или нет?

— Дело в том, что в маленьких городах совсем другие люди живут, — везде!

— В провинции?

— Даже в Европе на периферии абсолютно другого разлива. Ты благодарность ощущаешь за то, что к ним приехал, они по-другому слушают, по-другому в дом приглашают — все по-другому, а в больших городах какой-то конвейер уже работает.

— За девять лет при Саакашвили Грузия в сказку превратилась — идеали­зи­ро­вать не хочу, но когда по Тбилиси, Ба­туми гуляешь, по прекрасным дорогам едешь, ярко освещенные улицы, подсвеченные дома видишь, знаешь, что в школах, медицине, МВД, да во всех сферах, происходит, думаешь: почему у вас получилось, а у нас до сих пор нет? В Грузии вам сейчас нравится?

— Очень! У меня друг есть — Ивико, Иван, очень остроумный человек... «Знаешь, — он мне сказал, — у меня по старым эс­эс­эсэровским трассам ностальгия». — «Почему?» — удивился я. «Сейчас я за рулем засыпаю, а раньше через каждые 10 метров ямки были, и я просыпался». (Смеется).

---

---

— В Россию вы до сих пор ни ногой?

— Нет.

— А чисто по-человечески тянет?

— Тянет петь — там песню слушать умеют. Меня «Аргументы и факты» спросили: «А по-русски вам петь не хочется?». Я ответил: «Еще и как, но когда очень хочется, в Ук­ра­и­ну еду».

— Представить себе, что когда-нибудь в Россию снова приедете, можете?

— Нет. Когда человек поет, врать он не должен — я так на это дело смотрю, а если ты просто для того, чтобы заработать, едешь — это уже фальшь и вранье. Я очень долго не мог понять, за что меня зрители любят, ведь голоса такого, чтобы от него в обморок падали, нет. Только потом дошло: наверное, верят в то, о чем я пою.

— Конечно!

— И им уже не интересно — есть голос, нет: все это второстепенно.

— Также глаза соврать не могут!

— Да, наверное, ну, а сейчас совсем рядом с Тбилиси русские танки стоят и каждый день границу передвигают — ну прос­то внаглую! Уже молодежь наша протестовать начала: стоит, кричит — все равно... (С грустью). Ну, поживем — увидим, посмотрим, что из этого выйдет.

«МОЖЕТ, ОТЕЦ К СЕКРЕТНЫМ СЛУЖБАМ ИМЕЛ ОТНОШЕНИЕ?»

— Вы знаете, я сейчас истории коснусь, которую без слез вспоминать нельзя. В одном из интервью наших — у нас много их было — вы мне об отце рассказали: он журналистом был, и ког­да началась война, бронь получил. Он плохо видел...

— ...сильнейшую близорукость имел, но на фронт ушел сам, добровольцем...

— Признался: «Я не могу по улицам Тбилиси ходить...

— ...стыдно...

— ...потому что одни женщины остались — все мужчины воюют». В последний раз вы с мамой на призывном пункте его видели...

— ...да-да (сигаретой затягивается)...

---

---

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«...Мама ведет меня, крохотного, за ручку, вокруг все чужое, незнакомое. Мужчина в военной форме, высокий, седой, красивый, сжимая свернутый из газеты кулечек, вышел навстречу. Присел рядом со мной на корточки, протянул этот кулек, полный изюма, и порывисто обнял огромными руками. Поглощая один сладенький комочек за другим, не в силах оторваться от непривычного лакомства, я никак не могу понять, почему этот человек не переставая целует меня и не выпускает из своих объятий. Так отчего-то запомнилось, словно я тогда отца в первый раз увидел...».

— Потом в ваш дом похоронка пришла, что младший лейтенант Ки­ка­бид­зе погиб.

— ...Да, под Керчью...

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«Многие не знают, что среди погибших в той страшной бойне 85 процентов — грузины. Черное море стало от крови красным метров на 50 от берега — рассказывал, вернувшись невредимым, спустя годы, отец моего друга дядя Иосик. На памятнике павшим в Керчи есть и его фамилия — и он считался пропавшим без вести, но чудом остался жив».

— Все эти годы вы в смерть отца не верили, мама его всю жизнь ждала, а когда умерла, фотографию отца вы ей в гроб положили...

— И его имя на памятнике тоже написал.

— Вы рассказали об этом, программа на телевидении вышла, и у меня в кабинете телефонный звонок раздался. Незнакомый мужчина сказал: «Я директор

краеведческого музея (крымского города, который по понятным причинам не называю. — Д. Г.). Хочу вам сказать, что отец Вахтанга Константиновича под Керчью не погиб — он сдался фашистам в плен, еще и роту свою туда привел. Со­от­вет­ствую­щие документы в архиве ФСБ я обнаружил: они у меня, — и, чтобы россияне их против Кикабидзе не ис­поль­зовали, я их вам передам, а уж вы — ему». Когда эту папку я вам отдавал, вы плакали — это удивительнейшая история, и я бы просил вас, если можно, ее вспомнить. Что же на самом-то деле произошло?

— (Вздыхает). Насколько я знаю, он хо­ро­шо языками владел...

---

---

— ...в том числе и немецким...

— ...да-да, а тогда это большая редкость была...

Я издалека начну. Еще в советское время концерт в Ясенево у меня был — это район Москвы, где Служба внешней разведки находится (когда они меня пригласили, я вообще не знал, где это находится). Очень интересные там оказались люди, на обычных военных не похожие: с трубками ходи­ли, с виду интеллектуалы такие... Огромный, шикарный зал битком набит был, с же­нами все пришли, а после концерта первая пятерка генералитета на ужин меня пригласила, и вот я про отца говорить начал: много лет, мол, его ищу — как он погиб, где похоронен, ничего же не известно. Они: «Может, по нашей линии посмотреть?». Я рассказал, что отец языки знал, пишущим был человеком, зрение плохое имел...

Домой радостный приехал, с женой поделился... Месяц никто ничего, и вдруг позвонили. Сказали, что 10 досье на фамилию Кикабидзе подняли, фамилия не очень

распространенная, но ни один из этих людей — не мой отец. Правда, сообщили, что еще какие-то секретные службы были, но к их данным доступа у них нет.

Может, мой отец к тем службам имел отношение? Помните, знаменитый разведчик Абель неожиданно появился — после того, как много лет все думали, что он погиб. Мой тесть его знал — он несколько лет в Тбилиси учился. Абель ему признался: «Я вообще никогда не стрелял».

---

---

— А зачем? — у него другое оружие было...

— И про отца тоже сказал, что, может, в какой-то особенно засекреченной специальной службе он состоял. Кто-то же нарочно в плен попадал, границу переходил — миллион вариантов возможен.

Я позавчера в гостинице передачу про Трианона смотрел — это разведчик, о котором Юлиан Семенов «ТАСС уполномочен заявить...» написал — я же в этом фильме снимался, заместителя резидента ЦРУ играл. Потом про другого «предателя Родины» рассказали, третьего (оказывается, этого туда забросили, второго — в другое место: интересно было)... Ну, меня всегда эта мысль терзает: знать бы хоть, где отец лежит, чтобы прийти туда, цветок принести...

---

---

— В той папке, которую директор музея передал, подборка документов была: вот ваш отец призван, вот звание получил, вот на Северном Кавказе воюет, потом свою роту к немцам привел, они все сдались, и уже после войны, когда часть людей в Союз репатриировалась, ваш отец растворился, его нет. Сослуживцы его на допросах показывают: «Константин Кикабидзе нас к немцам привел, мы в плен все сдались...». После этого, казалось бы, вашу семью должны были репрессировать, но вашей маме, наоборот, персональную пенсию дали...

— ...и предупредили: «Нигде об этом не говори».

— Понимаете? То есть не исключено, что он роту к врагу специально привел: типа, смотрите, я свой — таким образом был к немцам заброшен и дальше какие-то задания выполнял...

— Все может быть.

«РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ С ОТЦОМ ВСТРЕТИТЬСЯ, ПЕТЬ ПЕРЕСТАЛ БЫ»

— Это правда, что когда вы впервые в Соединенных Штатах Америки были, какие-то грузины на вас вышли: дескать, с вами отец встрети­ться хочет?

— Первый раз это в Канаде в 67-м году было — ну, тогда знакомых за границей, тем более в Канаде, у меня не было...

— А вас же еще и инструктировали небось: ни с кем не общаться...

— ...и комитетчики с нами ездили. И вот один из них ко мне в номер пришел: «Вас там спрашивают» — и так смотрит... Я: «Кто?». — «Какой-то грузин».

---

---

— В Канаде...

— У меня ноги подкосились: вдруг, думаю, отец? — мало ли... Спустился — седой красивый человек стоит. Я мимо прошел и по-грузински что-то сказал, он резко так повернулся: «Вы — Кикабидзе?». Я по-грузински ответил, что да. «Вашу маму Манана зовут?». Мне стало плохо... «Да». — «А бабушку — Агриппина?». — «Да». Он сорочку расстегнул, а у него на груди (показывает) отца имя Котэ наколото: они были друзьями с детства, вместе за сборную Батуми по футболу играли. Он о себе рассказал... Тоже в плену был, ну а потом же тех, кто оттуда возвращался, арестовывали — кому это нужно?

Ну а второй раз в Америке дело было. Там со мной глава грузинской диаспоры встречался — старенький уже, из белой эмиграции...

— ...меньшевик, очевидно...

— ...да. Очень интересный такой человек, необычный. Я ему историю нашей семьи рассказал, и он ошарашил: «Есть один человек здесь — по описанию на вашего отца похож. Он высокий, рано поседел, очки с толстыми стеклами носит, по профессии журналист, но фамилия у него другая, и с грузинами он не общается». Я спросил: «Я могу на него выйти?». Он пообещал помочь, но, может, этому незнакомцу, похожему на моего отца, что-то обо мне со­об­щи­ли, а может, нет... (Пауза). Он, в общем, пропал — так мы и не увиделись.

---

---

— Это правда, что еще в советские времена в ваш двор из Италии какая-то женщина приехала?

— Да-да, мамина школьная подруга. Мы под фуникулером жили, и в дверях письмо нашли: «Манана, ты меня помнишь? Я Нина такая-то, мы с тобой в школе в таком-то классе рядом сидели...» — и мама вспомнила! Эта Нина увидеться с ней хотела, телефон оставила, и мама к ней пошла. Вернулась поздно, я уже спал, а утром, проснувшись, увидел, что у нее одна бровь белая — целиком поседела! Я ей зеркало дал, мама заплакала­ и рассказала мне о человеке, который как-то румынскую границу перешел, — у него якобы фотографии были, и на одной из тех фотографий эта Нина папу узнала! На снимке трое мужчин в Италии у бассейна стоят — двоих она не знала, но как только третьего увидела, воскликнула: «Это Константин!». В 57-м году дело было...

---

---

— Вы верите, что отец выжил и все эти годы за границей находился?

— Верю, и знаешь почему? Просто так мама никогда ничего не говорила, но часто такую фразу повторяла: «Папа вернется, потому что он не такой, как все». Удивительный такой «диагноз» отцу ставила: мол, не как все, значит, обязательно возвратится.

---

---

— И до самой смерти ждала?

— Да. Так больше замуж и не вышла, хотя ее руки просили, — очень красивой была. Ни за что не соглашалась!

— Дорого бы вы отдали, чтобы с отцом встретиться?

— (Не задумываясь). Петь перестал бы!

— Ради этого?

— Да!

— Если бы по этому сценарию кино снимали, вы бы отца в старости сыграли?

— Конечно.

— Часто обо всем этом думаете?

— Очень. Маму все время жаль было — мы очень тяжело жили.

— Бедно?

— Не то слово. Масюсенькая комната с цементным полом у нас была — денег на деревянный не было, и ноги до сих пор у меня болят, у нее болели... И общая кухня была — казалось, все люди по-человечески жили, кроме нас.

---

---

«ИНОГДА ТЕТЯ РАЯ ШКУРКИ ОТ КАРТОШКИ НАМ ОТДАВАЛА — МАМА ИХ МЫЛА И ЖАРИЛА»

— Детство послевоенное голодное было?

— Не то слово!

— Даже в Тбилиси, где еда есть всегда?

— Помню, однажды мы у соседки керосинку с борщом украли, причем не сняли его — все сразу унесли, целиком! (Смеется). А еще курица в нашем квартале гуляла — мы с ребятами ее поймали. Мама спросила: «Откуда у тебя курица?». — «Не знаю — бегала, забежала...», а потом хозяйка пришла. Меня дома не было, где-то гулял, домой вернулся — мама белая сидит, как стена: «Как тебе не стыдно? Это курица тети Тамары...». Ой, я чуть не умер! Тамара ту курицу тут же зарезала, бульон сварила и вместе с мясом нам принесла. Дала понять, что воровать — это плохо.

---

---

— Какие понятия у людей были, да?

— О чем речь?!

— Что вы в то время ели, помните?

— Самое вкусное блюдо мама готовила: если удавалось где-то головку лука достать, нарезала его, ломтики старого черного хлеба добавляла и на постном масле все это жарила. Мы, по сути, хлеб с хлебом, будто это мясное блюдо, ели — вкуснотища была!

---

---

— Хлеб до сих пор любите?

— Да нет, очень мало его ем, но тогда казалось, что вкуснее ничего нет. Рядом тетя Рая жила — еврейка, которая по ночам на заказ большим людям (подмигивает) торты пекла. У нее огромная миска была, где она крем делала, и когда торт был уже готов и намазан, тетя Рая меня звала (любила почему-то) и миску ту мне давала, а я уже ребят звал, и мы остатки крема вылизывали. Иногда она шкурки от картошки нам отдавала — мама их мыла и жарила.

---

---

— Кому теперь об этом расскажешь?

— Не поймут! (Смеется).

Из журнала «Коллекция «Каравана историй».

«У нас на набережной бюст Сталина стоял, а когда в 1956 году, после обвинения в культе личности, его хотели убрать, весь Тбилиси встал на защиту, и мы, пацаны, конечно, туда же. Все это в серьезные волнения вылилось, ввели войска, люди погибли. Помню, под утро кое-как из оцепления выбрался, закоулками пробрался домой, и в темноте навстречу — белые фигуры: женщины в ночных рубашках со всех дворов детей своих ждали. Домой вошел, мама вся белого цвета, тоже не спит, в руках — старый утюг чугунный. Тихо так спросила:

— Ты где был?

— Как где? Со всеми, бюст Сталина защищал.

И она швырнула в меня этот утюг! Если попала бы — убила: там килограммов 12 чугуна. Это единственный раз, когда мама с собой не совладала: так ненавидела советскую власть и так сильно за меня испугалась! Ладно бы за правое дело сын жизнью рисковал, а не бессмысленно и глупо».

— Вы без отца росли, мамы уже тоже нет... Ощущение сиротства какого-то, даже в вашем возрасте, у вас есть?

— Есть, есть. Я никогда представить не мог, что мамы не будет, — думал, что она вечно должна жить, во всяком случае, пока есть я, и вдруг она слегла... Мой мальчик, Константин, сразу приехал... Я позвонил: «Бабушке плохо» — он прилетел, и пока он в дом не вошел, у меня уже ощущение было, что она нас оставила. Ничего не шептала, почти не дышала... Потом сын вошел, я вышел, он долго возле нее сидел. Я заглянул: она с ним разговаривает... Спрашивал потом: «Что она тебе сказала, какие слова последние?». — «Если девочка у тебя родится, моим именем назови» — и умерла. Ти-и-ихо, не пикнув!

— Девочка у него родилась?

— Нет, одни мужики в доме (улыбается). У нас правнучка Александра есть — старшего внука Георгия дочка: такая умненькая — с ума можно сойти! Я не могу в телефоне номер найти, с которого мне звонили, а она, в свои два года, находит, нажимает, часы переводит, включает, выключает...

---

---

(Окончание в №30)

 

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter