Бывший начальник космодрома «Плесецк» генерал-полковник Иван ОЛЕЙНИК: «Помните первые слова Нила Армстронга, когда он ступил на поверхность Луны? «Они уже здесь», — сказал астронавт. Пройдет время, и мы узнаем, кто такие «они» и как вступить с ними в контакт»

Нынешнюю молодежь, катастрофически охладевшую к космическим проектам и естественным наукам, на путь истинный пытаются вернуть разными способами. NASA пиарит посадку своего марсохода с помощью ирокеза, мелированного цветами национального флага и с выбритыми желтыми звездами. Этой прической себя украсил — чего не сделаешь ради красивой ТВ-картинки! — один из руководителей программы. ESA (Европейское космическое агентство) после посадки зонда на комету показывает публике мелодраму с участием астрофизика, «сыгравшего ключевую роль в успехе», и его рубашки, разрисованной «не­скромно одетыми женщинами». А вот бывший руководитель космодрома «Плесецк», генерал-полковник, доктор технических наук Иван Олейник, выбрал менее эпатажный вариант. Он написал книгу «Мои земные и космические орбиты» и провел ее презентацию в Национальном авиационном университете. Там я с ним и познакомилась.

Иван Иванович никогда в жизни не искал легких дорог. Он без сожаления отказывался от завидных штабных должностей в столице, но ехал на Крайний Север, куда других никакими калачами не заманишь. В 1992 году, когда Константин Морозов, первый министр обороны независимой Украины, позвал его своим замом, Олейника категорически не хотели отпускать из России. Еще бы, носитель страшно сказать каких государственных секретов! Грозили даже снять с него генеральские погоны и отдать под трибунал. Но он оставил престижную должность в московском главке, квартиру на Рублевском шоссе, дачу на Истре и вернулся на Родину, чтобы помочь ей совладать с ракетно-ядерным наследством, доставшимся от Союза. Впрочем, оказалось, что независимой Украине настоящие профессионалы и патриоты не очень-то нужны. Уникальные ракеты вскоре порезали, шахтные установки взорвали, а самого генерала в 1995 году отправили в отставку. «Зачем нам модернизация оружия? — заявил ему тогда один из высоких руководителей государства. — Да у нас его столько, что мы каждому нашему гражданину можем выдать по автомату и винтовке». «Вот теперь и воюем гвинтівками», — вздыхает Олейник.

С тех пор он не утратил ни зычного командирского голоса, ни отменной военной выправки, которые произвели магическое впечатление на аудиторию. Наверняка кто-то из студентов в мечтах уже видел себя будущим исследователем и покорителем космоса. Но вот парадокс: аэрокосмический институт в НАУ есть, а работы для его выпускников нет. Флагман украинского ракетостроения «Южмаш» из-за отсутствия заказов приостановил работу до мая, программа «Морской старт» свернута, глава Государственного космического агентства Юрий Алексеев подвергнут люстрации, а 212 его офицеров уволены за то, что отказались от мобилизации. Воюющей стране не до звезд, и специалисты в этой области ей, похоже, не нужны... История 20-летней давности повторяется?

«ТО, ЧТО НАПИСАЛ ВИКТОР СУВОРОВ О «ПЛЕСЕЦКЕ», — ЛОЖЬ»

— Иван Иванович, хотя это интервью «датское», начну с вопроса непраздничного: до космоса ли сейчас Украине?

Уроженец Полтавы ученый-самоучка Юрий Кондратюк разработал траекторию полета на Луну. Погиб на фронте во время Второй мировой

— Я работаю над следующей книгой, где будет глава — она практически готова! — об уроженце Полтавы Юрии Кондратюке. Этот ученый-самоучка в 1919 году разработал траекторию полета на Луну... Он не дожил до первых полетов в космос — погиб на фронте. Но несколько десятилетий спустя неприметную книжицу, изданную им на собственные средства мизерным тиражом, нашли в Национальной библиотеке США американские ученые, внимательно изучили ее. А потом агентство NASA использовало «траекторию Кондратюка» (ее назвали в честь автора) в программе «Аполлон».

Особенность этой траектории состоит в том, что после старта с Земли надо выйти на околоземную орбиту, там дождаться момента, когда расстояние до Луны будет самым коротким, и лететь к ней. Затем, оставив космический корабль на окололунной орбите, спуститься во взлетно-посадочном аппарате и, отработав программу, вернуться на корабль, после чего лететь на Землю. Это было гениальное предвидение. А рождено оно в годы гражданской войны, когда страна лежала в разрухе. Для полета мысли не существует материальных преград, мечта о звездах не нуждается в комфортных условиях...

Вообще, я считаю, что каждое поколение несет в своем сознании нечто, еще не открытое и непознанное. В мозг гомо сапиенса заложена информационная база, которая считывается на потребу развития человечества. И при нормальном развитии мира новое будет появляться очень часто. Вспомните хотя бы гиперболоид инженера Гарина, который возник в воображении писателя-фантаста... А потом физики Басов и Прохоров точно повторили его описание, облучая кристалл, и получился лазер... Сказанное относится и к космосу.

— Вы довольно долго служили начальником самого засекреченного в Советском Союзе космодрома «Плесецк»...

— Шесть перестроечных лет: с 1985-го по 1991-й...

— А писатель Виктор Суворов в своей нашумевшей книге «Аквариум» не­сколько раз упоминает, что в советское время туда направляли провинившихся или неудачливых сотрудников спецслужб... Скажите, на ракетчиков этот принцип тоже распространялся?

— То, что написал Суворов, — ложь! Наоборот, отбор был же­сто­чай­ший. На Северный полигон, как «Плесецк» называли в армейских кругах, попадали люди самые что ни на есть кристально чистые. Впрочем, как и в ракетные войска стратегического назначения.

О создании таких войск в СССР объявили в 1959 году, а сформировали их в 60-м. Отбирали туда тщательно, под микроскопом, причем из всех видов Вооруженных сил. Там оказались моряки, летчики, пехотинцы, танкисты, артиллеристы, десантники и даже кавалеристы... Я как раз окончил Высшее военно-морское училище инженеров оружия в Ленинграде. 40 выпускников ушли в ракетчики, нас разбросало по всему Союзу, от Украины до Дальнего Востока, и только один оказался на флоте. Почему? У него кто-то из дальних родственников был за границей.

— Но вы хоть что-то знали в то время о ракетах?

— Представления были самые поверхностные, но уровень знаний по инженерным дисциплинам достаточно высок. Мы изучали не только сопромат, но и теорию упругости, теорию пластичности, теорию устойчивости оболочки. Я учился на втором курсе, когда состоялся — 4 октября 1957 года — запуск первого спутника.

Газета «Правда» публиковала графики его прохождения над городами Советского Союза и столицами многих государств, объясняла методы наблюдения. А мы с курсантами горячо обсуждали, как же ярко эта бесконечно малая точка (металлический шар диаметром 58 сантиметров) должна отражать солнечный свет, чтобы ее можно было рассмотреть на орбите с перегеем 228 и апогеем в 747 километров от Земли. Только годы спустя, уже будучи офицерами, докопались до истины. Выяснилось, что люди, наблюдавшие тот полет, видели не подсвечиваемый Солнцем спутник, а последнюю ступень ракеты-носителя, двигавшуюся следом за ним по орбите. Эта любопытная деталь скрывалась от общественности почти так же тщательно, как личность главного конструктора Сергея Королева.

— Никогда не жалели о том, что сменили море на звезды?

— Нет. Не могу сказать, что жизнь не удалась. В 34 года я командовал полком, в 39 — дивизией, в которой было 12 ракетных полков, несущих боевое дежурство. Кстати, ее суммарная огневая мощь в 176 мегатонн в 8800 (!) раз превосходила атомную бомбу, сброшенную на один из городов Японии. Представляете, какие разрушения эти термоядерные заряды могли нанести? Затем я был начальником Пермского высшего командно-инженерного училища, которое готовило офицеров-ракетчиков...

«ДО МЕНЯ ДОЛЖНОСТЬ НАЧАЛЬНИКА «ПЛЕСЕЦКА» ПРЕДЛАГАЛИ ТРЕМ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТАМ, НО ОНИ ОТКАЗАЛИСЬ»

— А за что вас «сослали» на Крайний Север?

— В то время частая смена регионов военной службы считалась вполне нормальным явлением, и предложение возглавить Северный полигон я воспринял как высокое доверие. Только через несколько лет узнал, что до меня эту должность предлагали трем генерал-лейтенантам, но они под разными предлогами отказались (я был генерал-майором).

— Чего они так испугались?

— Думаю, объема работы и ответственности, потери комфортной жизни в больших городах. Как я и ожидал, командовать Северным полигоном оказалось сложнее, чем дивизией и училищем, вместе взятыми. Достаточно сказать, что подчиненные мне воинские части дислоцировались не только в пристартовых городках, но и на Новой Земле, в Сыктывкаре, Нарьян-Маре, Воркуте, Норильске, Якутске и в Мирном под Якутском... Ну и климат там, естественно, далеко не курортный. Мы снимали шинель в конце мая, а в конце августа ее уже надевали. Зимой морозы до 40 градусов, полутораметровые сугробы, вьюги, летом — тучи гнуса, малое количество солнечных дней.

1 декабря 1985 года был подписан приказ министра обороны СССР о моем назначении, утром 4 декабря за мной прислали самолет Ан-12...

— ...спешили, чтобы вы не передумали...

— ...и я, погрузив семью и вещи, через несколько часов приземлился под Архангельском в городе Мирном, которого не было на карте. Утром 5 декабря я подписал приказ о вступлении в командование 53-м Научно-исследовательским испытательным полигоном, куда входил и космодром «Плесецк», а уже 6-го мне пришлось руководить первым запуском космического аппарата.

— Были какие-то неожиданности?

— Нет. За годы службы мне неоднократно приходилось руководить учебно-боевыми пусками ракет. Хотя, конечно, на космодроме контроль за их подготовкой гораздо строже, тщательнее отслеживание полета на траектории. Немножко удивило сообщение ТАСС, опубликованное на следующий день в газете «Правда»: «В Советском Союзе на околоземную орбиту выведен искусственный спутник Земли «Космос 1706»... Перестройка и гласность ничего не изменили в порядке, установленном еще при Хрущеве: если ракету-носитель запускали с «Байконура», то так и сообщали, а если с «Плесецка», космодром не указывали: мол, откуда-то с территории.

— На это были веские причины?

— Дело в том, что Северный полигон возник как совершенно секретная стратегическая ракетная база под шифром «Объект «Ангара». В то время американцы имели несколько планов нанесения ядерных ударов по Советскому Союзу. Руководство страны стало выбирать: а где же «посадить» стратегические межконтинентальные ракетные комплексы, которые могли бы через Северный полюс достичь Америки? Предложений в процессе рекогносцировки было несколько, но остановились на Архангельской области, выбрав глухое место среди тайги, озер и торфяных болот. Позднее мой прославленный земляк Сергей Павлович Королев предложил использовать имеющиеся стартовые комплексы «семерки» (королевской ракеты Р-7) не только для несения боевого дежурства, но и для запуска космических аппаратов: к тому времени ученые сформулировали множество военных задач, для решения которых требовались искусственные спутники Земли. Взвесив аргументы «за» и «против», наверху эту идею поддержали.

— А вам выбор Королева не кажется странным? Обычно ракеты-носители, которые стартуют в восточном направлении, стараются запускать в космос поближе к экватору...

— Да, использование этих точек старта позволяет вывести на орбиту больше полезного груза. Но условия космодромов «Байконур» и «Капустин Яр», расположенных в южных регионах Советского Союза, не позволяли проводить запуски космических аппаратов на полярные и приполярные орбиты. Это ограничивало возможности военно-технической разведки и научно-прикладных исследований. Например, на космических аппаратах серии «Бион» мы выводили в космическое пространство макак-резус, на которых исследовали влияние невесомости на вестибулярный и двигательный аппарат и воздействие радиационного пояса Земли на жизнедеятельность организмов. Эти данные в дальнейшем помогли разработать рекомендации космонавтам для вхождения в невесомость и выхода из нее, что сделало возможными сверхдлительные полеты в космос. А поскольку влияние радиации сказывается на чистоте эксперимента, то для его проведения необходима точка старта выше 60 градусов северной широты...

Королев учитывал и то, что пуск ракеты-носителя связан с определенной опасностью для жителей населенных пунктов, расположенных по трассе ее полета. Отработанные ступени и обтекатель, падая на землю, могут причинить большой ущерб сооружениям и людям... Не говорю уже о риске аварий, которые при всей надежности ракетной техники нельзя исключить...

— А почему с «Плесецка» никогда не стартовали космонавты?

— Его географическое расположение позволяло реализовать почти все существовавшие на то время космические программы космодрома «Байконур», включая запуск межпланетных станций и космических аппаратов «Восток» и «Восход». Но пилотируемые полеты ему не достались...

Тем не менее в 1986 году американский журнал «National Geographic» назвал космодром «Плесецк» самым работающим. На тот момент 38 процентов всех пусков в мире были совершены с него. При мне число пусков доходило до 120 в год... Мы отрабатывали одновременно три стратегических ракетных комплекса четвертого поколения и 36 космических программ. Бывало, что утром один боевой расчет проводил пуск стратегической ракеты, а вечером другой боевой расчет — запуск космического аппарата. До меня такой напряженной работы боевых расчетов не было и после меня уже не будет. Только выйдя в отставку, я наконец смог отоспаться за все бессонные ночи, оценить красоту рассветов и закатов...

Президент Украины Леонид Кучма вручает генеральному конструктору КБ «Южное» Станиславу Конюхову орден Державы, 16 апреля 2004 года

«МЕНЯ РАЗРЕШИЛИ «ЗАСВЕТИТЬ» КАК НАЧАЛЬНИКА КОСМОДРОМА «ПЛЕСЕЦК» ЛИШЬ В 1988 ГОДУ»

— Вы сказали, что американский журнал в 1986-м писал о «Плесецке». То есть, несмотря на все ухищрения советских спецслужб, на режим строжайшей секретности, в Штатах знали о его существовании?

— Естественно. Когда в начале 60-х один за другим стали появляться советские спутники, которые ходили по полярным орбитам, американцы ломали головы: откуда они берутся? Любознательный ученый Джеффери Пери математически решил обратную баллистическую задачу — то есть рассчитал траекторию полета искусственного спутника до точки его старта. После этого он объявил всему миру, что на расстоянии 800 километров от Москвы, в направлении Архангельска, где-то возле железнодорожной станции Плесецкая находится новый секретный космодром.

Это сенсационное открытие математик сделал за 18 лет до того, как СССР официально признал существование «Плесецка». В том же году другой американский аналитик, используя несекретные снимки, полученные американским спутником, дешифровал расположение инфраструктур космодрома: железнодорожную ветку к магистрали, аэродром, стартовые площадки, предназначенные для космических пусков, и шахты с боевыми межконтинентальными ракетами...

А меня разрешили «засветить» на телеэкране как начальника космодрома «Плесецк» лишь в 1988 году. Это было связано с выполнением множества международных программ: тогда на околоземную орбиту выводились спутники практически всех соцстран, обеих Германий, Италии, Канады, Нидерландов, США, Швеции, Франции...

— По-вашему, такая засекреченность была оправданной?

— Лишь на первом этапе, пока Советский Союз не достиг ядерно-стратегического паритета с Соединенными Штатами. Величайшей несправедливостью прошлого века я считаю то, что тщательно скрывались имена выдающихся людей, которые стояли на переднем крае научно-технического прогресса, обеспечили прорыв в области ракетно-космической техники. В то время телевидение, пресса внедряли в сознание людей некий фантом — безымянного главного конструктора ракетно-космических систем, которому в равной степени приписывались разработки в области военной и космической техники. Обидно, что конструкторы при жизни были обделены заслуженной славой, а народ не мог гордиться своими лучшими сынами...

Кстати, освоение космоса неразрывно связано с украинской землей. Сергей Королев — мой земляк, только он родом из Житомира, а я родился в селе Скраглевка под Бердичевом. Создатель многоразового космического комплекса «Энергия-Буран» Валентин Глушко — одессит, у создателя днепропетровского конструкторского бюро «Южное» Михаила Янгеля черниговские корни, Владимир Челомей учился в Киеве... Он, кстати, занимался теорией колебаний и обнаружил невероятные явления. Если определенной частотой колебаний воздействовали на тело, которое должно плавать, оно тонуло, а тело, которое должно тонуть, всплывало... В свой последний день Владимир Николаевич позвонил супруге: «Я понял, почему так происходит». Но зафиксировать на бумаге объяснения этого природного феномена не успел...

— Кто из главных или генеральных, как их потом стали называть, конструкторов произвел на вас самое сильное впечатление?

— К сожалению, я не был лично знаком с Михаилом Янгелем, хотя встречал его не раз при проведении учебно-боевых пусков ракет Р-16 с Южного полигона (ныне космодром «Байконур»). Высокого роста, худощавый, он иногда несколько сутулился, но в целом выглядел подчеркнуто подтянутым, держал себя в руках в самых сложных и критических ситуациях. Михаил Кузьмич на первый взгляд казался суровым и недоступным, но когда улыбался, его лицо преображалось. Эта улыбка действовала неотразимо и на сотрудников, и на смежников.

А вот генеральные конструкторы КБ «Южное» Владимир Уткин и Станислав Конюхов в разное время были техническими руководителями летных испытаний на Северном полигоне. Мы вместе отрабатывали твердотопливные ракеты четвертого поколения «Молодец» (американцы назвали их «Скальпель»), которые входили в состав боевого железнодорожного комплекса и боевого комплекса шахтного базирования.

«Когда по «Договору о ликвидации ракет средней и меньшей дальности» было решено уничтожить 728 ракет «Пионер», создавший их генеральный конструктор Надирадзе скончался от сердечного приступа»

— Легко находили с днепропетровцами общий язык?

— Без проблем. Уткин был смелым конструктором, его разработки поражали новизной. При неизбежных аварийных пусках умудрялся оставаться невозмутимым, спокойным и корректным со всеми. С виду строгий, немногословный, суховатый, но в небольших компаниях расслаблялся. Каждое утро он надевал спортивный костюм — тогда еще были синие, шерстяные! — и на зарядку. Возвращался обычно в приподнятом настрое­нии. В Днепропетровске экология все-таки не очень, а у меня в Мирном ни одного промышленного предприятия, россыпь луговых цветов, озеро, где растут сосны, ели, березы, можжевельник ... Весной 86-го мы с генерал-полковником Малиновским встретили его после зарядки возле гостиницы «нулевки». Вокруг обильно цвела черемуха, и Уткин прочитал нам есенинское: «Сыплет черемуха снегом...». Он был родом из Рязани и прекрасно знал стихи своего земляка.

Приезжая, Владимир Федорович всегда интересовался: «Иван Иванович, художественная литература в военторг поступила?». Если ответ был утвердительный, говорил: «Так я пойду посмотрю». Помню, как он радовался, когда разыскал на полках книгу о загадочных рисунках в пустыне Наска. Любил также литературу по истории, искусству... Это была Личность.

— Я почему спрашиваю о характерах... Владимир Горбулин писал, что между генеральным конструктором КБ «Южное» Уткиным и его первым заместителем Леонидом Кучмой после того, как он был назначен гендиректором «Южмаша», вспыхнул нешуточный конфликт...

— Да, это правда...

— Там такие страсти кипели: пресса публиковала критические статьи с обеих сторон, профсоюзные делегации из Днепропетровска митинговали в Москве перед зданием Минобщемаша... Вам не кажется, что это и подтолкнуло Уткина к переезду в Москву?

— Думаю, его решение вызвано другими причинами: глобальными переменами, связанными с перестройкой, конверсией. Когда в 1990 году ему предложили возглавить головной ракетный институт отрасли ЦНИИМАШ в Москве, это было признанием заслуг и авторитета Владимира Федоровича. При его непосредственном участии разработана Федеральная космическая программа России. Он был назначен сопредседателем совместной с NASA экспертной комиссии Уткина-Стаффорда, осуществлявшей контроль за безопасностью совместных полетов на Международной космической станции.

У меня как у руководителя космодрома были нормальные отношения и с Уткиным, и с Кучмой. 1986 год оказался для КБ «Южное» не совсем удачным: при отработке тяжелой жидкостной ракеты шахтного базирования «Воевода» (по американской терминологии «Сатана») на космодроме «Байконур» произошли подряд три аварийных пуска. Над заводом «Южмаш» стали сгущаться тучи, а ведь это градообразующее предприятие, от которого зависела жизнь миллионного города. В результате 80-летнего гендиректора «Южмаша» Макарова отправили на пенсию, а на освободившееся место прочили Кучму. Но Уткин, по некоторым свидетельствам, не хотел отпускать первого заместителя, а на пост генерального директора продвигал свою кандидатуру...

Ученые-основоположники ракетно-космической техники Владимир Уткин, Михаил Янгель и Василий Будник. «Поймите, ракеты для их создателей были делом и смыслом жизни»

— Это и стало яблоком раздора?

— Возможно. Мы, северяне, были не в курсе подводных течений в отрасли и кадровые перестановки восприняли как должное. Конечно, такого рода истории оставляют осадок у участников. Но несколько лет спустя, когда Леонид Данилович уже был Президентом Украины, он направил поздравительный адрес Владимиру Федоровичу, тем самым переступив через амбиции и признав свои ошибки. Позднее это же сделал и Уткин...

В своей новой книге я хочу показать, что генеральный конструктор — это очень талантливый руководитель, который имеет большой багаж знаний. Он отслеживает все новое, что происходит сегодня в науке и технике, умеет создать кооперацию, что совсем непросто. Когда мы отрабатывали боевой железнодорожный комплекс, в производственной цепочке были заняты 500 предприятий 45 министерств. Это же все надо согласовать по времени, по множеству параметров, знать уровень производства, степень освоения новых технологий... А момент был очень трудный: во время перестройки, дикой конверсии производственная дисциплина снизилась.

— И как выходили из ситуации?

— Да по-разному, даже с юмором. Однажды Станислав Конюхов, прибыв на «Плесецк», всех заинтриговал: «Ребята, давайте сегодня постараемся. Я привез приз». — «Какой еще приз?». — «Увидите по окончании работы». Пуск твердотопливной ракеты прошел успешно, приезжаем часов в 12 в гостиницу, стол уже накрыт. И он приносит трехлитровую бутыль с красным маринованным арбузом. Для многих северян это был экзотический продукт. Мы под водочку его уничтожили... С шуточками, прибауточками и хорошим общением.

А вот на заседании Госкомиссии все было очень строго и борьба велась бескомпромиссная: каждый отстаивал свою позицию.

Генеральный конструктор ракетных комплексов грунтового базирования «Пионер» и «Тополь» Александр Надирадзе

— За этим стояло столкновение волевых характеров, амбиций?

— Скорее, желание выполнить все тактико-технические требования, подтвердить заявленные характеристики и надежность нового ракетного комплекса. Бывали моменты, когда я вставал и говорил: «Мнение полигона совершенно иное. Мы не подтвердили на стендах вот этот отказ, не получили отчет по такой-то проверке...». Дело в том, что мои инженеры-испытатели работали не только на космодроме. Во время подготовки к очередному пуску я посылал их на один завод, на другой. Они там все изучали, анализировали, смотрели на стендах огневых испытаний, а потом предоставляли мне доклад. И я, обобщив мнения своих подчиненных, говорил: «На пуск не пойдем! Не решены задачи, поставленные предыдущим пуском». Для конструкторов это был, конечно, удар под дых. Пытались давить, но с фактами не поспоришь, и они — куда денешься! — соглашались.

Поймите, ракеты для их создателей были делом и смыслом жизни. Вам знакомо имя генерального конструктора Александра Надирадзе? Когда по «договору о ликвидации ракет средней и меньшей дальности», подписанному Горбачевым и Рейганом в 1987 году, было решено уничтожить 728 созданных им ракет «Пионер», это стало сильнейшим ударом для Александра Давидовича. И он не выдержал, скончался от острого сердечного приступа...

Уже без него 72 «приговоренные» ракеты в соответствии с договором были ликвидированы методом пуска на полигон Камчатки из, как говорят военные, позиционных районов Читинской области. Очевидцы рассказывали, что когда ракеты одна за другой, без сбоев и замечаний, стали стартовать, американские инспекторы сначала радостно смеялись и аплодировали, потом кисло улыбались, а на последнем десятке выглядели очень озабоченными. Они никак не ожидали, что все пуски пройдут настолько безукоризненно. Кстати, одна из ракет «Пионер» размещена в Вашингтонском музее авиации и космонавтики — я видел ее там в 1994 году.

— Сегодня несправедливость устранена — имена генеральных конструкторов рассекречены. Вы удовлетворены?

— Нет. Обидно, что о них не говорят, не пишут, ими не восхищаются, пробуждая в молодежи желание пойти по их пути. Все знают Киркорова, Пугачеву, Газманова, Ротару, Сюткина... Артистами заполняют телеэфир, даже если их исполнительское мастерство упало, а людей, которые генерировали гениальные идеи, предложили передовые технологии, были величайшими организаторами и сохранили мир на Земле, забыли.

Сейчас жизненный успех измеряется не талантом и титаническим трудом, а неправедно заработанными деньгами. Но если бы пенсию назначали в зависимости от объема созданных материальных ценностей, которые пошли на улучшение условий жизни или для защиты Отечества, именно генеральные конструкторы были бы сегодня миллионерами или миллиардерами.

— По-моему, их и при советской власти не обижали. Леонид Кучма в одном из интервью рассказывал, что Уткину платили тысячу рублей как генеральному конструктору и столько же как академику... Леонид Данилович, по его словам, получал 500 рублей...

— Вполне достойная зарплата...

— А как Родина отблагодарила вас за службу?

— Мне платили полторы тысячи. Я «Волгу» купил спокойно, а она тогда стоила 16 тысяч.

«НЕ ВЫПОЛНИТЬ ПОРУЧЕНИЕ ЗАММИНИСТРА ОБОРОНЫ Я НЕ МОГ. ОН БЫ ПОДУМАЛ: «ИСПУГАЛСЯ»

— Каждый шаг в неведомое дается человечеству с трудом, сопровождается авариями и трагедиями. А у вас на посту начальника космодрома такое случалось или Бог миловал?

— За шесть лет руководства «Плесецком» у меня было семь аварий, приходилось бывать и под обломками ракет. Могу сказать, что ЧП случаются из-за недоработок конструкторов, из-за халатности на производстве, из-за расхлябанности боевого расчета, а иногда — из-за совпадения всех этих факторов...

— Какая авария для вас самая памятная?

— Это произошло вскоре после моего вступления в должность. За сутки до запуска космического аппарата «Ресурс» на командный пункт космодрома «Плесецк» позвонил генерал армии Яшин, который тогда был заместителем министра обороны, и передал для меня информацию (я в тот момент был в пути). Он сообщил, что завтра к нам прибывает заведующий сектором оборонного отдела ЦК КПСС (очень высокая в то время должность) Борис Шарымов, и порекомендовал ознакомить гостя с космодромом и пригласить на запуск ракеты. «Покажите так, — добавил Юрий Алексеевич, который 10 годами ранее командовал космодромом, — как это делал я».

Мне было непонятно, что он имел в виду, но мой заместитель объяснил. Оказывается, при пуске ракеты с левой пусковой установки Яшин размещал гостя на правой пусковой установке, расположенной в 400 метрах. Поэтому после вертикального взлета, когда ракета ложится на курс, она проходила прямо над головами наблюдателей.

— А это не опасно?

— Конечно, такая демонстрация полета была грубейшим нарушением техники безопасности. Но не выполнить поручение заместителя министра обороны я не мог. Он бы подумал: «Вот, пришел из войск и испугался». А что бы сказали подчиненные? Поэтому я только поинтересовался, можно ли будет где-то укрыться при непредвиденных обстоятельствах. Мне объяснили, что там есть кабельная потерна (то есть подземная галерея) с герметичной дверью. Возле нее мы с московским гостем и начальником политотдела генералом Бушуевым и расположились за полчаса до старта.

— Да вы рисковый человек!

— Возможно, это была ненужная бравада. Далее все по порядку...

Перед нами стояла уже заправленная керосином и жидким кислородом и поэтому обильно покрытая ослепительно белым инеем ракета — модификация королевской «семерки». Коротая время, я рассказывал Борису Александровичу о структуре космодрома, дислокации воинских частей, о цикле подготовки ракеты-носителя к пуску. Обратил его внимание на то, что, несмотря на высокую надежность техники, за час до пуска мы отвозим личный состав, не занятый непосредственно в подготовке ракеты, на мотовозе в безопасную зону за 20 километров. А затем по привычке, автоматически, не придавая этому значения, провел и инструктаж по мерам безопасности. Сказал, что по моей команде: «Внимание, всем в укрытие!» — первым в потерну эвакуируется представитель ЦК, вторым — начальник космодрома, а третьим — начальник политотдела, который закрывает за собой защитную дверь.

— И как реагировал ответственный партработник?

— Я продолжал комментировать происходящее: мол, по 30-минутной готовности заканчивается заправка ракеты и расчет эвакуируется на пристартовый командный пункт, по 20-минутной опускается кабина с частью расчета стартовой команды в нишу, по 10-минутной в опасной зоне остаются 98 человек в укрытиях и мы втроем... Мои пояснения Борис Александрович слушал как будто внимательно, но вопросов не задавал. По застывшим глазам гостя, по частой смене позы, беспокойным движениям я понимал, что внутренне он напряжен и тщетно пытается скрыть свое волнение.

И вот по громкоговорящей связи ко мне поступает доклад: «Первый, я второй, к пуску готов. Разрешите объявить минутную готовность!». Дальше пошли давно знакомые команды. «Ключ на старт!»... «Протяжка один!». «Продувка!». «Ключ на дренаж!». «Пуск!». «Протяжка два!». «Подъем!»... Предстартовую тишину разорвал резкий треск, из-под ракеты вырвалось облако огня — в этот момент происходит прорыв мембран, керосин и жидкий кислород поступают в камеры сгорания ее двигательной установки. Огненное облако окутало низ ракеты, стартовая система раскрыла свои объятия — и белоснежная свеча весом в 300 тонн на мгновение зависла над стартовой площадкой. Шипение огня переросло в рев, рев — в грохот, от которого, кажется, небо вот-вот расколется на части, и почва вибрирует под ногами.

Краем глаза я заметил, как побледнел наш гость, как инстинктивно сделал не­сколько шагов назад... И в этот момент увидел, что от правого бокового блока под прямым углом относительно движения ракеты отходит реактивная струя. Я знал, что произойдет дальше: снизится тяга бокового блока и, когда он в своем поступательном движении начнет отставать от ракеты, ее система управления даст команду на аварийное выключение двигателей...

— ...после чего «семерка» рухнет на ваши головы...

— Вот именно. Крикнув: «Авария! Всем в укрытие!», я бросил последний взгляд на ракету и успел увидеть отставание бокового блока. Сделал несколько шагов по крутой лестнице кабельной потерны, и тут меня догнала взрывная волна, бросила вниз на металлические перила. Боли я не почувствовал — ее затмила мысль, что начальник политотдела не успел закрыть гермодверь и, возможно, погиб. Скорее назад! Через минуту я уже осматривал дымящийся старт. На том месте, где мы только что стояли, лежали огромные куски металла от двигательной установки и топливных баков...

— ...и останки политработника...

— Нет, их я как раз не увидел. И тут из глубины потерны раздался его голос. Оказывается, услышав мою команду «Авария!», он обогнал всех и первым влетел в укрытие, пересчитав 40 ступенек вниз.

Осмотревшись, я предложил Шарымову подняться наверх и поинтересовался у него самочувствием. Но Борис Александрович не мог ответить. Его лицо передергивал нервный тик, широко открытые глаза смотрели куда-то вдаль. Даже когда мы дали ему выпить ударную дозу валерьянки, гость, пребывавший в полной прострации, не реагировал на вопросы. Я понимал его шок. Но, к моему удивлению, он и потом, уже из Москвы, не позвонил, не поинтересовался последствиями аварии...

— А вы как реагировали?

— Для меня этот аварийный пуск был не первым. И к чувству горечи примешивалась радость. Да, не выполнена задача государственной важности, полностью разрушена пусковая установка. Но, во-первых, никто не погиб... Во-вторых, по воле случая я увидел начало развития аварийной ситуации и с вероятностью 99,9 мог утверждать, что вины боевого расчета тут нет. В дальнейшем это подтвердила Государственная аварийная комиссия.

«ИЗ ГЕРМАНИИ НА «ПЛЕСЕЦК» ПРИГНАЛИ ЭШЕЛОНЫ ПРОТИВОТАНКОВЫХ МИН, СЛОЖИЛИ ПИРАМИДУ В 20 МЕТРОВ ВЫСОТОЙ, ОБВЯЗАЛИ ВСЕ ЭТО ДЕТОНАТОРАМИ...»

— На закрытую территорию Северного полигона доходили веяния перестройки?

— Она прибавила нам проблем. Горбачев тогда создал такую обстановку, что военные стали изгоями в своем государстве. В Москве дошло до того, что они на работу приезжали в гражданском платье...

А ведь мы должны были отработать и поставить на вооружение боевой железнодорожный ракетный комплекс и ракетный комплекс шахтного базирования, разработанные КБ «Южное». Первый нужно было научить ходить по магистралям Советского Союза, научить стрелять. Это был сложный процесс. Одновременно шла доработка стратегического ракетного комплекса грунтового базирования «Тополь», разработанного под руководством Надирадзе. Кроме того, как я уже сказал, необходимо было выполнять 36 космических программ по запуску искусственных спутников. Москве показалось этого мало...

В 1990 году нам поручили провести испытания под кодовым названием «Сдвиг» — то есть проверить железнодорожный комплекс на устойчивость к воздушной ударной волне от ядерного взрыва. Такого рода эксперименты были совершенно несвойственны структуре Северного полигона, но это полбеды. Что сделали? Даже не спросив моего согласия, из Германии пригнали много эшелонов противотанковых мин. Специалисты из Взрывпрома выложили пирамиду Хеопса в 20 метров высотой, обвязали все это детонаторами.

— Может, мины таким образом хотели бесплатно утилизировать?

— Гадать не буду. Когда я уже собирался доложить главнокомандующему Ракетны­ми вой­ска­ми стратегического назначения, что подготовка завершена, позвонил первый секретарь Архангельского обкома Петр Телепнев, один из последних, кого Горбачев еще не успел сменить. «Иван Иванович, — говорит, — если вы проведете это испытание, взорвете не только космодром, но и обком партии».

Чтобы понять обстановку, сложившуюся в области, на следующий день я прибыл в Архангельск. Петр Максимович мне выложил подборку статей из местных газет. Оказалось, что «зеленые» начали организованную и продуманную кампанию против космодрома «Плесецк», обвинив его в ухудшении экологической обстановки, возрастании количества заболеваний, снижении уловов рыбы и прочих бедах.

Телепнев выглядел очень озабоченным. По его словам, на волне эмоций, основанных на непроверенных фактах и бездоказательных суждениях, подогреваемых местными и центральными газетами, от граждан и общественных организаций пошел поток обращений в высокие инстанции с требованием закрыть космодром. Он сказал, что понимает государственную важность нашей работы, но проведение испытаний может стать детонатором и спровоцировать взрыв возмущения, поэтому попросил их перенести, дождаться, когда обстановка нормализуется.

После этого у меня состоялся нелегкий разговор с главнокомандующим — генералом армии Максимовым. Он считал, что мы с Телепневым струсили. Выслушав в свой адрес немало резких и нелестных слов, я попросил прислать письменный шифрованный приказ с датой проведения испытаний.

— Помнится, во времена Горбачева письменные приказы у военных вышли из моды...

— ...поэтому ожидаемый приказ так и не поступил. Пирамида противотанковых мин пролежала в тайге всю зиму. За это время архангелогородцы создали комиссию для изучения влияния космодрома на окружающую среду. Результаты ее трехмесячной работы многих удивили: ни одно из обвинений в адрес космодрома не подтвердилось. В марте 1991 года я доложил главнокомандующему о готовности к проведению операции «Сдвиг». В ответ услышал краткое указание «принять решение самостоятельно, в зависимости от складывающейся обстановки». Выбрав подходящий день, мы подорвали тысячу тонн мин.

Надо было видеть облако от этого взрыва, которое поднимаясь в небо, приобретало знакомые очертания ядерного гриба. Нас поразил и огромный котлован, образовавшийся на месте заряда: его диаметр был около 80 метров, а глубина — до 10. Техника ударную волну выдержала, а вот окна в окрестных поселках — нет. Но мы были к этому готовы и быстро вставили новые стекла, а недовольство населения погасили разъяснительной работой: мол, случилась авария при пуске ракеты.

Так что, как видите, противник не дремал: для того чтобы разрушить мощный Советский Союз, использовал движение «зеленых».

— На ваш взгляд, история с минами провокацией была или обычным советским головотяпством?

— Вам знакомо имя Александра Яковлева? Этот человек — агент влияния. И я, когда был на последнем ХХVIII съезде партии, слышал выступления и его, и Горбачева, видел, как они боролись за то, чтобы разложить государство, армию, ВПК и партию. Считаю, что период с 1985 по 1991 год, наряду с объективными причинами и субъективными просчетами, был временем усиленного искусственного развала Советского Союза.

— Но вы же видели дефицит всего и вся... Рассказывают, что жители Архангельской области, проезжая по железной дороге мимо «Плесецка», постоянно нажимали на стоп-кран, чтобы сойти с поезда в запретной зоне и попасть в Мирный. Они это делали не со шпионскими целями, а чтобы купить там что-то из дефицита.

— Действительно, снабжение космодрома было значительно лучше, чем где-либо. А дорожку, которую эти визитеры протоптали, у нас называли тропой Хо Ши Мина.

— Вот из-за нехваток и очередей и развалился Союз...

— Развалился он из-за руководства. Коммунизм надо было строить в своем государстве, а не поддерживать все коммунистические движения, компартии, не снабжать полмира в долг вооружением. Если бы все материальные ценности, созданные народом, оставались внутри страны, она бы процветала. Вы не представляете, какими природными богатствами располагает сегодня Россия. Вместо того чтобы выбрасывать миллиарды на ведение войны с Украиной, сосредоточьте это все внутри государства и поднимите жизненный уровень. Но нет!

РТ-2ПМ «Тополь» — первый советский стратегический мобильный комплекс с трехступенчатой твердотопливной межконтинентальной баллистической ракетой. Разработка проекта была начата в Московском институте теплотехники в 1975 году под руководством Александра Надирадзе

«ПОЛЕТ НА МАРС РЕАЛЕН И КОГДА-ТО БУДЕТ ОСУЩЕСТВЛЕН»

— Город ракетчиков при военном полигоне вполне по Оруэллу назвали Мирным... А каково было соотношение военных и гражданских программ в «Плесецке»?

— К сожалению, все, что я запускал, так или иначе преследовало военные цели. Хотя мы и говорили, что это нужно науке или для изучения природных ресурсов. Взять Автоматическую универсальную орбитальную станцию (АУОС), разработанную в днепропетровском КБ «Южное». На нее ставили еще и космический мини-аппарат, который на орбите отстреливался и летал субспутником вокруг этой станции. При этом мы, например, инжектировали (то есть нагнетали, впрыскивали в пространство) определенные газы в различных сочетаниях, чтобы определить: таким образом создаются помехи и прерывается радиосеанс или, напротив, улучшается качество приема.

Другой пример. Мы запускали космический аппарат «Океан», предназначенный вроде бы для изучения природных ресурсов океана. Но там стояла также аппаратура, которая отслеживала инверсионный след атомной подводной лодки в мировом океане. Оказывается, как мы оставляем следы на песке­, так субмарина — в воде.

— В последние десятилетия не было прорывов в освоении космоса. Пилотируемые полеты на Луну не возобновились после 1972 года. США сворачивают программу пилотируемых полетов и исследования планет Солнечной системы. Россия после 1991 года не реализовала ни одного успешного проекта по изучению дальнего космоса. Аналитики объясняют это тем, что Москва и Вашингтон не просто рвались к звездам, а решали в космосе набор прикладных военно-политических задач. После того как была признана техническая невозможность создания полноценного космического оружия, страны задумались о рентабельности. Космические проекты себя и впрямь не окупают?

— Еще Константин Циолковский сказал: «Планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели». Надо осваивать околоземное пространство или пространство Солнечной системы. Например, такой космический аппарат, как «Метеор», за один виток на орбите дает в 100 раз больше информации о состоянии погоды на земном шаре, чем 15 тысяч метеостанций за сутки. А помните, было такое лекарство — интерферон? Его получали только в космосе, в невесомости. Как и все чистые материалы, использование которых на Земле приносит колоссальную пользу для общества.

Космос — будущее человечества. Надо не стремиться получить в нем преимущество, чтобы уничтожить друг друга, а использовать его в мирных целях. Это касается и Соединенных Штатов Америки, и России, и Украины, и других государств, которые освоили ракетно-космическую технологию.

— Напоследок спрошу: вы следите за европейским проектом колонизации Красной планеты Mars One?

— Конечно.

— Поддерживаете тех 26 украинцев, которые прошли первоначальный отбор и изъявили желание отправиться в безвозвратный полет на Марс? Или все-таки относитесь к этой затее со скепсисом?

— Нет, полет на Марс реален. Может, мы не дождемся, но когда-то он будет осуществлен. Впрочем, я бы посоветовал больше исследовать Луну... Хотя там есть непонятные нам явления и процессы. Американцы неспроста прикрыли свою Лунную программу, что-то они знают. Вы помните первые слова Нила Армстронга, когда он ступил на поверхность Луны? «Они уже здесь», — сказал астронавт. Пройдет время, и мы узнаем, кто такие «они» и как вступить с ними в контакт.

— Думаете, американцы свернули полеты на Луну не из-за финансовых проблем?

— У Соединенных Штатов Америки достаточно денег. Там что-то другое, нам сегодня неизвестное. Но ведь есть много свидетельств об НЛО, о гуманоидах, которых находили.

— Неужели вы, генерал, доктор технических наук, в это верите?

— Мы с супругой своими глазами видели в Крыму, напротив Медведь-горы, летающую тарелку. А ведь там, на юге, нет космических полигонов, на которые это можно было бы списать. В тот вечер мы вышли на берег моря, а там стоят люди: «Мы уже минут 20 наблюдаем», — говорят. Посмотрев туда, куда они показывали, мы увидели, что под облаками висит тарелка, а вокруг нее шарики размером с пятикопеечную монету, как звездочки. Но звезд не могло быть, потому что небо затянуто тучами. Потом шарики как по команде скрылись в этой тарелке и она то ли ушла за горизонт, то ли нырнула в море.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter