Активист организации «Поисковая инициатива Майдана» Тарас МАТВЕЕВ: «Даже после героизма и трагедии Майдана общество и власть снова в позе дуэлянтов»

20 февраля, в годовщину массового расстрела протестантов в центре Киева, Украина почтила память героев Небесной сотни. На Майдан отовсюду съезжались и участники драматических событий прошлого года, и те, кто в разных концах страны не смыкая глаз молился и болел за своих соотечественников, не отходя от телевизора. Украинцам, пережившим Революцию достоинства, поднявшимся до нее, хотелось быть рядом друг с другом. На первой годовщине расстрела Майдана не было активистов, воюющих в АТО, и еще полусотни человек, которые считаются без вести пропавшими. Вот уже год семьи этих людей живут надеждой, в ожидании того единственного телефонного звонка, который поставит точку в изматывающей неизвестности. Точку радостную или горькую — кому как повезет. За этот год волонтеры «Поисковой инициативы Майдана» родным пропавших без вести с хорошими известиями звонили не раз. И с плохими тоже. Но с хорошими — чаще. Им удалось отыскать 127 человек. Милиции, для сравнения, — в пять раз меньше. Но и обращаются к волонтерам с просьбой о поиске исчезнувшего человека гораздо чаще. Наверное, потому, что больше доверяют.

«ПОСЛЕ ЕВРОМАЙДАНА МИЛИЦИЯ НЕ ИЗМЕНИЛАСЬ, ОНА ПО-ПРЕЖНЕМУ ВЫПОЛНЯЕТ УКАЗАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЕРХУШКИ»

Татьяна СЛОБОДЯН, координатор «Поисковой инициативы Майдана»:

— Наша общественная организация образовалась после 21 февраля 2014-го. Волонтеры собирались по выходным — бывало, до 100 человек, обследовали Мариинский парк, морги, лесопосадки вокруг Киева, заброшенные здания, ныряли в Днепр, куда могли сбросить тела активистов, клад­бища прочесывали, искали подзахоронения, были в крематории на Байковом кладбище... Но в июле 2014-го эту работу прекратили, потому что слишком много времени прошло.

Одновременно развешивали по Киеву объявления, искали в соцсетях, следили, не обновлялись ли записи на страницах тех, кого ищут. Если обновились — значит, есть надежда. Написали — он ответил: «Да, это я, жив-здоров». Но если в соцсетях человека нет, пишем запрос по месту проживания, находим его соседей, расспрашиваем. Большинство людей именно таким способом и нашлись.

Сейчас в нашей базе 55 человек, пропавших без вести. Работа осложняется тем, что нам предоставляют неполные данные, неверные номера телефонов. Когда 18 февраля начался весь этот хаос, волонтеры в спешке часто записывали фамилии с ошибками.

Подытоживая результаты поисков, проведенных в течение года, коллега Татьяны Слободян волонтер Тарас МАТВЕЕВ на своей странице в Facebook написал:

Татьяна Слободян: «Сейчас в нашей базе 55 человек, пропавших без вести»

— «Поисковая инициатива Майдана» — классический образец самоорганизации активных украинцев. Когда милиция делала вид, что проблемы не существует, волонтеры в очередной раз пытались заменить неэффективную государственную структуру.

В милиции официально пропавших майдановцев числится восемь человек, раньше было вообще двое. Они работают по нашим базам данных. Если родные пишут заявления...

Поиски продолжаются до сих пор. В это трудно поверить, но совместными усилиями различных волонтерских организаций удалось разыскать большинство майдановцев...

Уже несколько месяцев «Поисковая инициатива» достаточно плодотворно обменивается информацией со следователями Департамента по поиску пропавших. Есть определенные достижения: более 20 протестующих разыскали. Но оказывается, работа с силовиками как палка о двух концах. После событий Евромайдана милиция не изменилась, она по-прежнему старательно выполняет указания политической верхушки. Есть, к сожалению, этому очередные подтверждения.

Могли ли мы после трагедии и героизма Майдана подумать, что снова окажемся на исходной позиции, когда общество и власть в очередной раз в позе дуэлянтов?! Опять один на один с проблемами, без ощутимой поддержки и с откровенной враждебностью силовой вертикали.

Но мы должны продолжать наше дело, — прокомментировал Та­рас Матвеев интернет-изданию «ГОРДОН». — Ради ангелов Небесной сотни, ради воинов, которые сейчас на Востоке. Принимая решение о подготовке материала о пропавших без вести на Майдане, мы хотели дать надежду тем, кто вот уже больше года ничего не знает о своих близких. Но неожиданно вышло так, что мы попутно записали еще и несколько историй о тех, чья жизнь разделилась на «до» и «после» Майдана.

«МУЗЫЧКО МНЕ ПОЗВОНИЛ, МЫ ДОЛГО РАЗГОВАРИВАЛИ, ВДРУГ СЛЫШУ В ТРУБКЕ ЩЕЛЧОК И ГОЛОС: «СЕРЕГА, ТЫ НЕ ЖИЛЕЦ!»

Один из тех, кого ищут и волонтеры, и милиция, — житель села Квитневе Ровенской области Иван Таран. По его делу киевская милиция, хоть и не сразу, открыла уголовное производство по статье «Умышленное убийство». Но его мама Фаина Ивановна все еще надеется, что сын жив.

Фаина ТАРАН, мама пропавшего без вести Ивана Тарана:

Житель села Квитневе Иван Таран еще до Майдана приехал в Киев, где пытался устроиться на работу. С февраля 2014 года его безуспешно ищут

— 10 лет назад жена Ивана бросила его, троих детей и уехала. Он стал ездить на заработки. Сын у меня — мастер на все руки: и повар, и сварщик, и штукатур. Он еще до Майдана поехал в Киев, и долго я ничего о нем не знала. Обращалась даже в программу «Жди меня», всюду писала. Мне потом говорили, что у Захарченко (экс-министр МВД Украины. — «ГОРДОН») он работал, а вернее, в рабстве был. Что-то там охранял и, наверное, видел то, что не положено.

Его приказали вывезти в лес и убить, но ребята, которым поручение было дано, отвезли сына на Майдан. Я чувствовала, что он может быть там, телевизор смотрела все время. Первый раз увидела Ивана, когда показывали, как избивали студентов 30 ноября. Он бежал от «Беркута». Иван только промелькнул на экране, но разве ж мама своего ребенка не узнает? А 20 февраля я видела его в последний раз: он бросился на «Беркут», повалил двух солдат или трех. «Беркут» закрыл его щитами — и все. Мне потом рассказали, что в этот момент убили его друга и Ваня кричал: «Сашко, не вмирай!».

В Ровно на похоронах ребят, погибших на Майдане, я познакомилась с Александ­ром Музычко (активист «Правого сектора» по прозвищу Саша Белый. — «ГОРДОН»). Он сказал: «Мы обязательно расследуем, где Иван был до Майдана, кто его удерживал». А потом Музычко позвонил, и мы долго с ним разговаривали. Вдруг слышу в трубке щелчок и голос: «Сука, ты не жилец». Я не поняла, думала, это Саша сказал. А он мне говорит: «Фаина Ивановна, срочно ликвидируйте телефон. Нас прослушивают». Так я с перепугу тут же выбросила свою трубку в большую бочку недалеко от дома.

А через несколько дней, 24 февраля, мне позвонил командир воинской части из Львова, который хорошо Ваню знал. Подтвердил, что видел моего сына на Майдане, только узнать его было трудно. Я собралась и поехала на Майдан его искать. Ребята говорят, что нужно на сцену выйти с фотографией Ивана, объявить о поиске, потому что он в больнице мог быть или в морге, — может, кто-то что-то бы и подсказал. Но у меня сил так и не хватило. Такой шок, давление подскочило. Хлопцы сделали это за меня, полночи объявляли со сцены, показывали его фотографию. Она и сейчас на Майдане висит.

На анализ ДНК у меня брали кровь и волосы. Когда в лесу нашли семь трупов, один из которых совсем обгоревший был, меня обещали вызвать в Киев — из-за границы должен был приехать вроде бы какой-то специалист-эксперт для идентификации, но больше так и не позвонили. А вот мошенники, бывает, звонят. Один раз даже 50 тысяч просили за информацию о сыне, говорили, что знают, где его найти.

В День памяти Майдана меня вызывали на пресс-конференцию, там из МВД люди были. Они думали, что я приехала деньги просить, — ведь у Ивана осталось трое детей, которых нужно поднимать. А у меня здоровья нет, я больше месяца в коме провела, пережила клиническую смерть. Меня спрашивали, как мы выживаем. Стараемся, говорю, как можем. Мне Бог помогает. А сыном я торговать не буду. Мне не деньги нужны — мне нужен только он, живой. Или хотя бы его могила. Ведь я двоих сыновей раньше похоронила. А Ивана жду. Может, еще вернется...

«МЫ ОТСЛУЖИЛИ ПО ВИКТОРУ ПАНИХИДУ, И ВДРУГ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ ПРИШЛО ИЗВЕСТИЕ: ЖИВ!»

В «Поисковой инициативе Майдана» сохранился телефон, оставленный теми, кто искал Виктора Горецкого. Волонтеры сказали только то, что он нашелся.

Мать Ивана Тарана Фаина (справа): «Мне деньги не нужны. Мне сын нужен живой. Или хотя бы его могила. Ведь я двоих сыновей раньше похоронила. А Ивана жду»

Без подробностей. Набрав номер, журналист интернет-издания «ГОРДОН» попал в монашеский скит святомученика Виктора в Гинковцах Хмельницкой области. С самим Виктором Горецким поговорить не удалось — как священнослужитель и волонтер он давно уже находится в АТО. Но его историю рассказал нам монах Владимир.

— Виктор служил дьяконом в Киеве, на Святошино, в часовне возле стадиона «Темп». Здесь, в селе в Хмельницкой облас­ти, у него тоже есть приход. А еще Виктор имеет сан архимандрита, но его не афиширует. Когда начался Майдан, он вместе с волонтерами много помогал. Организовал доставку воды, продуктов. Прятал у себя в квартире студентов, избитых «Беркутом», ходил в разведку через блокпосты — его пропускали, когда видели, что идет священник. В свое время, кстати, он служил в разведроте, так что делал это профессионально.

Рассказывали, что Виктор с другими активистами вывели из строя водомет, из которого людей обливали на Майдане, за что их избила милиция. 20 февраля он помогал выносить раненых и погибших. В них бросили две гранаты. Виктор потерял память, и спасали его студенты-медики, которые потом ногу ему зашивали. Он очень сильно пострадал, не мог ходить. Мы потеряли с ним связь. Искали по всему Киеву, обошли всех его друзей и знакомых — безуспешно. Решили, что он погиб, возможно, был сожжен в Доме профсоюзов или вместе с другими на торфяных болотах, потому что нигде не было никаких следов. И отслужили по Виктору панихиду.

И вдруг через несколько месяцев пришло известие: жив! Оказывается, он каким-то образом попал в Фастов, где местная женщина-ветеринар лечила его все это время. Когда к Виктору частично вернулась память, он вспомнил чей-то телефон. Мы хотели эту женщину отблагодарить, но денег она не взяла.

А потом его привезли к нам, в монашеский скит. Умнейший че­ловек выглядел беспомощным, как ребенок. Здесь мы его и выхаживали. Виктор поправился и уехал волонтером в АТО. Я знаю, что ему приходилось исповедовать людей и на стороне противника. Священник не может никому отказать.

Виктор и на войне пережил сильный стресс. Он ведь оказался в Иловайском котле. На его глазах людям уши отрезали, пленного добивали. Его тоже чуть не убили, но среди боевиков оказался осетинец, православный. Он сказал, что убить муллу (священника) — значит взять на себя и свою семью грех до девятого колена. Это помогло Виктору выжить.

А мы стараемся в душу к нему не лезть. Он и так многое пережил. Он сильный человек, у него много планов. Здесь, в Хмельницкой области, хочет создать центр для лечения детей, больных ДЦП, и инвалидов-колясочников. Но пока война вносит в эти планы свои коррективы.

Похороны в Ивано-Франковске 19-летнего Романа Гурика, погибшего на Майдане

«ПОЙДУ В ВОЕНКОМАТ. МУЖУ ПОКА НЕ СКАЗАЛА. БУДУ ПРОСИТЬСЯ ПОВАРОМ НА ПОЛИГОН В ЯВОРИВ, КУДА ДАЛЬШЕ — ПОСМОТРИМ. МНЕ КАЖЕТСЯ, ЭТА ВОЙНА НАДОЛГО...»

Опасаясь за близких, Ирина Березий из Тернопольской области сама при­няла решение исчезнуть из жизни своей мамы, сына и дочери в ночь с 18 на 19 февраля,

Во время киевских событий 20 февраля 2014 года дьякон Виктор помогал выносить раненых и убитых, в него попала граната, он потерял память и не мог ходить. Виктора искали, не нашли, решили, что он погиб, и даже отслужили по нему панихиду. Через несколько месяцев пришло известие: жив!

когда в числе других активистов была избита на Майдане и задержана бойцами «Беркута». Они две недели ничего не знали о ней, а она ждала, что будет осуждена не меньше чем на семь лет. Подробности той ночи и сегодня не может вспоминать без слез.

Ирина БЕРЕЗИЙ, активист Майдана, которую там знали под именем Яра:

Активистка Ирина Березий познакомилась с Богданом на Майдане, 17 июля 2014 года они обвенчались в часовне на Институтской, на следующий день Богдан уехал в АТО

— За неделю до начала тех страшных событий многие из нас удалили свои страницы из соцсетей, чтобы наши семьи не пострадали. Мы предчувствовали: будет расправа, но не думали, что такая жестокая. Нас очень сильно избили и побросали в автозак — мы все были в крови. Даже девочку, которая мимо бежала, схватили. Я просила, чтобы хоть ребенка отпус­тили, чтобы дали возможность чем-то раны ребятам перевязать. Со мной везли 36 человек, а нашла я потом только шестерых.

Нас очень долго возили по Киеву, мы думали, что везут в лес убивать или в Днепр топить. Потом, наконец, выгрузили в Днепровском райотделе. Отобрали телефоны, раздели, искали на одежде следы пороха. Были следы, конечно, — мы же все бросали коктейли Молотова. Если бы не журналисты и адвокаты, которые утром пришли к райотделу, нас бы ни за что не отпустили.

И я решила исчезнуть, домой не звонить. Боялась навредить своей семье — ведь я не знала, что со мной дальше будет. Незнакомые люди меня забрали к себе, покормили, одели, и я вернулась на Майдан.

Когда на Майдане все началось, я работала в киевском ресторане. Весила 120 килограммов, а после всех событий уже 80. В Доме профсоюзов готовила еду и носила ее на Грушевского. Мне помогал молодой человек по имени Роман из Ивано-Франковска (Роман Гурик. — «ГОРДОН») — кучерявый такой, солнечный мальчик. Вдруг он куда-то пропал, и я подумала, может, домой уехал или где-то с девушкой, с которой познакомился на Майдане. А через месяц увидела его фотографию. Герой Небесной сотни...

Я выносила раненых с Институтской и потом узнала, что один из ребят в меня влюбился. Богдан признавался мне в любви прямо со сцены, на весь Майдан, ухаживал за мной долго. А потом прибежал в палатку среди ночи, разбудил меня и сказал: «Будем венчаться».

Мы вместе и пожить-то не успели. Спали все в одной палатке — 45 человек, я им кушать варила. А первая брачная ночь у нас была, когда домой приехали на несколько дней.

В общем, девочки мне платье белое принесли, а на ногах у меня были обычные шлепанцы. Но что поделаешь? Обвенчались в церкви на Институтской. Шли туда с флагом, с песнями. Отпраздновали бутылкой кагора на всю большую компанию. Да, Богдан еще мне яблоко купил. Вот и вся закуска.

Это было днем 17 июля, а вечером он уже уехал в АТО. Ничего мне не говорил до последней минуты.

Я еще немного на Майдане побыла и вернулась домой. Там уже больше бомжей оставалось, чем майдановцев настоящих. Хотя бомжи во время тех событий хорошо себя проявили, ничего не могу сказать, — дрова рубили, брусчатку разбирали... Теперь они все на вокзал перебрались.

Богдан мой воюет в «Айдаре», как и многие майдановцы. Мне в АТО волонтером ездить запретил. Но я без дела не сижу: мы тут с женщинами сетки плетем, маскхалаты шьем. Вот только я одна устала быть. Первый муж мой был военным — погиб. Второй — на фронте. Богдан вообще по характеру воин, настоящий мужчина. А со слабыми мне неинтересно. Его контузило и на Майдане, и в АТО уже несколько раз. Я думала, что после госпиталя он домой заедет. Но не заехал — сказал, что не может бросить своих ребят. Говорит: «Я за то тебя и люблю, что ты меня понимаешь». Я, конечно, проплакала целый день.

Теперь пойду в военкомат. Мужу пока не сказала. Буду проситься поваром на полигон в Яворив, куда дальше — посмотрим. Мне кажется, эта война надолго...

P. S. Интернет-издание «ГОРДОН» обращается к читателям с просьбой внимательно всмотреться в фотографии пропавших без вести на Майдане, размещенные в этой публикации, а также на странице «Поисковой инициативы Майдана» в Facebook. Если вы узнаете кого-то из этих людей и можете сообщить какие-либо подробности о них, пожалуйста, позвоните волонтерам по телефонам: (067) 866-45-74, (093) 130-80-92.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter