Бывший первый секретарь Днепропетровского горкома КПСС Владимир ОШКО: "Щербицкий не умер от воспаления легких - он застрелился!"

Владимир Петрович Ошко так же отличается от окружающих, как его затрапезный "запорожец" от шикарных иномарок, окружающих элитный дом, где он живет среди днепропетровских банкиров и директоров. Бывший первый секретарь Днепропетровского горкома партии, который на протяжении семи лет руководил миллионным городом, - кладезь для журналистов. Этот человек всю жизнь совершал неординарные поступки, которые называет просто мужскими. Он мог перейти с должности секретаря обкома комсомола на работу в мартеновский цех - подручным сталевара. Мог подраться в Хельсинки, куда приехал на фестиваль молодежи и студентов, с местными фашистами и научиться в 60 лет играть на фортепиано. Романтик, бард, бессребреник... Его жизнь перевернула дикая разгромная статья под названием "За спортивной ширмой", опубликованная в газете "Правда" в 83-м году. Ошко, который всегда жил не на самую большую зарплату и отнюдь не походил на советского миллионера, на весь Союз объявили меценатом (тогда это было бранное слово). Более того, обвинили в том, что он покровительствует махинаторам, посягнувшим на социалистическую собственность. Со всеми вытекающими последствиями. Вот уже больше 20 лет Владимир Петрович пытается понять, за что же его оболгали?

"ТЯЖЕЛОАТЛЕТОВ ЗАЧИСЛИЛИ В СТРОЙУПРАВЛЕНИЕ. КОНЕЧНО ЖЕ, ФИКТИВНО"

- Хорошо замаскировались, Владимир Петрович. В квартире аскетичная обстановка, под крыльцом - старый "запорожец". А ведь вы наверняка подпольный миллионер? Иначе с чего бы газета "Правда" еще в 1983 году в статье "За спортивной ширмой" обвинила вас в меценатстве?

- (Смеется). Все началось перед Олимпийскими играми в Москве. Качаловский, который был тогда первым секретарем Днепропетровского обкома партии, бросил клич: области нужны чемпионы. И тогда облсовпроф, облоно и облспорткомитет создали в Днепропетровске центр по тяжелой атлетике "Богатырь", привезли туда из Кривого Рога тренеров: Зиновия Архангородского, Эдуарда Бровко и других специалистов.

Архангородский добивался прекрасных результатов, работая тренером в Криворожском горном институте, он уже в 49-50-м годах воспитал там замечательных мастеров спорта. Я в молодости тоже занимался штангой, знаю, что это такое. Но у нас как-то не шли рекорды. А его ребята давали жару, потому что методика была интересная.

Опекали тяжелоатлетов областные организации. Но и за мной как первым секретарем горкома закрепили несколько пунктов в мероприятиях, утвержденных обкомом партии. Общими усилиями залы подготовили, медицинские кабинеты, сауны для спортсменов. Купили старый дебаркадер, который с помощью строителей переоборудовали в гостиничку на три десятка кают, - он по сей день стоит на Днепре. Словом, создали такие условия, что к нам приезжала тренироваться даже сборная Союза...

И криворожцы не оплошали - в кратчайшие сроки на базе Днепропетровского института физкультуры создали команду и подготовили олимпийского чемпиона Султана Рахманова.

- Его тоже откуда-то привезли?

- Это паренек из Днепродзержинска. Папу-узбека он практически не знал, а мама-украинка все время была с ним вместе. И похоронен он рядом с ней, как и завещал. Они со старшим братом так договорились: это место для того из них, кто раньше умрет. Султана не стало в прошлом году, он не дожил до 54 лет. И хотя врачи мне запрещают ходить на похороны, волноваться, - я не мог с ним не проститься. Гроб с телом был выставлен в драмтеатре, потом я поехал на кладбище... Но не будем о грустном.

Я, кстати, был на Московской олимпиаде, когда Султан в самом тяжелом весе сошелся в личном соперничестве с непобедимым Алексеевым. Тот самостоятельно тренировался, без тренера, выработал свою методику и, как известно, установил 35 рекордов. (Смеется). Ему за каждый рекорд много платили, поэтому он умело рассчитывал свои силы. То есть мог и на пять килограммов поднять рекорд, но прибавлял по кило...

Рахманов, за которого мы приехали болеть, вышел первым, в белом трико, а Алексеев - в темном. И вот соперники послабее уже отпали, между ними борьба пошла на рекордную сумму - 400-440 кг. Я сидел рядышком с помостом и видел, как дрогнул Алексеев. Те, кто был вхож за кулисы, потом рассказывали, что он побежал в туалет. А у мужчин, как у медведей, это признак страшный. И действительно, атлет уже не оправился - не смог поднять рекордный вес. Как там шутили: "Борьба довела великого Алексеева до всiрачки". А Рахманов вернулся в Днепропетровск уже национальным героем.

- Тогда за олимпийское золото спортсменам не платили. А сколько Султан получал?

- Ему платили спортивную стипендию - это порядка 200-300 рублей. А ведь организм большой, ему надо питаться. Особенно после того, как на тренировке он перетягает десятки тонн. Это же тяжелая работа. И Галя, его жена, мне говорила: "Чтобы в обед его накормить, я полдня стою на кухне: штук 10 котлет должна ему приготовить или пару куриц. Борща он по две тарелки съедает".

Конечно, денег на шик не было. Помню, он пришел впервые в обком партии (там и горком находился) и нас познакомили. Смотрю: парень почти на голову выше меня, сложен богатырски - то есть он не был обрюзгшим. А пришел в голубых с атласной вставкой широких брюках. И настолько это было бедно, по-хуторянски. Сразу видно, что у парня нет денег на приличную спортивную форму.

- И вы решили материально помочь чемпиону?

- Да, я об этом думал, но никогда никому не давал команду: "Товарищ директор, примите такого-то там "подснежником". "Правда", которая меня обвинила в причастности к этим делам, написала вранье. Хотя в то время очень часто ведущих спортсменов пристраивали на доплату, чтобы они могли спокойно тренироваться.

"ПРАВДА" ОБВИНИЛА ПРОСЛАВЛЕННОГО ТРЕНЕРА В ТОМ, ЧТО ОН УКРАЛ 12 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ"

- Например, покойный Александр Павлович Ляшко мне рассказывал, что в бытность первым секретарем Донецкого обкома таким образом поднимал футбольную команду "Шахтер".

- И когда я, будучи вторым секретарем обкома комсомола, решил поработать по специальности и ушел на завод имени Петровского подручным сталевара, там числились доменщиками, горновыми футболисты "Металлурга". Потом Петровка передала команду "Южмашу", и та стала называться "Днепр".

А тяжелоатлетов зачислили - конечно же, фиктивно - в строительное управление треста "Днепрогорстрой".

- Кто их туда сосватал?

- Архангородский, тренер. Он приходил к руководству тех строительных организаций, которые ремонт им делали, и обо всем договаривался. Кого-то оформили бетонщиком, кого-то штукатуром, кого-то каменщиком. Благодаря этому спортсмены получали деньги на еду, на лекарства, еще на что-то...

И все шло хорошо: спортсмены побеждали на соревнованиях, ставили рекорды. Рахманов ездил в Японию, США... Но дело в том, что среди семи спортсменов был парень, который не показывал результатов. Некий Плахтыря. Его отец был правой рукой Виталия Черкасова, собкора "Правды" по Днепропетровску - собирал компромат, досье, на основании которых журналист потом писал свои так называемые "подвалы".

Этот молодой человек при таком папе вел себя нагло, несколько раз попадал в вытрезвитель. Помню, в горкоме партии шло совещание, в кабинете были люди. И тут заходит секретарь и говорит: "Вам Черкасов звонит". Я поднял трубку - все-таки "Правда": "Слушаю!". А тот: "Володя, тут есть хороший мужик, надо его из вытрезвителя высвободить". Причем чувствуется, что он и сам выпивши. Говорю ему в сердцах: "Я не буду этим заниматься и тебе не советую. По-моему, это неприлично". Потом выяснилось, что в этот момент рядом Плахтыря-старший сидел. Они очень на меня обиделись. Вот так я попал в поле зрения этой группы, которая держала в страхе партийно-советский аппарат, не брезговала шантажом...

- Архангородский об этом знал?

- Может, о чем-то и догадывался. Тем не менее он категорически потребовал: "Из команды выпивоху убрать!". За неоднократные попадания в вытрезвитель того исключили из института... Конечно, Зиновию Семеновичу этого не простили.

- Нужно, наверное, сказать, что он - заслуженный тренер Украины и Союза, подготовил двух олимпийских чемпионов, 12 чемпионов мира, 49 чемпионов Украины... Очень уважаемый в своем деле специалист.

- А газета "Правда", невзирая на достижения, обвинила Архангородского в том, что он якобы украл у государства 12137 рублей (эти деньги были начислены его спортсменам). Тренеру инкриминировали даже то, что он постоянно что-то доставал, выбивал для Центра предолимпийской подготовки по тяжелой атлетике... После разгромной статьи этого талантливого, неординарного человека судили. Дали ему семь лет! Он попал в Харьков на Холодную гору, но и там штангой занимался - тренировал и уголовников, и охранников. Oтсидел за решеткой меньше трех лет - его пусть и с опозданием, но оправдали.

После освобождения вернулся было в Днепропетровск - тут ни квартиры (ее отдали популярной эстрадной певице), ни работы. Центр развалился, Рахманов в Узбекистан уехал по приглашению Рашидова...

- Да, советская власть умела быть благодарной... А вы-то как угодили в статью "За спортивной ширмой"?

- Об этом позаботился первый секретарь обкома партии Виктор Бойко. Он позвонил, а потом и приехал домой к Черкасову (об этом один из его подручных, который присутствовал при том звонке, потом на суде рассказывал). Так, мол, и так, "Ошко не подходит в мою команду, а мне его вторым секретарем рекомендуют. Надо бы мужика навернуть".

- Вас действительно рекомендовали?

- Со мной помощник Щербицкого Константин Продан об этом говорил. Дескать, Владимир Васильевич интересуется, соглашусь ли я пойти вторым секретарем обкома партии? Я ответил, что не рвусь, у меня сейчас самостоятельная работа, а с Виктором ладить сложно - он капризный человек. Но если надо, готов. Может, содержание беседы дошло до Бойко...

Черкасов, к которому первый секретарь обкома обратился, как раз заканчивал статью о прегрешениях спортсменов. Говорит: "Я туда раз восемь фамилию Ошко вставлю, и ему конец". Там же ни в чем конкретном меня не обвиняют, и к областному центру "Богатырь" я имел косвенное отношение. Но моя фамилия многократно упоминается - причем в негативном контексте. Это, оказывается, у прессы прием такой - любого позволяет запросто дискредитировать. Как мне потом рассказал один из зам прокуроров области, в благодарность за услугу журналист получил большой флакон французских духов.

"Я ПОСЛАЛ ВСЕХ К ЧЕРТУ И ИЗ ГОРКОМА ПАРТИИ ПОШЕЛ РАБОТАТЬ В МАРТЕНОВСКИЙ ЦЕХ"

- В советское время, если появилась разгромная статья в "Правде", выходившей многомиллионным тиражом, на партийной карьере можно было ставить крест.

- Я это понимал. Поэтому посоветовался с женой и дочерью. Сказал, что все может повернуться очень плохо, но я не могу скулить и пресмыкаться, поэтому намерен бороться. И семья поддержала мое решение.

А обком отводил мне роль побитой собаки и требовал, чтобы на предстоящем областном собрании партхозактива я признал критику правильной. Мне дали слово для выступления первому. Я высказался по делу, потом говорю: "Вы хотите знать мое мнение о статье? Так вот, я с ней не согласен. Автор со мной не поговорил, даже по телефону не позвонил и опубликовал свои измышления. Этим он нарушил журналистскую этику и, по сути, ножом ударил в спину. Поэтому я прилюдно заявляю: "Вы, Черкасов, трус, подлец и негодяй". В зале раздались не очень бурные, но аплодисменты.

Пошел, сел. Рядом со мной в президиуме председатель облисполкома Юрий Бабич. "Владимир Петрович, - говорит, - наконец-то ты сказал об этом Черкасове правду. Он же задолбал всех. А ты свое выступление согласовал?". - "Нет", - отвечаю. Он сразу умолк, отодвинулся.

Тут же объявили перерыв, собрали членов бюро обкома, и каждый, конечно, по указанию первого секретаря Бойко, выступил. Даже мой хороший товарищ, горновой с завода Петровского Ваня Терещенко сказал: "Владимир Петрович, надо извиниться перед "Правдой". Но я послал их к черту и пошел работать сталеплавильным мастером в свой мартеновский цех.

Вынесли мне строгий выговор с занесением в учетную карточку. С формулировкой: "За покровительство и беспринципность, что привело к злоупотреблениям в ряде организаций города, неправильное реагирование на критику и бестактность". Надо полагать, за покровительство олимпийскому чемпиону Султану Рахманову и бестактность по отношению к газете "Правда".

- Я не верю, что такая статья о первом секретаре Днепропетровского горкома партии - миллионного города, родного для Щербицкого, - могла появиться без его согласия.

- Я тоже так считал. Это было непонятно, потому что Владимир Васильевич достаточно хорошо ко мне относился. Даже упомянул обо мне в своей книге "Овладевать ленинским стилем работы", в докладах Днепропетровск не раз ставил другим в пример, заставил Ботвина, первого секретаря Киевского горкома, поехать к нам за положительным опытом. И вдруг!

Будучи на пленуме ЦК в Киеве, я попросил Щербицкого меня принять. Зашел в кабинет и не узнал Владимира Васильевича. Он был очень подавлен, разговаривал вяло, без присущего ему интереса к людям. Получилось так, что вопросы больше задавал я. Конечно же, он статью прочел. Сказал, что был огорчен, многому не верит, но факты не проверял. "А как же тогда вы дали добро на публикацию?" - спрашиваю. "Я давно вас знаю, и поверьте, добро не давал - ответил он. - Первый секретарь обкома Бойко согласовывал ее содержание с Алексеем Антоновичем Титаренко" (тот был вторым секретарем ЦК). И добавил: "Я даже своему близкому другу Добрику помочь не могу". С этим я и ушел.

"ЖЕНА МАЗАЛА ДВА КУСКА ХЛЕБА МАСЛОМ, КАПАЛА ЧУТЬ-ЧУТЬ ВАРЕНЬЯ. КРОМЕ ЭТОГО, Я НИЧЕГО НЕ БРАЛ"

- Если честно, вы Щербицкому поверили?

- Да. Через какое-то время - я же был тогда депутатом Верховного Совета - встречаюсь на сессии с Михаилом Одинцом. Был такой корреспондент "Правды" в Украине. Спрашиваю его: "Михаил, за что вы в газете так со мной разделались? Если бы я воровал, хитрил. Но я же открыто работал. Почему Черкасов эту гадость сделал?". - "Владимир Петрович, - это доподлинные слова Одинца. - Какие у вас претензии в Черкасову? Он кустарь своего дела. Ему заказ поступил - он его выполнил. Дал добро на эту статью Титаренко". То есть во второй раз я услышал эту фамилию. Не думаю, что два человека сговорились.

После безрезультатного разговора со Щербицким я пошел на пленум. Там Титаренко, который вел кадры, проинформировал членов ЦК о не умеющих работать первых секретарях горкомов (кроме меня, снимали секретаря из Харькова - нас двое было). Бросил уничижительную фразу о том, что Ошко нечистоплотен и занимает чужое место. Я сидел и думал: "Что же ты за секретарь по кадрам, если перед тем, как меня поносить, позорить на людях, не нашел времени поговорить со мной?". Щербицкий сидел молча.

Был объявлен перерыв. Мы, днепропетровцы, сидели в центре зала, причем делегация наша со мной уже не общалась. В это время из первого ряда поднимается и по центральному проходу к нам направляется молодой заместитель председателя Совмина. Подошел он к нашему ряду (Бойко сидит с краю, потом другие - я где-то в середине), вызвал меня и на виду у всех сказал: "Владимир Петрович, я вас давно знаю по работе и не верю в то говно, которое напечатали. Жму руку и располагай мной, что бы там ни было". Это был Станислав Гуренко...

- Одного не понимаю: почему после публичной расправы вы не швырнули своим обидчикам партбилет?

- Не они мне его вручали. Я боролся. Неужели, думал, я, кандидат наук, член ЦК, депутат Верховного Совета, не найду правды в своей советской стране? Раз 30 побывал в обоих ЦК - в Киеве и Москве. График работы на мартене четырехдневный, потом 48 часов перерыв - как говорят сталевары, пересменка. И на эти два дня я уезжал пробивать свой вопрос. Бывало, в Москву билет куплю, иду на вокзал - глядь, за мной увязались знакомые лица. Я задания этой службы не выполнял, но они иногда ко мне обращались: мол, надо бы в таком-то цехе помочь человеку с квартирой, потому что он наш сотрудник. Разве я мог тогда подумать, что и сам попаду под наблюдение?

- Эти люди пытались вас сопровождать?

- Вроде того. Поэтому, отправляясь в Москву, я электричкой сначала добирался в Синельниково и там уже покупал билет на проходящий поезд. Решил какие-то вопросы - вернулся в мартен. Сборы на смену были недолгие: жена мазала два куска хлеба маслом, чуть-чуть капала варенья. Кроме этого бутерброда, я ничего не брал. Встану у баллона с газировкой, запью свой харч водой - и спасибо. В столовку не ходил принципиально. Жили мы, надо сказать, плоховато, концы с концами сводили туго. А тут еще затраты на бесконечные поездки. Но я хотел защитить свою честь. Жаль, что сейчас не вызывают на дуэль, а то бы сразился на пистолетах. Да на чем угодно! Мне неприятны были люди, которые по своей прихоти угробили мою жизнь.

- Очевидно, такое дело могли раскрутить в любом крупном городе. Как вы думаете, почему взялись именно за Днепропетровск?

- Дело было в 83-м. При жизни Брежнева Щербицкого считали его преемником, позиции его были крепки. Ведь землячество играло большую роль, да и сейчас играет. А потом к власти пришел Андропов и начались чистки. Тогда, помните, были разговоры про периоды допетровский, петровский и днепропетровский? Так вот, днепропетровский со смертью Брежнева закончился. И это сказалось на Щербицком. Его на дистанции держали, взяли, как в капсулу.

- Вы все на своей шкуре почувствовали?

- Мне это и брат Щербицкого Борис Васильевич, с которым мы были знакомы еще по Днепродзержинску, давал понять. Я не раз бывал у него дома - он жил напротив нынешнего Нацбанка на втором этаже. Борис очень переживал из-за моих дел, но все время объяснял: "Володя тебе действительно сейчас ничем помочь не может". Почему - не объяснял.

- Говорят, Борис очень злоупотреблял спиртным...

- Выпить любил, конечно, но только если по делу. Это был очень своеобразный человек и не каждому доверял. Особенно настороженно относился к киевлянам. И разговор у нас всегда шел не о работе, а о Днепродзержинске... Кстати, и он, и его жена Нелли Петровна очень болели за свой город.

Та вот, мне кажется, в 1981-1983 годах из-под Щербицкого уже сознательно выбивали опоры. То есть убирали особо близких ему людей: секретарей обкомов партии и, наверное, горкомов.

Я не знаю, вправе ли себя считать "опорным". Но практически все заводы Днепропетровска, реконструируясь и обновляя технику, выполняли планы. Мы справлялись с заданиями по строительству жилья, школ, больниц... Наш город за семь лет пять раз награждали переходящим знаменем ЦК КПСС... Но моих гонителей это не остановило.

Крымского первого секретаря Мироненко убирают - он оканчивал наш металлургический. А что такое Крым? Это отдых. Приезд, иностранные делегации, тещи, мамы. Всем надо сопли вытереть: и детям угодить, и тещам, и принять хорошо достойных каких-то людей. И Добрик тоже потом рухнул. Бойко вроде крепко сидел, но со временем и его убрали.

- Вы помните свою последнюю встречу со Щербицким?

- Это было 21 апреля 1986 года. Я в очередной раз приехал в Киев прямо из Москвы. Захожу в ЦК - туда по партбилету пускали, - поднимаюсь. Человеку, который там охранял, говорю, что Владимир Васильевич меня знает, я бывший член ЦК...

Он меня принял сразу, никуда не торопился. Я объяснил, что продолжаю добиваться справедливости и многим в ЦК КПСС стало ясно, что статья "За спортивной ширмой" не выдерживает критики. Говорю: "Секретариат ЦК КПСС собкора "Правды" Черкасова освободил от работы "за злоупотребление служебным положением". Исходя из этого, прошу поручить комиссии партийного контроля снять взыскание: строгий выговор с занесением. На партийную работу не рвусь. Уже наработался у вас - я довольно старый, иду на пенсию. Но я же не могу всю жизнь тащить на себе непонятный груз. Я, железной воли человек, не могу заснуть. Утром лежу с открытыми глазами - и надо мной будто звонок несправедливости!".

Щербицкий при мне берет трубку и звонит Ботвину: "Александр Платонович, у меня бывший первый секретарь Днепропетровского горкома. Вы помните Владимира Петровича Ошко? Собкор "Правды", по статье которого он был наказан, снят с работы. Видимо, обком тогда перегнул палку. Надо исправить положение. Прошу вас, отнеситесь внимательно и примите правильное решение".

Я поблагодарил Владимира Васильевича. Он пожал мне руку на прощание. Запомнились его грустные светло-карие глаза - я раньше почему-то не обращал внимания, какого они цвета, его резче обозначившиеся морщины. Я же знал его молодым красавцем-парнем, слушал яркие, энергичные выступления будущего лидера в Днепродзержинском клубе...

Я еще не догадывался, что Ботвин превратит заседание парткомиссии в судилище инквизиции и просьбу Щербицкого, по сути, проигнорирует. Что мне придется пережить еще много мытарств, прежде чем 22 ноября 1989 года газета "Правда" поместит опровержение статьи шестилетней давности, в которой я был оклеветан.

А потом случилось самое страшное - Щербицкий застрелился.

- Боже, откуда у вас такие сведения?

- От его брата. Когда мы встретились после смерти Владимира Васильевича, он сказал: "Трудно свыкнуться с тем, что Володи нет. Я же пришел к нему накануне дня рождения, хотел подбодрить. И вдруг узнаю, что он застрелился". И с такой болью, такой горечью Борис произнес эти слова.

Владимира Васильевича на следующий день должны были слушать в Верховной Раде - о Чернобыле. Брату он заявил: "Ни за что туда не пойду", - но не объяснял, как это собирается сделать.

Я не магнитофон, чтобы все точно записать. Но хорошо помню: не было слов о том, что раздался хлопок, выстрел, что-то бабахнуло или что он приставил пистолет к виску. Борис сказал просто: "Он застрелился".

- Но ближайшие соратники в своих воспоминаниях утверждают, что Щербицкий умер от воспаления легких.

- И все как заклинание повторяют: "Сильный человек, сам себе вынес приговор". Дальше многоточие. Ну как это можно приговорить себя к воспалению легких? Вы можете представить, чтобы при современном уровне медицины его не могли спасти? Какая-то чепуха, непонятная вещь. Днем был здоров, а вечером его уже не стало. В это время поднялась кутерьма. Нет, Щербицкий ушел из жизни самостоятельно.

"ПРОЧИТАЙТЕ ДОКУМЕНТ, НАПИСАННЫЙ РУКОЙ ВЛАДИМИРА ВАСИЛЬЕВИЧА, - ЭТО ЖЕ ПРЕДСМЕРТНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ"

- А бывший охранник Владимира Васильевича говорил в интервью "Бульвару", что Щербицкий поехал в больницу с чемоданчиком, где лежали только сигареты...

- Может быть, это легенда, которую они разработали, чтобы засекретить истинные причины его смерти. А где-то в архиве лежат снимки, на которых ВВ заснят с простреленным виском или еще чем-то.

Перечитайте книгу "Володимир Щербицький - спогади сучасникiв", которая вышла в 2003 году. Посмотрите, что они говорят.

Петр Тронько: "Перед днем рождения был угнетен, и в тот же день его не стало".

Борис Патон: "Хотел прийти на сессию и дать отповедь клеветникам. Хотел, но не смог".

Валентина Шевченко: "15 февраля Щербицкий сам позвонил. 16 февраля в 10 утра бурно открылась сессия Верховного Совета. В 17.00 узнала о смерти Владимира Васильевича. Позднее узнала, что его помещали в палату клиники Феофании".

Брат Борис Щербицкий: "Того, что случилось с Володей, никто не ожидал. 16 февраля, накануне дня рождения, мы поехали к нему, заказали корзину цветов, хотели первыми поздравить, но узнали, что якобы с воспалением легких он в больнице. А вечером его не стало".

Анатолий Романенко, бывший министр здравоохранения: "Тайна его смерти остается для меня неразгаданной. Думаю, он старался убежать от самого себя...".

Помощник Виталий Врублевский: "16 февраля, при регистрации на сессии, он должен был дать интервью телевидению. Утром позавтракал, сказал, что нездоровится, на сессию не пойдет (о воспалении легких не говорится). И настала фатальная минута. Как сильный человек, он сам вынес себе приговор, без всяких скидок: он больше не хочет жить".

В книге Врублевского приведена ксерокопия документа, написанного рукой Владимира Васильевича. Я вынужден напомнить ее содержание:

"Дорогая Радуся!

1. Это все наши многолетние сбережения - 55-60 тысяч рублей в сейфе, которыми ты должна разумно распорядиться (мама, ты, дети).

2. Ордена, медали, грамоты, военный ремень, полевую сумку и военную фуражку - прошу сберечь как семейную реликвию.

3. Пистолеты именные, которые надо сделать небоеспособными, - тоже. Остальное - надо сдать.

4. Ружья подари друзьям. Карабин - сдать МВД.

В остальном разберись, пожалуйста, сама. Друзья помогут. Целую тебя, моя дорогая, крепко. В. Щербицкий".

Вы прочитайте внимательно - это же предсмертное завещание. Ну кто бы стал такое послание писать, собираясь лечиться или за год-два до смерти, как пытаются нам внушить? Щербицкий ушел из жизни сознательно, распрощавшись с дорогими людьми. Я верю тому, что сказал его родной брат. Владимир Васильевич позавтракал и ушел в кабинет, где принял решение и тут же его осуществил. Его не стало в 12-13 часов.

- Неужели вы не допускаете никаких сомнений?

- Если мое мнение кто-то попытается опровергнуть, не надо слов. Покажите мне официальный медицинский бюллетень, где зафиксированы начало и исход болезни: температура, пульс, давление, затрудненное дыхание. Помните, как это было при ранении Ленина и после апоплексического удара у Сталина? Почему у вождей указаны фамилии лечащих врачей, в заключении подписи академиков, а тут ничего? Ведь речь идет не о ком-нибудь, а о руководителе, пусть и бывшем, 50-миллионной страны.

Его довели нападками, клеветой о счетах в швейцарских банках. И он, как боец в окопе, израненный, окруженный врагами, взорвал себя последней гранатой.

- Владимир Петрович, вас судьба бросала вверх-вниз, вы столько всего пережили. Скажите, а у вас никогда не возникало мысли о самоубийстве?

- Нет, тогда, в 83-м, у меня могучие силы были, и сдаваться я не собирался. Я же мужчина! Ну, раз стал не нужен, пошли вы к черту. Я варил сталь. Когда случился Чернобыль, пошел помогать ликвидировать последствия катастрофы. Вернулся - у меня сердце заболело. Вшили кардиостимулятор. Чтобы свести концы с концами, мы с женой картошку выращивали и продолжали жить, хотя все деньги уходили на лекарства.

Недавно потерял любимую жену. Мне трудно смириться, свыкнуться с этой утратой. Но у меня есть дело - продолжаю заводской библиотекой заниматься, которой уже 117 лет, все силы трачу на восстановление этого памятника архитектуры. Буду жить, бороться, а не сопли размазывать по рукаву. Знаю - никто не скажет, что я увиливал, выкручивался, что-то себе выгадывал или предавал. Я жил красивой жизнью, совершал мужские поступки.

Сейчас меня сделали почетным гражданином города, ко мне уважительно относятся, руководство говорит: "Мы вас знаем как хорошего человека", пенсию повысили. Но что-то меня гложет. Я думаю: это пять или 10 человек знают, что я ни в чем не виноват. А миллионный город? Ведь меня тогда обваляли в грязи и перьях. И до сих пор люди при встрече спрашивают: "А что там, Володя, у вас было?".

Я выжил, как-то выстоял. Но просто так не хочу уходить. Я не прошу петь мне дифирамбы. Вы скажите обо мне просто правду и больше ничего.

От редакции. Хотя врачи категорически запрещают Владимиру Петровичу Ошко волноваться, поскольку у него вшит кардиостимулятор, он опять развернул сражение. На этот раз - за спасение уникальной Научно-технической библиотеки завода имени Петровского. Весь город помогал отремонтировать здание - памятник архитектуры ХIХ века. Теперь, когда оно приведено в порядок, когда началась компьютеризация фондов, насчитывающих 300 тысяч томов, нашлись охочие на уютное помещение. И никто не поручится, что библиотека доживет до своего 120-летия. Хочется пожелать нашему герою сил и удачи в его благородном деле.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter