Народный артист России Сергей МАКОВЕЦКИЙ: «Сыграть Чикатило? Зачем? Чтобы популяризировать извращения? Пропеть гимн жестокости и болезни? Какая ужасная роль, какая отвратительная рожа!»

Если настоящая слава — это когда имя ценится выше, чем собственно работа, то к 50 годам народный артист России Сергей Маковецкий ее достиг. Сегодня его называют одним из самых высокооплачиваемых российских актеров, и Сергей это утверждение не опровергает. Напротив, он сам приложил руку к его появлению, еще в 95-м заявив, что его съемочный день стоит не менее двух тысяч долларов. Похоже, московским снобам простой киевский хлопец всегда любил пустить пыль в глаза, а бедности, так уж вышло, стеснялся. Только провинциал, 17 лет ютившийся на койко-месте в столичной общаге, может сполна насладиться обретенной квартирой на Чистых Прудах. Только модник, выезжавший на зарубежные гастроли с «Командирскими» часами, красной икрой, пластинками «Пол Маккартни. Снова в СССР» и голубой мечтой «конвертировать» все это в заграничные шмотки, способен испытать блаженство, надев на себя костюм от Armani или Dolce&Gabbana. Только актер, отстоявший 10 лет у задника стражником с алебардой, знает, как надо себя вести в роли надменной примы... Странно, но ни бесспорный талант, ни наивный взгляд и обнаженный нерв Маковецкого режиссеры долго не замечали в упор. Может, причиной тому его простоватая внешность, а может, «нехорошее число» виновато. Ну сами судите: родился Сергей 13 июня через 13 лет после войны, вырос в доме № 13 на рабочей окраине Киева — в Дарнице, а позже стал артистом Театра имени Евгения Вахтангова, также появившегося на свет 13-го... Маковецкий довольно долго чах без признания, ролей и денег, и другой на его месте впал бы в депрессию. «Не то чтобы я был запойным, — вспоминает актер, — но мог глубоко нырнуть. Потом, правда, понял, что это не метод решения проблем, и пить перестал»... Наверное, в появлении в его нынешней, благополучной биографии, фильма «12» можно усмотреть высший знак, но обломал коварной чертовой дюжине рога не оскароносный Никита Михалков, а блистательный львовянин Роман Виктюк — именно премьера его спектакля «М. Баттерфляй» зажгла в 1990-м новую звезду. Уже через четыре года Маковецкий был признан лучшим драматическим актером Европы, а всего от этого творческого союза родилось семь спектаклей, и каждый становился событием... Нынче Сергей нарасхват: его зовут на фестивали, в телешоу «Звезды на льду» и на съемки в «Плейбой», и хотя в театре в последние годы артист сотрудничает с другими режиссерами, слухи о ссоре с Романом Григорьевичем опровергает. «Я по-прежнему, — уверяет он, — люблю Виктюка — вместе мы сделали предостаточно, чтобы все поняли: наши отношения не поверхностны и не случайны». Вместе с тем взгляд Сергея устремлен не назад, а вперед, к новым ролям. Маковецкий на редкость работоспособен, всеяден, любит классику и авангард, но сцены и съемочной площадки ему мало — он самозабвенно играет и за их пределами. Тут в ход идет все: и рассказы о чрезвычайной тяге к комфорту, и эпатажные требования возить его, единственного, в студию звукозаписи на машине (при том, что в обычной жизни метро наш земляк не брезгует)... Каким бы усталым и взвинченным актер ни был, он никогда не выйдет на публику без грима, в расхристанном виде. Перед началом нашего интервью Сергей не преминул поинтересоваться у оператора, как тот снимает крупные планы, а затем намекнул, что ракурсу в пол-оборота, который подчеркивает его вздернутый нос, предпочитает благородный анфас. Попросил кофе, достал сигареты: во-первых, видно, что дорогие, во-вторых, желающие могут оценить его ухоженные, без заусениц, руки, а в-третьих, картинка, как ни крути, лучше... Каждый Сережин жест отработан и эффектен, только если в образе Маковецкий непафосен, безмятежен и ироничен, то на людях преисполнен достоинства, серьезен и не прочь пофилософствовать. Это в кинематографе он любит комедию, фарс, а вне его предпочитает назидательность. Пресытился образами «негероев»?

«НИКАКОГО БАРАЧНОГО ДЕТСТВА У МЕНЯ НЕ БЫЛО»

— Сереж, говорят, что актер Маковецкий внушаем и мнителен, а по собственному определению еще и очень ленив — это правда?

«Я убедился в том, что выбрал свой путь верно, лишь проработав лет 10. Почувствовать свою профессию изнутри не всегда удается, но к этому надо стремиться» Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Хм (удивленно), а кто говорит?

— Критики, журналисты, театроведы — да разве всех перечислишь...

— (Раздраженно). Давайте не будем цитировать, кто там и что сказал, — не люблю подтверждать или опровергать слухи. Я знаю, откуда вы эту информацию почерпнули, и сразу предупреждаю: она неверная.

— Не соответствует, значит, действительности?

— Напрочь, поэтому условимся с вами впредь без слова «говорят» обходиться. Иначе получается, кого-то надо переубеждать, а я не хочу.

— Разве в одном из своих интервью вы не признавались, что необычайно ленивы?

— Ну это же в шутку... Сначала признался, что очень много работаю. Меня спросили: «А какое у вас хобби?». — «Лентяйничать, — я ответил, — потому что лентяй». Лентяй и трудоголик — мне кажется, это гремучее сочетание... Такого в природе почти не бывает: либо первое, либо второе, а вообще я — рабочая лошадка, конечно...

— Киев — город вашего детства и юности, и, словно первая любовь, он наверняка незабываем. Что, приезжая сюда, вы ощущаете?

— А что может чувствовать человек, возвращаясь домой? Так обстоятельства просто сложились и так повернулась жизнь, что в Москве я уже 30 лет и не могу считать ее мачехой, а Киев — моя родина, поэтому... Дома я отдыхаю, перехожу на мову. Iнодi здається, що її пiдзабув, але iз задоволенням нею спiлкуюся. Всi трохи дивуються: «Як це — з Росiї i так розмовляєте?». — «А я, — кажу, — зранку пiшов до бiблiотеки, взяв абетку та вивчив». Как бы там ни было, но и Киев для меня — что-то родное, и Москва...

— Хотя настолько эти города не похожи...

— Абсолютно, но каждый — неповторим. Мы вот сейчас ехали к вам, и я сказал ребятам, которые меня сопровождали: как много красивых домов строится...

— ...и сколько на улицах красивых людей...

— А Киев всегда ими славился, хотя и Москва в этом плане не обделена, поэтому я эти два города не разделяю. Не могу — оба они очень гармонично во мне существуют.

— Я уже не вспоминаю, что там и кто о вас говорил, но писали, — наверное, нехорошие, злые люди! — якобы вы родились в бараке...

— Вот потому и не люблю я вопросов со словом «говорят» — они преимущественно из интернета, а это, извините, помойка... Да, много там и хорошей информации, но еще больше — непроверенной, лживой. Люди, запустившие ее в Сеть, слышали звон, но, к сожалению, даже не оглянулись.

— То есть вы никогда в бараке не жили?

— Естественно! Никакого барачного детства у меня не было — напротив, самое замечательное, счастливое... Мамочка моя (царствие ей небесное!) меня любила, и я всегда был одет лучше всех, имел все необходимое.

— Она, кажется, на заводе «Вулкан» работала?

— Да, поэтому опять же, если я открываю статью и вижу в первом абзаце: «У Сергея Маковецкого было барачное детство», сразу ее закрываю. Понимаю: все это — чушь... Если читаю: «Впервые он вышел на сцену в роли Аркашки Несчастливцева», тут же газету (а у меня к ним определенное отношение) откладываю подальше, потому что в действительности фамилия моего героя — Счастливцев. Понимаете, люди, которые это пишут, не знают даже персонажей блестящей пьесы Островского, не утруждают себя поиском ее и прочтением...

Нет, у меня было хорошее детство: многим я увлекался, был очень спортивным...

«В МОЕМ ПРИПИСНОМ СВИДЕТЕЛЬСТВЕ ЗНАЧИЛОСЬ: «ШКОЛА СЕРЖАНТОВ ВДВ». А МОЖЕТ, Я БЫ СТАЛ ГЕНЕРАЛОМ...»

— Сейчас вы такой изящный — не скажешь, что занимались всерьез водным поло. Все-таки ватерполисты — ребята мощные...

В мелодраме Алексея Балабанова «Мне не больно» Маковецкому досталась роль доброго, но пьющего врача

— Ну, если из-под костюма у меня не выпирают бицепсы, это еще не значит, что я изящный. Плечи, поверьте, хорошие — еще сохранился порох... Водное поло — очень серьезный, настоящий мужской вид спорта: это особенно чувствуется, когда надеваешь свинцовый пояс, поднимаешь вверх руки и в вертикальном положении проходишь два бассейна по 25 метров, не касаясь ногами дна.

— Это вам не на сцене играть...

— Я хотел сказать: преодолеть два бассейна вертикально — это не по полу пройтись... Физически было сложно, и мы, конечно, лентяйничали. Никто не ходил, прости Господи, по разделительным дорожкам — все, пока тренер не видел, немножко себя подтаскивали.

Опять же что значит: это вам не на сцене играть — разве туда любой кто ни попадя может выскочить? Это только со стороны выглядит просто: стоишь за кулисами, только шаг — и ты уже на подмостках, но кто сказал, что это легко?

Как очень правильно заметил Сергей Юрский, актерская профессия сегодня унижена — ниже некуда. Теперь, оказывается, ни к чему мучиться, переживать, тратить свои душевные силы, но я-то знаю, сколько размышлений, сомнений, терзаний нужно испытать дома, в гримерке, чтобы в момент выхода на сцену и артист, и публика ощутили то, что составляет магию театра. Когда зрители постепенно заполняют зал, я стою за кулисами и гадаю, кто они, с каким пришли настроением, и вот мой черед. Повисает тишина, на меня нацелено все внимание... Постепенно, исподволь завязывается диалог, начинается удивительный поединок, и в конце — счастье невероятное: вот тогда это выход...

— Киев дал миру много выдающихся личностей: писателей и поэтов, актеров и музыкантов... Это очень теплый, уютный город, и тем удивительнее, что таланты исторически здесь не задерживаются, разлетаются, и никто не позовет их назад, не крикнет даже вдогонку: «Вернитесь!»... Вот и вы тоже уехали...

— Вы не совсем правы: в Киеве много невероятно талантливых людей, и я, например, легко назову целый ряд блестящих актеров, составляющих гордость украинской сцены...

— Ну а вы могли бы сполна реализоваться, если бы здесь остались?

— Знаете, вопрос: «А что было бы, если бы?..» — я давно перестал себе задавать по одной причине: не смогу на него откровенно ответить. Что было бы, если бы я не пошел в театральный? В моем приписном свидетельстве значилось: «Школа сержантов ВДВ». Я же был ватерполистом — в военкомате на меня посмотрели: «Годен!». Что было бы, если бы я по этой пошел стезе?

— Стали бы, очевидно, сержантом...

В юности Сергей занимался водным поло и был человеком спортивным. «Из-под костюма бицепсы у меня не выпирают, но плечи хорошие — еще сохранился порох»

— А может, генералом — как знать...

— ...не исключено...

— ...и тогда мы с вами бы сейчас не беседовали. Хотя это еще полбеды... Я, если честно, давно понял, что все эти разговоры ни к чему не приводят — не дают простора фантазии и только тебя тормозят. Это просто некое созерцание, направленное неизвестно куда, поэтому раз и навсегда этих вопросов я стал избегать. Что было бы, если бы я окончил Киевский театральный? Не исключено, с Божьей помощью приняли бы в один из прекрасных здешних театров — скажем, имени Ивана Франко.

Из интервью Сергея Маковецкого от 14 марта 2000 года журналу «Вестник».

«У меня в военном билете значится: негодный, необученный. Как закосить? Только голова. Это рецепт нашим детям, потому что я не хочу, чтобы они служили в армии, где постоянное унижение и чувство голода, где нет элементарных мыла и полотенца, где солдатики вынуждены торговать собой на панели. Поэтому — только голова: проверить невозможно. Если она болит — значит, болит: любой невропатолог вам скажет, что в это обязан верить.

Нужно знать все симптомы. Ноги вместе, руки вытянуть вперед — здесь должна быть легкая неустойчивость. Пусть вас качнет в сторону, но чуть-чуть. Если попросят с закрытыми глазами дотронуться указательным пальцем до кончика носа, нужно промахнуться, но немножко, а не просто пальцем в щеку ткнуть — так сразу раскусят. Главное же — дикие распирающие боли по утрам. Когда меня положили в больницу, труднее всего было просыпаться с утра до обхода, чтобы изобразить бессонницу и чтобы глаза были воспаленны. Да, вечером нужно обязательно взять у нянечки таблетку от головной боли: вот полный курс молодого бойца, вернее, допризывника. Не хватает актерских способностей? Ну, по такому случаю можно постараться — пусть мама с папой экзамен примут».

— Правда ли, что когда-то вы работали в Театре Леси Украинки монтировщиком сцены?

— (Оживился). Конечно, правда! В институт Карпенко-Карого не поступил из-за двойки по сочинению, но желание уже возникло (правда, осознанным еще не было)...

— Театр манил?

«Ликвидация», Фима-полужид

— Ну да, хотя убедился я в том, что выбрал свой путь верно, лишь проработав лет 10. Вдруг понял, что такое профессия, ощутил ее невероятную сложность и прелесть.

— А это ощутимо?

— Еще и как, но проявляется в каких-то нюансах, пропускается через себя. Технический арсенал — дело наживное: в хорошем училище вас научат держать паузу, слушать и слышать, а вот почувствовать профессию изнутри не всегда удается, но все равно к этому надо стремиться. Каким образом? Благодаря внутренней работе, сыгранным образам, вот этому выходу на сцену, о котором мы говорили...

— Актеру быть умным необходимо?

— Он, скажем так, не обязательно должен быть дураком.

— А это возможно, чтобы недалекий одновременно был гениальным?

— Понимаете, гениальность — уже очень много, и если она есть, человек, стало быть, не дурак. Значит, он так отмечен, или, допустим, у него нет начитанности, а есть практическая сметка. Можно ведь быть энциклопедически образованным и при этом невероятно злым, желчным, совершенно бездарным. Об иных талантливых актерах — я это слышал от многих — в шутку говорили: мол, прочитал за всю жизнь две-три книжки, а как играет! Одного, другого... Белый офицер — пожалуйста, человек из простой семьи — запросто, академик, генерал — кто угодно, но я-то понимаю, что это неправда. Такие байки всегда о великих слагают, однако... Есть, согласитесь, талант ума, а гениальность — это, если хотите, талант души.

— Рядом с собой, на сцене, вы гениев видели?

— Рядом, к сожалению, не довелось — с некоторыми из тех супергениальных, кого можно сегодня назвать, не встретился, потому что они уже умерли. Я не застал Гриценко, Плотникова, Раневскую...

— А хотели бы?

— Ну-у... Я, когда вижу на экране Раневскую (например, ее эпизод в фильме «Александр Пархоменко»), могу на репетицию опоздать. Вот пока не досмотрю, не оторвусь, но мне, слава Богу, повезло соприкасаться на сцене с Яковлевым (мы с Юрием Васильевичем до сих пор вместе играем «Чайку»), с Михаилом Александровичем Ульяновым (царствие ему небесное!) — это гениальная, фантастическая личность...

— ...наверняка с Борисовой...

— Да, с Юлией Константиновной мы были партнерами в очень серьезном спектакле по Розову «Кабанчик»: она исполняла роль матери, а я — ее сына. Представляете, в блестящей пьесе Дэвида Паунелла «Уроки мастера» я играл Шостаковича, Юрий Васильевич Яковлев — Прокофьева, Михаил Александрович Ульянов — Сталина, а Александр Филиппенко — Жданова. Это любопытная фантасмагория английского драматурга о том, как два вождя пригласили на ковер двух гениальных композиторов и учили их сочинять музыку...

«СРЕДИ МОИХ ПЕРСОНАЖЕЙ НЕТ НИ ОДНОГО МЕРЗАВЦА: БЕЛКИН ИЗ «БРАТА-2» — НЕГОДЯЙ»

— Роман Григорьевич Виктюк много рассказывал мне о Фаине Георгиевне Раневской, с которой ему посчастливилось много общаться...

В «Жмурках» Маковецкий сыграл типичного представителя нового времени. «Это хорошее кино, Балабанов решил похулиганить»

— Я, к сожалению, не успел... (Пауза). Вы вот спросили о гениальных людях — я с ними работаю, но таких определений всегда побаиваюсь. По-моему, должно пройти время...

— Ну, на мой взгляд, по отношению к тому же Николаю Гриценко такая осторожность излишня...

— Говорили — гений, да.

— Раневская, Евстигнеев?

— Да, безусловно, а также и Ульянов, Яковлев, Смоктуновский... У меня, слава Богу, и режиссеры как на подбор...

— ...начиная с Романа Григорьевича...

— Никита Михалков, Алексей Балабанов, Александр Прошкин, Владимир Хотиненко, Кира Муратова, Римас Туминас, Кама Гинкас, Петр Фоменко, Сергей Урсуляк... Боюсь кого-то забыть, не назвать!

— Это правда, что на вступительных экзаменах в ГИТИСе вас невзлюбил Константин Райкин и Табаков, я читал, тоже не поддержал?

— Нет, это совсем другая история — гораздо проще, гораздо легче... Поехали дальше!

— Что же произошло, расскажите!

— Да ничего, ровным счетом...

С сайта «Актеры советского и российского кино».

«Сергей подал документы сразу в несколько московских театральных вузов. В ГИТИСе экзамены принимал Константин Райкин. Маковецкий начал с военных симоновских стихов и от волнения чересчур сильно кричал:

...И погиб под самым Берлином,
На последнем на поле минном,
Не простясь со своей подругой,
Не узнав, что родит ему сына...

Райкин прервал юношу, недослушав, дескать, не надо тешить себя иллюзиями: театр — не ваше призвание. Кстати, впоследствии Маковецкий ему этих жестких слов не припоминал, но и правоту молодого да раннего (экзаменатор старше его всего лишь на восемь лет) не признал.

После экзамена Сергей подошел к секретарю приемной комиссии и вежливо, но настойчиво поинтересовался: «Мне что-то странное сказали, я так и не понял. Что, не прошел?». — «Да, к сожалению». — «А кто этот человек?». — «Райкин». — «При чем здесь Райкин, я поступаю ведь к Табакову! Сделайте так, чтобы он меня сам прослушал».

Пред ясные очи мэтра он все-таки появился — прочитал монолог булгаковского Лариосика и даже понравился. Олег Павлович вынес вердикт: «На третий тур!», хотел было даже зачислить Сергея немедленно, но в последний момент передумал: того должны были вот-вот забрать в армию, а талантливых абитуриентов хватало...».

— Любители кино узнали о вас благодаря фильму «Макаров», где вы создали блестящий образ провинциального поэта. Скажите, если бы не эта картина, стал бы Сергей Маковецкий звездой?

Роман Виктюк и его «любi дiти» — Ефим Шифрин и Сергей Маковецкий. «Артисты, — писал Роман Григорьевич, — должны переболеть болезнью, первая стадия которой честолюбие. У Сережи болезнь прогрессировала, была вспышка сильной инфекции и было отлучение. Впрочем, он сильная натура и умный человек»

— Опять «если бы» — кто же ответит?! Если бы мы сами себя знали... До «Макарова», я замечу, была «Патриотическая комедия» того же Владимира Хотиненко, а до нее Глеб Панфилов снял «Мать»...

— Хороший фильм!

— Я очень люблю своего героя (жандармского офицера. — Д. Г.) — как сказал мне мой сын Денис, это снайперское попадание в яблочко. Ну а еще раньше вышли «Сукины дети» Леонида Филатова, «Чернов, Chernov» Юрского... Работа была у меня всегда — не припомню периода или сезона, когда ничего бы не делал, другой вопрос, какого качества были роли (хотя мы с вами сейчас отметили, что хорошего).

Разумеется, со временем восприятие меняется. Человек может долго смотреть на картину, а спустя год, пять или десять вдруг заметить в ней какой-то нюанс. Почему это случилось сию секунду? Почему он много раз рассматривал полотно, но только сегодня, глянув на него в тысячный раз, вдруг увидел какой-то штрих или деталь? Значит, так было надо...

Может быть, дело в том, что роли в «Макарове» и «Патриотической комедии» потребовали от меня более серьезных раздумий... Время оказалось таким: переходный период — это некая зыбкость, все вроде порушено (что-что, а ломать мы умеем быстро — ничего, правда, не предлагая взамен). В этой вот неопределенности и оказался Макаров, и когда мне присвоили звание заслуженного артиста России, Михаил Александрович Ульянов воскликнул: «Как правильно и как вовремя! Не каждому удается сыграть героя своего времени — тебе удалось». По его словам, именно эта неустойчивость, непонимание, куда двигаться и что с нами происходит, толкает людей на некие поступки. Мой Макаров делает подсознательный выбор: покупает оружие, а все, что с ним происходит потом, — следствие.

— Актеры бывают разные — комики, трагики... У вас редкий дар: вы способны на любые перевоплощения, но особенно хорошо, на мой взгляд, вам удаются роли мерзавцев...

— Ну почему, скажите, вы так решили? Среди моих персонажей нет ни одного мерзавца, и потом, вы забыли Фимочку из «Ликвидации»: то, что произошло с ним на протяжении нескольких серий, — это же феномен! Спросите у людей, и они скажут вам, какой Маковецкий.

— В фильмах «Брат-2» и «Жмурки» вы тем не менее играете отъявленных подлецов и мерзавцев...

— «Жмурки» — это такой комикс, фарс...

— ...а «Брат-2» — ну куда уже хуже?

— Ну, предположим, тут я с вами и соглашусь: этого человека можно назвать... Нет, не мерзавцем, скорее, негодяем — это другой синоним! — за то, что таким образом решает вопрос.

«НАВЕРНОЕ, Я МОГ БЫТЬ И ГУМБЕРТОМ, НО СЫГРАЛ КУИЛТИ, О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ»

— Играть негодяя легче, чем человека хорошего, добропорядочного?

Сергей Маковецкий в образе Федора Достоевского в проекте Екатерины Рождественской

— Вы знаете, сегодня так стерта грань... Нынче сам по себе человек настолько видоизменился, что никто вам не скажет, какие мы: хорошие в общей массе или негодяи, умеем полюбить ближнего своего или готовы его уничтожить, способны простить или же ненавидим. Где грань, которая отделяет от нас, если на то пошло, подлецов и мерзавцев?

Говоря о том, что такое человек, самых-самых мы с вами сейчас не касаемся. Когда я впервые прочитал «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и узнал, сколько же ей пришлось пережить: пытки, допросы, лагеря, тюрьмы, — отчетливо понял, что этой женщине можно простить любое отношение к гомо сапиенс как таковому, и тем не менее из книги Евгении Семеновны видно, что она сохранила удивительную веру в человека — вот это и есть неотъемлемая черта великой личности.

Возможно, без такой веры просто нельзя выдержать потрясений, что выпали на ее долю, но мы сейчас с вами пытаемся рассуждать о рядовых персонажах. Я, например, считаю, что человеку обычному сегодня очень сложно осознать, какой он, и поэтому надо дать ему знак... Уверен: хороших людей по-прежнему очень много, но и негодяев хватает...

— Их, к сожалению, куда больше...

— Наверное, так складываются обстоятельства — оттого и стараешься, создавая тот или иной образ, как-то объяснить причины... Поэтому мои герои: миллионер Белкин из «Брата-2», Швабрин из «Русского бунта» или Иоганн из картины «Про уродов и людей» Балабанова такие сложные — в них столько всего намешано.

— Рискну выразить непопулярную точку зрения, но лично мне фильм «Жмурки» понравился...

— И мне он нравится... Это хорошее кино: Балабанов решил похулиганить...

— ...и сделал это талантливо...

— Безусловно, а какая сложилась команда! Посмотрите на список действующих лиц и исполнителей: у него даже в эпизодических ролях в два-три слова снимались блестящие актеры, потому что, во-первых, с ним удивительно классно работать, а во-вторых, он безмерно талантлив. Даже Никита Сергеевич Михалков, когда у него спросили, почему он у Балабанова работает, ответил: «Это режиссер, которому нельзя отказать». Недаром он в двух балабановских лентах сыграл: «Жмурки» и «Мне не больно».

— В свое время вы снялись в первом клипе Алсу — очень милом...

— Давайте о нем вспоминать не будем.

— Но почему — работа ведь интересная...

— Согласен, но это так давно было... Не стоит ворошить прошлое — нам есть о чем поговорить...

Из интервью Сергея Маковецкого от 5 февраля 2007 года газете «Взгляд».

«Упреки в том, что в клипе Алсу были намеки на набоковскую «Лолиту», меня не задевают. Какие глупости! Замечательный, шикарный клип — это же маленькое художественное произведение! Режиссер Юра Грымов — умный человек, и он не зря пригласил меня и Лену Яковлеву сняться... В чем нас упрекают? За что? Мы что-то там непотребное делали? Это еще можно спросить, чей клип получился — Алсу или наш с Яковлевой? И никакого Гумберта я там не играл. Из-за того, что в кадре как бы случайно упала книжечка «Лолита», тут же начались домыслы...».

— Вы, я знаю, встречались с Джереми Айронсом, который в американской киноверсии «Лолиты» блестяще сыграл Гумберта. Интересный, глубокий, на ваш взгляд, актер?

Маковецкий и Михалков. «Никита Сергеевич снимает честное кино с желанием высказаться...»

— Нам, к сожалению, обстоятельно побеседовать не удалось. Это было в Литве — я приехал к Римасу Туминасу. У себя в Вильнюсском Малом и у нас в Театре Вахтангова он поставил тогда «Ревизора», и возникла идея: «А что, Римас, если в твоем театре я выйду на сцену в роли Городничего и сыграю на русском языке, а вся твоя труппа — по-литовски?». Такая возможность появилась как раз в канун Рождества, и в таком смешении двух языков я увидел удивительную фантасмагорию Гоголя. Зрители признавались, что это было что-то потрясающее: они слышали родную литовскую речь и тут же какие-то русские ноты. Естественно, от меня это требовало внимания невероятного, потому что, когда партнеры произносили свой текст, я про себя повторял их слова.

— Кошмар!

— Напряжение поначалу еще то было, но потом я расслабился и начал спокойно переходить на литовский. Запоминал фразы, стал какие-то слова употреблять, и к третьему акту у всех было ощущение, что я говорю по-литовски. Мы, конечно, надеялись, что все будет хорошо, но даже не предполагали, что наш спектакль станет таким театральным событием.

...Теперь к вашему вопросу вернусь. В гостинице, где я жил, мы собирались как раз репетировать, и вот выхожу в вестибюль и не верю своим глазам: сидит Джереми Айронс с супругой (он в это время в Литве снимался). Я на плохом английском сказал ему, что тоже актер и мы с ним сыграли одни роли — только я в театре, а он в кино. Его это удивило... Поговорили о кинематографе, о жизни... Увы, я пришел очень поздно — он собирался уже уходить. Айронс извинился и побежал на съемки, поэтому наша встреча получилась короткой.

— На ваш взгляд, вы были бы убедительным Гумбертом?

— Наверное, я мог быть и Гумбертом, но сыграл Куилти, о чем совсем не жалею. Это некий фантом многоликий — достаточно вспомнить его монолог в конце, когда в него стреляют. Помните, как здорово придумана его смерть: розовый, какой-то прозрачный шар вдруг — «пух!» — лопнул, и человека не стало. Эта роль гораздо интереснее замешана.

Из книги Романа Виктюка «Роман с самим собой».

«Скажу украинскими словами: це така рiдна українська дитина — это и садок вишневий коло хати, и поля, и вербочка, и пруд, где эта вербочка стоит над водой, это украинская песня, украинская доброта, украинская щедрость, богатство — все это в его душе есть плюс особая киевская энергетика, которую он аккумулировал, впитал и в себе взращивает. С Сережей мы часто говорим по-украински, и хотя он учился в Москве, в нем осталась эта певучесть души...».

«...Молодые артисты проходят испытание: они должны переболеть болезнью, первая стадия которой — честолюбие. Кто из нее выйдет и как — зависит только от них, и ничем помочь тут нельзя: это код, гены, это предопределено. Проще, но и болезненнее, и трагичнее расставаться — другого выхода нет: воспитание, уговоры не действуют совершенно. Микроб разъедает душу, здание разрушается до основания, ветки сохнут — и помочь нельзя. Чтобы выявить болезнь и ускорить излечение, надо отлучить от дома...

У Сережи Маковецкого были сбои. Он сразу получил главную роль в «М. Баттерфляй» и был назначен на роль Гумберта в «Лолите», он репетировал долго и замечательно, но болезнь прогрессировала невозможно, была вспышка с сильной инфекцией, и было отлучение. Куилти он сыграл лишь потому, что Володя Зайцев заболел — случай. Впрочем, он очень сильная натура, умный человек. Теперь он знает, что я о нем думаю и что мне нужно доверяться».

— Сегодня вы едва ли не самый востребованный актер постсоветского кинематографа, которому по плечу что угодно, — почему же наотрез отказались от роли маньяка Чикатило, даже выбросили сценарий? Это ведь так интересно!

— Да, а что интересного? Любопытно играть тех, кого ты не знаешь, о ком можно строить догадки, фантазировать...

— Вы что же, изучили Чикатило?

— Мне было достаточно того, что мы все: я, вы, другие — увидели в репортажах из зала суда и прочитали об этом нелюде в газетных статьях. Зачем это играть?

— Как? Там же характер какой!

— Понимаете, есть темы, которые лучше не поднимать, и есть люди, в которых не нужно перевоплощаться, ведь чем больше у вас таланта, тем сильнее вы, сами того не замечая, заставите публику полюбить вашего героя, сопереживать ему...

«ФИЛЬМЫ О ГИТЛЕРЕ, ЛЕНИНЕ, СТАЛИНЕ НЕ НАДО СНИМАТЬ. МЫ И ТАК ЗНАЕМ, СКОЛЬКО КРОВИ ОНИ ПРОЛИЛИ, — ТАК ЗАЧЕМ ЖЕ ИХ ПОПУЛЯРИЗИРОВАТЬ?»

— Но подождите: можно же сделать так, что публика будет его ненавидеть...

Съемочная группа фильма «12» со специальным призом 64-го Венецианского кинофестиваля: оператор Владислав Опельянц, Сергей Гармаш, Михаил Ефремов, Виктор Вержбицкий, продюсер Леонид Верещагин, Никита Михалков, Сергей Маковецкий, Сергей Газаров

— Все равно вы должны играть, как бы любя его, а не ненавидя... (Раздался звонок мобильного). Видите, мой телефончик прозвенел в подтверждение того, что я прав. Он отреагировал на наш разговор, подчеркнув: какая ужасная роль, какая отвратительная рожа!

...Да, можно, наверное, так изобразить маньяка, что все его возненавидят, но иногда режиссеры ставят перед исполнителем совершенно другую цель. Никто из них не хочет, как правило, чтобы его героя презирали, — все добиваются, чтобы поняли, а я считаю, что есть персонажи и проблемы, которые не надо показывать и поднимать, не нужно тревожить...

Мы уже говорили, что все это не из воздуха берется, — чтобы воплотить на экране такого монстра, актеру следует заглянуть в неведомые глубины, найти какое-то оправдание жутким поступкам, а я не знаю, каким способом смог бы оправдать насилие над детьми.

— Такого способа попросту нет...

— ...а значит, зачем? Вот я, например, задаю вопрос: для чего это делать? Чтобы популяризировать извращения? Чтобы пропеть гимн жестокости и болезни? Какая цель? Поэтому я над такими «героями» даже не размышляю — их для меня просто не существует.

— Люди, присутствовавшие на процессе Чикатило, рассказывали мне, что во время оглашения приговора он встал, снял штаны и начал петь «Интернационал». Ради таких кадров не стоит его сыграть?

— Лично у меня такого желания нет. Вы хотите — пожалуйста!

— Если бы я обладал вашим талантом...

— А дело тут не в таланте — есть просто вещи, о которых говорить незачем. Да, такие люди случаются, но забыли...

— ...и проехали...

— И проехали. Я, например, считаю, что не надо снимать фильмы о Гитлере, о Ленине...

— ...и о Сталине?

— И о нем. Нам и так об этих монстрах известно многое, вплоть до того, сколько крови они пролили, — так зачем же их популяризировать? Мне, между прочим, было очень страшно в нынешнем марте, когда исполнилось 55 лет со дня смерти вождя всех народов. Кончина его преподносилась как грандиозное событие мирового масштаба — что ни канал, то последние дни, но мне достаточно того, что я о нем знаю, а истину мы все равно с вами не установим. Понимаю, что звучит несколько вызывающе, меня даже могут заподозрить в том, что рассуждаю как обыватель, ну и Бог с ним! Есть, повторяю, люди, которых переносить на экран не стоит...

«У НАШИХ ЛЮДЕЙ ВООБЩЕ МОЗГИ НАБЕКРЕНЬ»

— Интересная точка зрения...

Присяжные из картины «12»: Сергей Газаров, Сергей Маковецкий, Юрий Стоянов

— ...потому что не нужно во всем угождать толпе. Именно из-за того, что многим приходит на ум: «А почему бы не показать Чикатило? А давайте подадим его в каком-нибудь музыкальном жанре!», и становится все возможно, дозволено. Ну а коль так, к чему нам беседовать, думать?

К сожалению, сама наша жизнь диктует сегодня такие правила, и молодые журналисты, задавая мне какие-то глупые вопросы, порой говорят: «Это читабельно». Некоторые телевизионщики, у которых еще и камера в руках, добавляют: «Это смотрибельно — публика такие вещи хавает».

— Это не журналисты...

— ...однако они себя акулами пера именуют.

— Их проблемы...

— Вот для того, чтобы не было этих проблем, и надо что-то менять... Может, пора объяснять окружающим, что есть вещи, о которых не принято говорить вслух, что так нормальные люди не поступают? Вот как было раньше? Бабушки и дедушки вели отрока в храм, и с младых ногтей ребенок уже знал слово Божье. Взрослые, умудренные жизнью, могли ему объяснить: «Дружочек, так поступать нельзя». — «А почему?». — «Потому что нельзя». Поэтому есть темы, которых, наверное, касаться не нужно, даже если вы снимаете очень жестокое кино — допустим, современный триллер...

На Западе вы никогда не увидите пропаганду наркотиков, вам никогда не покажут в кадре, как это делается. Там моментально будет какая-то перебивка, а может, все отразится во взгляде героя, в испарине на его лбу... Художественно это куда интереснее, а у нас есть фильмы-инструкции, где демонстрируют, как это делается, и даже называют препараты. Об этом надо, наверное, начинать говорить: мол, господа хорошие...

— ...остановитесь!..

Со своей женой Маковецкий познакомился на съемках в Одессе. «Молодой человек, вы на мне женитесь?» — крикнула якобы Елена пробегавшему мимо юноше. Он на ней и женился...

— ...и такими, с позволения сказать, героями не злоупотребляйте... При этом я не призываю к патриотическому кликушеству: если снимать будем исключительно хороших людей, никто не поверит. У наших соотечественников вообще, знаете ли, немножечко мозги набекрень. Человек делает доброе дело, а ему говорят: «Хитрец!», режиссер снимает хорошее кино, а ему твердят: «Конъюнктура! Ох, конъюнктура!». Взять фильм «12» Никиты Сергеевича Михалкова...

Из народного интернетного творчества.

«Приглашение на роль в фильме «12» Сергей Маковецкий получил поздней осенью 2006 года — ему позвонил Михалков и, не размениваясь на «здрасьте», спросил: «Маковецкий, ты в Бога веруешь?». — «Кто это?». — «Не важно, но ты скажи: веруешь или нет?». — «Ну, верую». — «И в храм ходишь?». — «Хожу». — «Твои молитвы услышаны».

— Будучи на фестивале в Венеции, я наблюдал, как реагировала на эту картину тамошняя публика, которая вынуждена была читать титры (а вы понимаете, как это сложно, поскольку монологов там очень много). Когда фильм закончился, я видел, как в едином порыве весь зал вскочил: 15 минут нам аплодировали, кричали «Браво!», и это продолжалось бы больше, если бы мы не ушли... Потом ко мне подходили люди, просили передать актерскому коллективу поздравления и восхищение. Это был второй на Венецианском фестивале случай, где ввели еще одного — равноценного! — «Золотого льва», потому что голоса жюри, состоявшего из выдающихся режиссеров, разделились.

Мы показали наш фильм 7 сентября, а закрытие было 8-го. Я сам был членом жюри и хорошо знаю: ближе к финалу все уже более-менее понятно. Это же фестиваль класса «А», где принято, чтобы лауреат или победитель лично принимал приз. Нельзя, чтобы актер, актриса или режиссер, которых награждают, не выходили на сцену, — неприлично! Естественно, чтобы эти люди успели прибыть на финальную церемонию (им же не улицу нужно перейти — некоторым прилететь из-за океана), имена их должны быть заранее более-менее определены, и тут наша картина «12», которая...

— ...ломает все планы...

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Члены жюри 10 часов обсуждали сложившуюся ситуацию, 10 часов не могли договориться — голоса разделились 50 на 50. Половина кричала: «Энг Ли!», другая: «Михалков!»... За нашу ленту были Пол Верховен, потрясающая Джейн Кэмпион, снявшая «Пианино», председатель жюри Чжан Имоу и, по-моему, турецкий режиссер, боюсь ошибиться, Ферзан Озпетек. Четыре на четыре...

По своему опыту скажу вам, что в спорных ситуациях жюри обязано прийти к какому-то общему решению, а здесь все стояли на своих позициях, и тогда пригласили президента фестиваля и поставили его перед фактом: «Мы нарушаем регламент и вводим второго «Золотого льва». Его назвали специальным, потому что такого в природе нет: есть «Золотой» — за фильм, и «Серебряный» — за режиссуру (его получил Брайан Де Пальма).

Вручать «Льва» картине «12» вышел Пол Верховен, причем он зачитал потрясающую формулировку. Жюри захотело отметить в ней и талант режиссера, и актерский ансамбль, и изобразительные средства, поэтому было сказано так: «За фильм в совокупности», а также «За способность с безграничным мастерством и гуманизмом исследовать бытие во всей его сложности». Вы, открывая газеты, такое читали? Нет! «Маленький «Лев» за выслугу лет», «Специальный приз за общее мастерство», но это неправда. Картина «12» получила полноценного, настоящего «Золотого льва».

Это вот иллюстрация к тому, о чем мы беседуем. Никита Сергеевич снимает честное кино с желанием высказаться — неторопливо, сознательно используя театральный язык, потому что иначе нельзя так убедительно показать, кто мы, какие мы...

— ...а ему говорят: «Конъюнктура!»...

— Вы понимаете?! Человек великодушен, занимается благотворительностью, а его сразу под подозрение: дескать, зачем ему это? Ну, например, две блестящие актрисы Чулпан Хаматова и Дина Корзун создали Фонд помощи детям, больным лейкемией. Они устраивают акции, собирают деньги (раз государство этим не занимается) и очень многим уже помогли. Наверняка кто-то может заподозрить, что эти очаровательные барышни имеют какой-то...

— ...откат...

Сергей Маковецкий — Дмитрию Гордону: «Как бы там ни было, но Киев для меня что-то родное. Iнодi здається, що я пiдзабув мову, але iз задоволенням нею спiлкуюся» Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— ...корыстный, скажем так, интерес и занимаются этим с дальним прицелом, а они, устраивая очередной благотворительный вечер, просто выходят на сцену и говорят: «Вот маленький человечек, которого мы спасли. Он с нами, он уже не на больничной койке»... Я сознательно акцентирую внимание на том, что мозги у нас перевернулись...

— Какие уж есть!..

— Но они же такими на протяжении всей нашей истории не были, значит, мы с вами повинны — не я конкретно и вы, не наши, надеюсь, близкие, а православные люди вообще. Что тут греха таить: так складывалась ситуация, что мы отвернулись от Бога. Сколько порушили храмов, невинных людей уничтожили, пролили крови — все это на нашей совести, и за это надо платить. Может, поэтому общество наше еще болеет, но лично я настроен...

— ...на позитив...

— ...да, и поскольку у меня растут внуки, очень хочу, чтобы их это не коснулось, надеюсь на изменения к лучшему.

— Это правда, что, уже будучи народным артистом России, вы продолжали жить в общежитии?

— (Раздраженно). Проехали этот вопрос...

— Хорошо. В одном из своих интервью вы сказали: «Всегда говорю начинающим: нет бриллиантов — одолжи, нет шикарного платья, чтобы пойти на банкет или на премьеру, — одолжи. Лучше скрип зубов за твоей спиной, нежели жалость...». Через какие испытания неустроенностью, бедностью и непризнанием пришлось вам пройти, чтобы сформулировать это жизненное кредо?

— Господи (разочарованно), о чем вы меня спрашиваете? Правда ли, что то, правда ли, что это... Я о душе, а вы мне о бриллиантах.

— Разве душа и бриллианты не пересекаются...

— Нет! Извините, пожалуйста, нет!

Из интервью главного редактора Одесской киностудии Тамары Хмиадашвили от 11 мая 2008 года газете «Комсомольская правда».

«Со своей будущей женой Сергей познакомился в 1983 году на съемках картины «Я сын трудового народа». Елена работала редактором Одесской киностудии — к этому времени успела побывать в браке, родить сына Дениса и развестись... Однажды она стояла с Говорухиным и другими режиссерами в коридоре. Мужички подшучивали над ней — мол, никому ты, старая корова, не нужна, никто на тебе не женится, а Елена в ответ: «Вот будет пробегать первый попавшийся мальчик, захочу — и он сделает мне предложение!». Тут мимо пронесся юноша в шинели и сапогах. «Молодой человек, вы на мне женитесь?» — крикнула она ему вдогонку. Сергей, а это был он, притормозил: «На вас? Женюсь!» — и побежал дальше.

С того дня актер начал оказывать своей «невесте» знаки внимания. Сережа, конечно, не совершал безумных поступков: не лазил в окна, не носил роскошных букетов, но мог нарвать какие-то полевые цветочки и ждать Лену часами, пока она закончит свои дела. Для Елены это был обыкновенный киношный роман, и когда Маковецкий предложил-таки ей руку и сердце, она растерялась: все-таки «жених» был намного младше... Потом он уехал, стал звонить почти каждый день, и через шесть лет она сдалась.

В обществе Елена и Сергей Маковецкие появляются исключительно вдвоем. Жена для него — личный секретарь, творческий директор, первый критик и друг, мать и супруга в одном лице».

— Знаю, что вы не любите распространяться о личной жизни, но поскольку журналистам, как и актерам, приходится учитывать интересы аудитории, не могу не спросить о семье. Правда ли, что ваша супруга Елена Ивановна — дочь адмирала?

— (Обескураженно). Я не хочу отвечать, я уже сказал вам, что не люблю этого: правда, неправда... Если у вас только эти остались вопросы, давайте закончим, потому что... Потому что пора... (Встает и направляется к выходу). Извините, спасибо!

— Вы на что-то обиделись?

— Нет, мне действительно пора уходить, а кроме того, когда начинают спрашивать: «Правда ли?..», чувствую себя идиотом, потому что не знаю, как реагировать.

— Жаль, но в любом случае спасибо. Успехов и в добрый час!

P. S. Вот и поди теперь догадайся, какие актерские раны я невольно разбередил, какие душевные струны вдруг потревожил...

Из-за того, что разговор так неожиданно прервался, мне так и не удалось узнать, что побудило собеседника выйти в разгар «помаранчевой революции» на Майдан и выступить там с трибуны, почему он отказался стать советником Президента Ющенко по культуре и какие причины заставили его написать книгу «Своими словами» (обычно актеры переключаются на литературу, когда пик карьеры уже позади). Как-то Сергей признался: «Я тупо мечтаю приехать в санаторий на 21 день и полностью стать там идиотом». Удалось ли ему это желание осуществить, а если нет, не страдает ли от работы на износ нервная система — и его, и окружающих?

Мне, слава Богу, довелось интервьюировать сотни звезд первой величины, известных не только на постсоветском пространстве, но и во всем мире, вошедших в историю и вписавших в нее славные страницы. Одни собеседники запомнились остроумием, другие — потрясающими фактами, третьи — исповедальностью...

Сергей Маковецкий тоже сумел произвести неизгладимое впечатление — громко, что называется, хлопнув дверью. Причем — вот что значит мастер! — сделал это в такой удачный момент, когда и интервью вроде бы состоялось, и демарш налицо. Артист!

P.P.S. За содействие в подготовке материала, тепло и внимание благодарим киевский ресторан «Централь» в лице директора Инны Марковны Кудряшовой и управляющего Александра Анатольевича Мартынюка.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter