Мэр Харькова Михаил ДОБКИН: «В гибели Кушнарева была мистика и злой рок, но он ушел по-мужски: с оружием в руках, как настоящий воин»

Часть II

(Продолжение. Начало в № 11 (151))

«НЕ ДУМАЮ, ЧТО ВСЕ СОТРУДНИКИ СБУ БУДУТ С ПРЕЗРЕНИЕМ ПЛЕВАТЬ В ПОРТРЕТ ДЗЕРЖИНСКОГО»

— Вы утверждаете, что за вами следят. Каким образом? Из машины?

— В ход идет все — и машины, и люди. Думаю (это ни для кого не секрет), что и мои телефонные разговоры прослушиваются, поскольку периодически их расшифровки оказываются в интернете.

...Как бы вам объяснить? У нас в стране все перепуталось. Я не хотел сегодня говорить о негативе, но, наверное, каждый человек понимает: последние два-три года у нас идет расшатывание лодки под названием «государственная система власти». Ее раскачивают и в Киеве, и на местах, и, к сожалению, свою лепту вносят силовые структуры.

Нет ничего хуже, чем непрофессионал, который приходит руководить тем или иным ведомством, — он работает не на систему, а против нее, попирая многолетние традиции, заложенные еще в советские времена... Нравится это кому-то или нет, но кадровые работники СБУ чтут обычаи, унаследованные от предшественников, и я не думаю, что все сотрудники Службы безопасности будут с презрением плевать в портрет Дзержинского, — не сомневаюсь, что многие хранят его где-нибудь...

— ...на всякий случай...

— Даже не на всякий случай — просто из пиетета к основателю, который с нуля эту службу создал...

Когда в большой военный коллектив приходит человек со стороны, ему подчиняются, и даже если он не пользуется авторитетом, его боятся, хотя лично я предпочел бы, чтобы меня уважали, — просто добиться этого гораздо сложнее, чем тупо нагнать на подчиненных страху.

Многие люди, которые внутри этой системы работали и не могли смириться, допустим, с какими-то действиями начальника, увольнялись. Они делали это не демонстративно, не перед камерами, не являлись в телестудию в масках, скрывающих их лица, чтобы рассказать о громких преступлениях. Нет, дожидались пенсии и тихо уходили, хотя могли бы и дальше приносить государству пользу.

— Видимо, существовать в той системе уже не могли?

— Во всяком случае, для них это было невыносимо. При этом все мы живые люди — только я харьковчанин, а вы киевлянин. С кем-то общаемся, у нас есть друзья детства, старые знакомые, которые дружили еще с родителями... Одни работают на заводе, другие на рынке торгуют, третьи служат в милиции — мы же не выбираем друзей по статусу: они либо есть, либо их нет.

Те, кто работали в СБУ, после того как вынуждены были уйти, рассказывали (кто в деталях, кто в общих чертах), что мой телефон постоянно слушают, что за каждым моим шагом следят. Доказать это невозможно, но думать, что дело обстоит иначе, глупо.

«ДОПУСКА К ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТАЙНЕ МЕНЯ ЛИШИЛИ, ТЕЛЕФОНЫ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ СВЯЗИ ОТКЛЮЧИЛИ...»

— Учитывая возможности сегодняшней техники, сознавать, что о тебе знают все, вплоть до каких-то интимных подробностей, ужасно — как вы с этим справляетесь?

С харьковским губернатором Арсеном Аваковым Михаила Добкина связывают сложные отношения

— Не удивляйтесь, но человек, который работает в системе государственной либо местной власти, и рядовой обыватель смотрят на такие вещи зачастую по-разному. Я, например, считаю, что полная демократия большей части населения на пользу, но власти в целом (в том числе и силовым структурам, которые наделены специальными функциями) во вред.

Да, СБУ, чтобы обеспечивать безопасность государства, должна, безусловно, обладать определенной информацией. Любой человек, который занимает руководящую должность, так или иначе входит в сферу чужих интересов, в том числе тех, чьи действия направлены в пользу других государств, и СБУ обязана зорко за этим следить, поэтому я нормально отношусь к тому, что «органы» хотят знать обо мне больше, чем, допустим, журналисты, но лишь при условии, что это делается в интересах государства. Если же меня «ведут» в угоду коммерческой структуре, моим политическим противникам или третьим частным лицам, имеющим корыстные интересы ко мне либо к городу, которым я имею честь руководить, — это уже совсем другое.

Я сейчас говорю именно о таких действиях. Когда абсолютно неожиданно, нарушая все сроки, в разгар избирательной кампании СБУ назначила проверку городской власти на предмет соблюдения в ее конфиденциальных документах государственной тайны, я встретился с начальником Службы безопасности Украины в Харькове и сказал: «Если вы собираетесь сделать политическое шоу, — а у меня были основания предполагать такую возможность — поверьте, получите достойный ответ. Если же, действительно, этого требует безопасность страны — нет проблем: мы все вам покажем».

Человек, о котором веду речь, дал мне слово генерала, что это исключительно производственная необходимость... Я подписал сотрудникам СБУ допуск ко всем тайнам, которые имеются в мэрии, дал разрешение на проведение проверки... Она проходила спокойно, и наши юристы докладывали мне, что идет плановая работа — ничего сверхъестественного не происходит, проверяющие не требуют больше, чем должны, не пытаются что-то сфальсифицировать.

Абсолютно спокойно мы ждали акта проверки, который обычно пишется на одном, максимум на трех листах. Нам принесли 16 страниц, и когда их читали юристы, волосы вставали у них дыбом, такой это был триллер. Я не имею права говорить, что там написано, — скажу лишь, что апофеозом этого акта стало предложение лишить меня допуска к государственной тайне. Знаете, какую для этого указали причину?

— Какую?

— 5 августа прошлого года я отбыл в составе официальной делегации в Белгород, чтобы поздравить этот город-побратим Харькова, наших соседей из Российской Федерации с праздником — Днем освобождения, так вот, авторы акта написали, что я не поставил в известность лицо, которое должно было мне подписать допуск.

По закону я являюсь «вищою посадовою особою мiсцевого самоврядування» — надо мной в нашем регионе начальника нет, но формально подписать допуск мне может тот, кто по служебной иерархии находится выше и сам допуск имеет. Это, естественно, губернатор, и в вину мне поставили то, что я не предупредил его о своем отъезде. То, что я издал распоряжение и на официальном сайте разместил сообщение, что отбываю в официальную командировку в Белгород в составе делегации, проверяющие способом уведомления не сочли — вот такие претензии...

Мы подали в суд, все это стало предметом судебного разбирательства. Процесс еще не закончен, тем не менее допуска меня лишили, лицензию на право ведения всей городской властью секретной документации отобрали и телефоны правительственной связи мне отключили. Жаловаться можно лишь в центральный орган СБУ, что мы и сделали. Оттуда, из Киева, прибыли два полковника. Сначала они высказали недовольство тем, что им пришлось ехать в Харьков...

— ...но потом почитали акт...

— Может, они и не любят меня как политика, наверняка у них есть свои симпатии и антипатии, но когда люди, лет по 20-30 прослужившие в органах, читают такие акты, отпечатанные на бланках Службы безопасности, для них это еще больший позор, чем признать, что такое могли написать только абсолютные дилетанты. «Даже исполнить красиво не смогли», — сокрушались полковники, видя, настолько беззубо, некрасиво все было сделано, шито белыми нитками...

И знаете, что самое интересное? Все равно настанет момент, когда за это придется ответить. Ну не будет губернатора рядом, который все это покрывает, а бумаги, или, как говорят представители СБУ, архивы, не горят.

Поэтому, с одной стороны, я испытываю в связи с этим много негативных эмоций, а с другой — не могу не радоваться. Представьте себе огромную машину под названием губернатор, со всеми приданными ей государственными структурами — абсолютно подконтрольными и работающими против меня. Если эта махина не смогла «нарыть» ничего страшнее, чем моя поездка в Белгород, если они выбрасывают в эфир телефонный разговор, который больше работает на имидж городской власти, чем против, если венцом их усилий стал упомянутый видеоролик, значит, мы все делаем правильно.

— По поводу губернатора Арсена Авакова — я знаю, что у вас с ним очень сложные отношения. Говорят, вы даже повесили на стенку мишень для дартса, на которой приклеен его портрет, и на досуге метаете в него дротики. Называется якобы такая игра «Попади в губернатора»...

— Сильно сказано! Друзья, действительно, подарили мне ко дню рождения игру дартс, на мишень которой нанесена профессионально выполненная фотография губернатора. Да, я обладаю этим уникальным предметом, но говорить, что каждый день или хотя бы раз в неделю упражняюсь в метании дротика, не приходится. Поверьте, я не уделяю таким забавам слишком уж много времени.

«ДОПУСКАЮ, ЧТО СО ВРЕМЕНЕМ МОЖЕТ ПОЯВИТЬСЯ ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НА ПОСЛЕДНЕЙ ОХОТЕ КУШНАРЕВА СЛУЧАЙНО СПАЛ В КУСТАХ И ВСЕ ВИДЕЛ»

— Представители харьковской политической элиты (как правило, люди амбициозные) не раз говорили мне, что раньше, в советские времена, их город был представлен в высших органах власти намного достойнее: выходцы из Харькова неизменно избирались вторыми-третьими секретарями ЦК КПУ, вице-спикерами Верховной Рады и так далее. В независимой Украине крупнейшей фигурой был, безусловно, трагически ушедший Евгений Кушнарев. Сегодня все громче звучат голоса тех, кто считает, будто он погиб не в результате несчастного случая, а был убит, ликвидирован. Вы это мнение разделяете?

В редкие минуты досуга Михаил Маркович берет в руки теннисную ракетку

— Эта утрата до сих пор нам аукается — и не разговорами вокруг смерти Евгения Петровича, а тем, что в масштабах страны так и не появилась личность, способная его заменить. Уверен: если бы не гибель Кушнарева, в государстве все могло бы пойти по-другому, и я практически не сомневаюсь: будь он жив, досрочные парламентские выборы не состоялись бы. К сожалению, 17 января прошлого года сердце этого человека перестало биться.

Кем Евгений Петрович был для меня? Попытаюсь ответить на этот вопрос осторожно, потому что после его смерти появилось множество людей, которые называют Кушнарева своим другом, соратником — кем угодно, хотя лишь поверхностно с ним были знакомы.

Я мог бы сказать, что он был для меня учителем, но это лишь частичная правда, потому что очень много вещей в городе, в свое время инициированных мэром Харькова Кушнаревым, до сих пор живы, актуальны и я имею честь их продолжать.

Я мог бы назвать его другом, потому что в последнее время мы достаточно часто проводили внерабочее время вместе и в неформальной обстановке отдыхали, но дружба — очень сложная категория, в которую каждый вкладывает личное содержание. Тем не менее мне очень хотелось бы характеризовать наши отношения именно этим словом...

Я вправе считать его своим старшим товарищем, потому что неоднократно обращался к нему за советом в сложных ситуациях: и до выборов мэра, и во время них, и когда уже стал городским головой. Советы Кушнарева всегда были, что называется, в десятку. Иногда я задавал вопросы, на которые можно было ответить лишь «да» или «нет» — третьего варианта в моем понимании не было, а он находил, причем его видение оказывалось столь же правильным, сколь и неожиданным.

К сожалению, все это я могу говорить о Евгении Петровиче только в прошедшем времени, а что думаю по поводу его смерти? Такой уход из жизни всегда вызывает разные трактовки, а гибель фигуры подобного масштаба чем дальше, тем больше будет обрастать всевозможными легендами, слухами. Допускаю, что со временем может появиться и человек, который случайно в то время спал в кустах и все видел...

— То есть вы допускаете...

— ...я что угодно допускаю! Единственно, что хочу вам сказать... Я неоднократно был с Евгением Петровичем на охоте, а в тот день, когда случилась трагедия, не поехал лишь потому, что находился в Ивано-Франковской области на встрече со своими коллегами: в Яремче у нас проходило большое заседание. Кушнарев же как в жизни был отважным и бескомпромиссным, так и на охоте.

В армии нас учили, что устав караульной службы написан кровью, — наверное, это в полной мере относится и к правилам охоты. Они строго-настрого запрещают охотнику сходить с номера, но это всем нельзя, а ему, видимо, было можно... Знаете, я не мнительный, у меня нет комплексов по поводу черных кошек или каких-то еще вещей, которые многих вводят в оцепенение, но некая мистика в смерти Кушнарева была.

Во-первых, 13 января он абсолютно неожиданно, буквально накануне пригласил всех близких людей отметить с ним cтарый Новый год. Лично мне это было очень неудобно, потому что в тот день я собирался побыть у родителей, уделить время семье, но и не поехать к Евгению Петровичу не мог. Отправился к нему и застал — за три дня до злополучной охоты! — в таком настроении, в котором не видел еще никогда. Он веселился, смеялся, шутил, по-дружески заигрывал ко всей прекрасной половине — имею в виду жен его друзей. Был накрыт прекрасный стол, на котором стояли блюда, приготовленные из его охотничьих трофеев (он их хранил). Было не просто весело, вкусно и интересно — возникла необыкновенная аура... Кто же тогда мог подумать, что через год мы соберемся в этом ресторане узким кругом, чтобы его помянуть?..

Потом эта охота... По рассказам ее участников, они долго искали какую-нибудь дичь, но так ничего не смогли добыть. Был противный, промозглый день, моросил дождь. Январь, а погода такая, будто на дворе поздняя осень... Вдруг в последнем загоне выбежал кабан — из-за него и возник переполох, в результате которого Евгений Петрович сошел с номера... Несколько ошибок совершил и тот человек, который в итоге смертельно его ранил: он тоже сошел с номера и стрелял, наверное, не под тем углом.

И все-таки ничего непоправимого не случилось бы, если бы не фатальное стечение обстоятельств. Я это мистикой называю, злым роком, ведь Евгений Петрович был ранен не в результате прямого попадания, а от рикошета, который, по данным официальной экспертизы, составил восемь градусов. Что такое рикошет? Во-первых, это другая траектория полета, во-вторых, заметно снизившаяся скорость пули... Смертельно ранить она могла, попав лишь туда, куда, собственно, и попала. Пять сантиметров правее, 10 сантиметров левее, чуть выше, чуть ниже...

— ...и все закончилось бы иначе?

— Да, Евгений Петрович был бы ранен: в одном случае легко, в другом тяжело, — но остался бы жив. Увы, пуля срикошетила именно туда, где он стоял, и поразила его в самое уязвимое место. Как говорят врачи, это были травмы, несовместимые с жизнью. Несчастье случилось 16-го, 17-го он скончался, и то, что Кушнарев после такого ранения жил более 20 часов, — заслуга его крепкого организма.

Прилетев из Ивано-Франковска, я до последнего не верил, что это конец. Ну, ранен, — мало ли получают люди ранений! — но когда увидел бывшего министра здравоохранения Юрия Поляченко, харьковских врачей, хирургов из области...

— ...поняли, что дело серьезно...

— Поначалу я отказывался верить безнадежности, проступавшей на их лицах, и не поверил, пока не зашел в реанимацию. Только там понял, что Евгений Петрович не выживет, потому что... Понимаете, у меня сложился определенный образ Кушнарева, а на столе лежал человек...

— ...из которого уходила жизнь?

— Да, и хотя глаза это как бы видели, сердце все равно отказывалось воспринимать.

Скажу так: я не собираюсь докапываться, что же на самом деле произошло: нет человека! Причина, по которой его жизнь оборвалась, более-менее мне ясна, понятна. Можно долго рассуждать о том, кому было выгодно, чтобы его не стало, но я никогда это делать не буду — не намерен додумывать, фантазировать, сопоставлять факты... Во-первых, из уважения к памяти Кушнарева, во-вторых, из сострадания к его семье (все эти разговоры вольно или невольно бьют по близким людям Евгения Петровича), а в-третьих, пусть даже мои слова прозвучат жестоко и кому-то не понравятся, он ушел по-мужски, с оружием в руках, как настоящий воин...

Что бы ни говорили обо мне недоброжелатели, я считаю, что Кушнарев жил и умер как мужчина, а гадать, специально-не специально... Не хочу! В моей памяти он останется таким, каким был, и я горжусь, что буквально за полгода до этой трагедии в присутствии 60 тысяч человек вручил ему удостоверение и знак почетного гражданина Харькова.

В тот год мы впервые вынесли эту процедуру из тесного зала, где собирается полторы тысячи vip-персон, на центральную площадь города. Там харьковчане собрались без приглашения — пришли по велению сердца, и видели бы вы восторженные глаза Евгения Петровича! Я счастлив, что так было — для меня это очень важно!

«ПАМЯТНИК ЛЕНИНУ — ЧАСТЬ НАШЕЙ ИСТОРИИ: ДАВАЙТЕ НЕ БУДЕМ ЕГО РАЗРУШАТЬ»

— Я видел впечатляющий памятник Ленину, который красуется в центре Харькова. Сейчас, когда история пересматривается, многие относятся к таким монументам неоднозначно, но вы сказали: «Пока я мэр, бронзовый вождь будет стоять». Почему?

В этом году сын Михаила Добкина Николай пошел в первый класс

— Потому что это часть нашей истории. Кому-то из горожан она нравится, кому-то нет, но если с приходом каждой новой власти, с избранием очередного президента мы будем сносить памятники, добра не жди. Сегодня уберут с глаз долой Ленина, завтра — Ивана Франко или Мазепу, а ведь каждый монумент — это еще и произведение искусства, в котором не только отголосок былой эпохи, но и чья-то личная биография: в одном случае — дореволюционная, в другом — вмонтированная в Советский Союз.

Возле этого памятника фотографировалось множество харьковчан, назначались встречи... Моя школа недалеко находилась, и я со своим классом приходил к нему ночью после выпускного вечера.

— Просто была традиция...

— Ну да — до нас туда ходили, и мы пошли: это часть чьей-то памяти. Знаете, кстати, что я восстановил в Харькове, как только стал мэром? За два месяца, которые у нас оставались до Дня города, мы отстроили очень красивую арку и колоннаду у входа в Центральный парк отдыха имени Горького. Для многих поколений харьковчан, которые любили когда-то там гулять, она была символом даже не города, а детства, но потом пришла в такое плачевное состояние, что ее решили снести...

Вокруг этого места крутились люди, которые хотели построить там ресторан, наладить продажу пончиков, установить игровые автоматы, а мы нашли в архиве чертежи и сделали точно такую же колоннаду, как когда-то стояла: каждую деталь, даже цвет повторили и вдобавок еще подсветили... Чуть позже совершенно случайно я нашел дома старую фотокарточку, на которой, наверное, мне лет шесть: с бабушкой и дедушкой, за ручку с младшим братом, мы позируем фотографу на фоне колоннады. Передать словами свои ощущения я не могу: в тот момент подумал, что это был некий знак.

Не исключено, что у кого-то из моих земляков такие же чувства вызывает памятник Ленину, поэтому я говорю: давайте не будем разрушать, давайте воздержимся от исторических оценок. Это моя позиция...

«ШУХЕВИЧА И ВЕТЕРАНОВ УПА Я НЕ ВОСПРИНИМАЮ — ДЛЯ МЕНЯ ОНИ ОДНОЗНАЧНО ПРЕДАТЕЛИ»

— Недавно областные власти предложили присвоить Харьковскому инженерно-строительному институту —ХИСИ — имя Романа Шухевича. Как вы на это отреагировали?

— Очень жестко. Дело в том, что...

— ...Шухевич в ХИСИ не учился...

— ...и ни в одном другом вузе Харькова тоже. В жизни есть вещи принципиальные: на что-то смотришь лояльно, а в чем-то нужна твердость. Сегодня, исходя из своих знаний, оценивать историческую роль ветеранов и командиров Украинской повстанческой армии не берусь — не хочу оказаться несправедливым. Так сложилось, что я этих людей не воспринимаю, для меня они — однозначно предатели, и даже аргументацию приводить не хочу...

— В конце концов, это ваше личное мнение, на которое имеете право...

— Да, личное... Я воспитывался в семье, где оба деда были фронтовиками, я до сих пор смотрю фильмы о Великой Отечественной войне, и они вызывают у меня светлые чувства. В этом году дал задание провести к 9 Мая во всех харьковских школах акцию, чтобы ребята, которые изучают этот период нашей истории, посмотрели картины о войне, ставшие классикой: «Судьба человека»...

— ...«Летят журавли»...

— ...«В бой идут одни старики». Чтобы не по нынешним телевизионным репортажам, не по голливудским боевикам судили о том, кто в той войне победил, а воспитывались на лентах, которые дороги их родителям.

— Хорошая идея, очень!

— Я никогда не высказывал бы свою позицию по Шухевичу столь категорично, если бы оппоненты соблюдали приличия... Раньше к УПА я был настроен непримиримо и собеседника в спорах не слышал, но когда побывал во Львове и особенно в Ивано-Франковске, свою точку зрения несколько поменял. Я увидел, что там эту проблему воспринимают по-другому, и если они не переубедили меня, не заставили в корне изменить к этому историческому периоду отношение...

— ...то сомнения все же посеяли...

— Во всяком случае, я стал уважительнее относиться к их мнению, отличному от моего, потому что услышал здравую аргументацию. Да, я по-прежнему с ней не согласен, но для себя четко решил: если хотим быть цивилизованным обществом, если не намерены вбрасывать зерна раздора, которые, прорастая, еще больше будут раскалывать наше общество, тему УПА на лет 10 нужно забыть. Пусть к ней вернутся представители следующего поколения, люди, которые будут смотреть на проблему трезво и непредвзято, — именно это позволит избрать им единственно верный путь.

Что у меня вызывает протест? Ну, скажите, какое отношение к Харькову имеет УПА? Эти люди у нас не воевали, они никогда не были нашими героями, здесь почти нет даже их родственников... Поэтому, когда в День украинского казачества, который совпадает с какой-то годовщиной Украинской Повстанческой армии, губернатор инициирует и проплачивает парад сторонников УПА, а затем освещает его в средствах массовой информации...

— В Харькове?

— Именно! На всю Харьковскую область нашли одного человека, рожденного в семье политзаключенных, чьи отец и мать служили в УПА, и вот он, надев фуражку, брюки-галифе и китель, на котором позвякивали какие-то ордена или значки, шагает впереди колонны. За ним — полсотни, ну, может, 60 студентов... Харьков — студенческая столица, в его вузах учатся 350 тысяч человек. Понятно, что приезжает молодежь и из западных областей, а среди них есть представители радикально-националистических партий, и вот они шествуют с флагом УПА, окруженные милицией...

Ну Бог с ними: идут себе и идут — у них «хода» к памятному знаку воинам УПА (установленному, кстати, без единого разрешения). Честно говоря, я закрыл бы на это глаза и не обращал бы внимания, если бы не увидел, как седые люди, которым уже далеко за 80 или под 90, сумками, палками и костылями пытаются прорвать кордон, отделяющий их от участников парада. Тогда я и понял, что нельзя считать безобидным шествие, если оно вызывает такие эмоции...

— ...провоцирует ненависть...

— Прямо скажу: это вызов тем людям, которые всегда в этом городе чувствовали себя победителями. Они отстояли Харьков в войну, восстановили, их руками построено даже то здание, где сегодня сидит губернатор и с ухмылкой на лице смотрит, как «хода» движется мимо окон его кабинета. Оставить это без внимания я не мог, потому и принял меры, чтобы впредь подобное не повторилось. Естественно, меня сразу же обвинили в том, что я чуть ли не пособник России, пятая колонна, но мне все равно: кому надо, поймут.

— В конце концов, вы поступали по совести...

— У меня просто есть сердце... Повторяю: есть вещи принципиальные, которыми нельзя поступаться. Каждый человек, очевидно, определяет для себя черту, которую он никогда не переступит, так вот, это моя черта.

«ПОКА РЯДОМ РОДИТЕЛИ, МЫ ОСТАЕМСЯ ДЕТЬМИ»

— Харьковчане рассказывали мне, что ваш отец — очень уважаемый в городе человек. Еще во времена, когда лозунгов на кумаче у нас было куда больше, чем товаров на прилавках, он был известным предпринимателем: к нему, мудрому и справедливому, шли за советом. Что-то вы у него переняли?

23 августа, 2007 год. День освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков совпадает Днем города. Ветераны ВОВ с Михаилом Добкиным и Нестором Шуфричем

— У каждого в детстве перед глазами пример его родителей либо тех, кто заменяет семью, и это воспитывает намного сильнее, чем нравоучения или рассказы о том, что такое хорошо и что такое плохо. Конечно же, многим из того, чем сегодня горжусь, обязан своим родителям и надеюсь, многое из того, с чем вступят во взрослую жизнь мои дети, — говорю абсолютно не о каких-то материальных вещах! — они получат от меня, от их матери.

Для меня семья — это святое, родители — непререкаемый авторитет. Сегодня я много спорю с отцом, когда в каких-то вещах с ним не согласен, и иногда чрезмерно эмоционально отстаиваю свою точку зрения, но проходит буквально 10 минут, и я уже сожалею о том, что позволил себе несдержанность. На первый взгляд, мы максимально нуждаемся в своих родителях в детстве, а когда взрослеем — уже они нуждаются в нас, но это иллюзия... Пусть мы уже взрослые, состоявшиеся личности, пусть даже в зрелом возрасте, все равно родители нас опекают, и пока они рядом, мы остаемся детьми.

— Будучи первым секретарем московского горкома КПСС, покойный Борис Николаевич Ельцин рассказывал москвичам, где одевается и покупает продукты, как отдыхает. Будучи мэром Харькова, вы можете позволить себе такую открытость?

— Ну, разумеется — никаких секретов здесь нет. Еще в 1998 году, надумав заняться политикой и стать депутатом городского совета, я приезжал на встречи с избирателями на той машине, на которой до этого ездил, и приходил в той одежде, которую обычно носил. Еще тогда для себя решил: если попытаюсь изменить привычный образ жизни, чтобы понравиться избирателям, это может сработать один раз, но потом приведет к негативным последствиям. Поэтому и не пересаживался на другой автомобиль...

— А что у вас за машина?

— Джип «лексус» — на нем ездил до выборов и езжу после того, как стал городским головой: он у меня с 2004 года. Точно так же я как покупал костюмы определенных фирм, так и сейчас покупаю...

— Каких, если не секрет?

— Вообще-то, я в этом плане всеяден, но больше все-таки люблю костюмы, изготовленные итальянскими мастерами. Я не ношу одежду той или иной марки лишь потому, что это модно. Когда еще был депутатом Верховной Рады, обратил внимание на один очень престижный магазин на улице Грушевского (вы-то его наверняка знаете), но когда захожу в парламент, у меня впечатление, что все в спецодежде ходят: от одного производителя пальто, костюмы, туфли. Депутаты примерно одинаковые...

— ...только фракции разные...

— (Смеется). Поэтому и старался сохранять индивидуальность. Мне в свое время понравился бренд Zegna, тем более костюм этой марки можно было пошить. Приблизительно раз в три месяца приезжал портной из Италии, снимал мерки, и я заказывал костюм из понравившейся ткани по моей фигуре. Бывая за границей, иногда покупаю костюмы там. Не знаю, почему, но я испытываю дискомфорт, если вижу человека точно в такой же одежде, как и на мне. Наверное, это от наших предков идет. Раньше ведь не было «мерседесов», дорогих часов — люди старались приобрести себе хорошее оружие, доброго коня либо одежду. Тогда же портняжное дело не было на потоке — одежду шили на конкретного человека...

Еду я покупаю в тех же магазинах, что и все харьковчане, и часто это делаю сам — многие земляки наверняка видели меня за этим занятием. Я не поменял, повторяю, свой образ жизни и появляясь в публичных местах, большим количеством охраны не пользуюсь. У меня есть один охранник — я этого не скрываю: он появился, когда я занимался бизнесом, оставался в бытность мою народным депутатом, и теперь сопровождает уже как мэра...

— Ну что ж, Михаил Маркович, не знаю, как вам со мной, но мне с вами было интересно: сложилось впечатление, что вы очень откровенный, искренний и даже сентиментальный. Желаю вам и бывшей украинской столице процветания и не сомневаюсь, что вы приложите к этому все силы...

— В свою очередь приглашаю вас в Харьков, чтобы вы увидели все своими глазами.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter