Алексей БАТАЛОВ: «Талантливых как было мало, так и осталось, зато мордатых торговцев искусством сильно прибавилось»
Коротенькая роль в фильме «Летят журавли» в исполнении молодого Баталова произвела на всех мощное впечатление |
«ЛЮБИМАЯ РОЛЬ — ЭТО КАК ЛЮБИМАЯ ЖЕНЩИНА: ТА, С КОТОРОЙ ТЫ ЛЮБИШЬ БЫТЬ»
— Алексей Владимирович, широкой публике вы больше известны как киноактер. Мало кто знает, что вы работали во МХАТе...
— Да, я считаю себя душой театрального происхождения, поскольку всем на свете благодарен и обязан театру. Но что же теперь сделаешь... Я киноактер, и считать себя артистом театра было бы жульничеством.
— А как вы попали в кино?
— Меня бы там и близко не было, если бы не Иосиф Ефимович Хейфиц, пригласивший меня в 1954 году на съемки фильма «Большая семья». Он, словно сказочный папа Карло, сумел из чурбана сделать живого киномальчика...
Но театр я и сейчас люблю... Только теперь все повернулось как бы в обратную сторону: числюсь при кино, а в театр из-за любви все-таки бегаю...
— Когда-то все женщины Советского Союза мечтали встретить такого Гошу, которого вы сыграли в картине «Москва слезам не верит». А у вас какая роль самая любимая?
— Любимые роли — довольно неопределенная вещь. Это как любимая женщина — та, с которой ты любишь быть... Все связано со временем, и все во времени постигается. Безусловно, самое любимое и лучшее из того, что я играл в кино, — «Живой труп», потому что это Толстой, и «Дама с собачкой», потому что это Чехов...
— А как же «Летят журавли»?
— Там вся моя роль, наверное, займет не больше 15 минут, если ее вырезать. Но мне дорога эта картина, дороги люди. Не моя физиономия на полотне, а что-то совсем другое...
— Что вы думаете о засилье конъюнктуры в кино и якобы о временном застое в театре?..
— Я думаю, в данном случае вы слишком изящно выразились. И в кино, и в театре стало гораздо больше дерьма, мерзости и гадости, которые вряд ли можно назвать красивым словом «конъюнктура»! Открылись ворота, и вместе с новыми законами, с новыми возможностями, с западными фильмами на нас хлынуло все, что, по-моему, не надо, чтобы хлынуло...
Никто ничего не фильтрует, не отбирает... Порнография и насилие победно проехали по черному рынку, по фестивалям, по обмену, по кооперативу, и буквально на глазах образовалась чудовищная свалка, где рядом с шедеврами громоздятся поделки самого низкого пошиба, а старье путается с поисками новых форм...
А что касается театра, то мне кажется, наоборот: создание новых театральных коллективов ведет к оживлению театра. Хотя, может быть, не стоит нашим дорогим корреспондентам так уж слишком бегать и сильно хвалить предприимчивых людей, торгующих со сцены чем попало. Ни в коей мере не хочу никого обидеть!
«ИСКУССТВО — ЧАСТЬ БОЖЬЕГО МИРА, ИНАЧЕ ЛЮДИ БЫ ТАК НЕ СТРАДАЛИ ИЗ-ЗА НЕГО»
Катя (Вера Алентова) и Гоша (Алексей Баталов) почти 30 лет спустя |
— Иногда приходится слышать: «Без культуры играем Шекспира!». На осмысление и переосмысление Шекспира много времени требуется, а так — в перерыве актер успеет и с девушкой пообедать, и сыграет потом очень даже мило... Это реальность для реального театра. Другое дело, я не уверен, что так правильно.
До сих пор не могу понять, нужна ли Баху джазовая аранжировка, чтобы хоть 200 граммов Баха потом попали в уши какого-нибудь оболтуса? Я не знаю, правильный ли это путь. Может, люди деньги так зарабатывают, может, славу... Трудно сказать... Но судя по деформациям, которые происходят и в ту, и в другую сторону, театр сейчас оживает.
Должны быть театры молодые, бродячие, хулиганские, разные! За ними будущее. Конечно, сначала впереди будут бежать шарлатаны, мордатые торговцы искусством и прочая гадость... И каждого талантливого будут продавать по тройной цене, потому что совершенно ясно: талантливых как было мало, так и осталось, зато торговцев сильно прибавилось.
Ведь то, что сегодня в Москве создано много новых театров (из которых большинство — чудо-о-овищное барахло и самодеятельность), совершенно не исключает то, что где-то там, в уголочке, и Мейерхольд новый работает, и Михаил Чехов, и Михоэлс...
— Вы бы смогли сформулировать основное назначение искусства?
— Я думаю, у искусства нет назначения. Вы можете обозначить основное назначение березы? Возможно, кто-нибудь скажет: она, дескать, высасывает влагу из болотистой почвы. А назначение заката, воды? Искусство настоящее — это все-таки часть Божьего мира, иначе люди бы так не страдали из-за него...
— А как насчет «задач искусства»?..
— Нет у искусства задач.
— Как так?
Алексей Баталов и Екатерина Савинова. 1954 год, фильм Иосифа Хейфица «Большая семья». «Хейфиц, словно папа Карло, сумел из чурбана сделать живого киномальчика» |
— Есть искусство, и есть неискусство. И все, кто крутится вокруг настоящего искусства, как раз и придумывают, что оно «должно», а что «не должно»...
Конечно, можно выдумать «задачи» и для Андрея Рублева. Интересно, какие задачи были у Леонардо да Винчи и Микеланджело? Может, прославиться хотели? Да разве в этом дело?! Или, к примеру, Чехов...
Умирающий от чахотки врач, понимающий, что он обречен, сидит в Ялте, пишет пьесу... Вы можете определить, представить себе «задачу» его пьесы?! Нужны деньги — отдать долги за дом. Ну и что вы тут поняли? «Назначения», «течения», «направления» — это потом все выдумали! Это все от людей. Может, и от хороших, но обыкновенных, а талант свыше дается...
Мне кажется, Господь создал невероятное — деревья, траву, море, горы, и есть еще люди, которые создают нечто, по своей совершенности, духовности, смыслу приближенное к тайнам божественной красоты. Великое искусство через людей входит в мир как существующая, реальная субстанция и становится неотъемлемой частью этого мира.
Возьмите хотя бы музыку, но не ту, что мы привыкли слышать по телевизору. Представьте себе, что было бы, если бы всю музыку на свете навсегда выключили? Она есть везде и живет в природе независимо от нас. Я всерьез полагаю, что искусство, тот или иной дар человека — проявление чего-то высшего, вечного.
«ДОБРОТА — ЭТО РЕДКОЕ СВОЙСТВО ОТДЕЛЬНЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО»
— Вы начинали работу в пору хрущевской «оттепели», пережили брежневские времена, зарождение «дикого капитализма», лицезрели гримасы демократии... Влияет ли на судьбу актера все, что происходит в обществе?
«Дело Румянцева», 1953 год. Алексей Баталов и Сергей Лукьянов |
— Безусловно! Актер — один из первых, на кого влияет общественная ситуация. Сейчас все резко изменилось, у артистов появились возможности показать себя, проявиться... Ведь что такое жизнь актера? Он существует только сегодня, в данный момент, сейчас. Вышел на подмостки — значит, он есть. Завтра упал, пропал, исчез — и его уже нет и больше никогда не будет.
Общественные процессы прямо, непосредственно отражаются на актерских судьбах! Надо быть просто тупым исполнителем, чтобы этого не почувствовать даже на уровне простого ремесла. Мы, в том числе и я, первыми ощутили новые события. Мне же не все равно: произносить в 68 раз зачитанный до дыр лабудовый текст о том, что кто-то «отморозил пальчик», или незнакомые, никому не ведомые, великолепные стихи Мандельштама!
А кто и когда мог помыслить играть нынешний актерский репертуар?! Категорически изменился материал — от черной халтурной работы до наших сценических откровений... Главное, что человек может теперь высказывать собственные мысли, чувства и соображения, не боясь, что, по крайней мере, не будет понят. Поэтому смешно даже говорить о какой-то независимости человека от общества и времени.
— Вы согласны, что все, что ни делается, к лучшему?
Он же Гога, он же Гоша, он же Гера, он же Георгий Иванович...1979 год, «Москва слезам не верит» |
— Я думаю, все вокруг происходящее — игра людей. Людям отмерено совсем немного времени, и они не понимают или не хотят понять, что это игра их судьбы, а река жизни и истории не начинается и не кончается. Все зависит от того, где вы сами захотите эту историю обрезать.
Гарантий хорошего конца ни у кого нет. Жизнь — это дорога, движение, переход для каждого и для всех разом. Я счастлив уже тем, что дошел до серьезного поворота истории, став свидетелем великих событий. Но это я, а для кого-то, может, подобный поворот — крушение всех надежд.
— Согласились бы вы с героем романа Бориса Васильева «Не стреляйте в белых лебедей», утверждавшим, что «люди — добрые»?
— Абсолютно не согласился бы. По-моему, доброта — это редкое свойство отдельных представителей рода человеческого. При этом не считаю, что люди плотоядны, как, к примеру, крокодилы (кстати, среди крокодилов тоже очень добрые попадаются). Нет, так даже нельзя говорить... Вообще, затаскали понятие доброты и добра... Доброта — это свойство высокоорганизованной человеческой души.
— Может, тогда правы те, кто говорит о наступившем очерствлении душ?
— Должен вас огорчить. На самом деле, все мы какие были, такими и остались. Изменяются ситуации. Время. А люди остаются прежними. Просто каждому жизнь предоставляет возможность показать либо свою рожу, либо свое лицо... Как сказал поэт: «Время дано — это не подлежит обсуждению. Подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нем»...