Александр КОРОТКО: «И прорастут слова в сознании моем молчанием твоим...»

Почти 20 лет назад Павло Загребельный написал о своем литературном собрате провидческие строки: «Эти стихи помогают жить не в мелочности и суете каждодневности, а в том громадном одиночестве, где мы остаемся людьми в на­и­высшем значении этого слова. Не издева­тельский рев ракет, не грохот солдатс­ких сапог на государственных парадах, не занудное зудение политических лидеров с казенных трибун, а благословенная тишина иконостасов, синагог и человечес­кого одиночества. Тишина разлита в этих стихах, как божественный напиток. «И прорастут слова в сознании моем мол­чанием твоим...».

* * *

Жизнь была недостойной, но приятной.

* * *

С радостью, конечно, не повезло.

* * *

Всюду, где только можно, нельзя.

* * *

Дождетесь и получите.

* * *

Зачем терпеть, если можно привыкнуть?

* * *

Руки прочь от изобилия!

* * *

Не волнуйся, тебя есть кому подставить.

* * *

Хорошо, что дошло, и хорошо, что не понял.

* * *

Требовал каждому по его потребностям не давать.

* * *

Долго так продолжаться не может, хотя будет.

* * *

Бывало и похуже лучше.

* * *

Гол сокол, а как хорош!

* * *

Неужели мы такие, как все, только хуже?

* * *

Часто не думай - не поможет.

* * *

Иди подальше, а стой поближе.

* * *

Не перебивай, и так нечего сказать.

* * *

С первого взгляда надоел.

* * *

Убеждал последними словами.

Дворняжка Клава

Земли поскрипывает карусель,
телега, что-то в этом роде,
слезливой осени артель
ворчит, и мы с тобой уходим.
Чья это тень без поводка?
Похожа на дворняжку Клаву.
Два шага к луже, два глотка,
ведь лужа - лучшая оправа.
Сквозь стекла нежные ее
ты видишь тучи-исполины.
Какое хрупкое житье,
когда все создано из глины.
Лежит дорога бездыханно,
босая, как земная жизнь,
так тихо, одиноко, странно,
ночных видений витражи
колышутся дорожкой лунной
над бездной прожитых морей,
и ветра жалобные струны
перебирают четки дней.

Игрок

- Скажи, когда ты себя обнаружил?
- Не помню, наверно, вчера.
А раньше я был натружен
добычею, словно пчела.
- Скажи, ты вернуться хочешь?
- Куда? - Ну, в свое вчера.
- Смешно говоришь, а впрочем,
воспоминания - тоже игра
в прятки с прошлым, дело
простое -
беги, покуда глядят глаза.
Есть чувство, не помню, похоже,
шестое,
когда из колоды рвешь в прикуп туза.
Начни заводиться -
и все ты спустишь,
почувствуешь дно и поймешь,
кто твой враг.
Знаешь, все игры - от дури и грусти.
Притормози, оглянись и реши,
что и как.

* * *

Зима ветрами вспахана,
унылый, бедный лед,
ни бирюзы, ни яхонта,
сомнений горький мед.
Филателистам брошенным
март рассылает сны,
под марками хорошими -
сияние весны.

* * *

Воспоминаний дикий сад,
прислушайся,
пока не поздно.
Уже не рай, еще не ад,
и умоляет дождь нас слезно
вернуться в тесноту ночей
озябшей памятью ладоней,
и от любви, уже ничьей,
жизнь кажется нам
посторонней,
фрагментом, росчерком
бровей,
дорогой прожитых событий,
где свет погасших фонарей -
судьбы приемной долгожитель.

* * *

Все забывается и округляет время,
беззаботны круглые бока,
и лысеющего неба темя
прикрывают сладкой пеной облака.
Расстояния ветра берут в кавычки,
в теплые ладони бездны роковой,
шар земной ползет улиткой
по привычке
в сторону любви с протянутой рукой.

* * *

Солнце от радости не сбежит,
солнце бесстрастно,
лениво и праздно,
солнце свободой своей дорожит
и музыкальной огненной фразой.
Солнце - оркестр струнных лучей
над муравьиной жизнью отважной,
солнце у неба сидит на плече
птицей вальяжной.

* * *

Согласья нет на рубеже
весенне-зимних светотеней,
не март, а сердце в кураже
горит неистовым смятеньем.
Зима, как Троя, час пришел,
любовь, воспетая Гомером,
восходит солнцем, неба шелк
прощается с рассветом серым.

* * *

Затанцуй, и мы тебя увидим
в оркестровой яме туч,
музыканты на тебя в обиде,
солнечный неукротимый луч.
Ближе к небу, к рампе света,
на излете огненного па,
в зале жизни от судьбы до лета
ждет неугомонная толпа.

* * *

Как будто жизнь еще продлится,
как будто все еще в начале,
но маски сняли наши лица
на постаревшем карнавале.
Луна не больше единицы,
и ночь вьет гнезда под глазами,
и улетает черной птицей
за предрассветными дарами.

* * *

Глаза цыганили пространство,
по бездорожью пустоты
загадочных признаний братство
сжигало подо мной мосты.
Горели будни на страницах
и возвращались прозой к нам,
и дождь, похожий на корицу,
шептал заветное устам.

* * *

День серой правдой озабочен,
раздавлен нервною стопой
хлопот, замкнувших круг порочный
так, словно нимб над головой
не загорается, а гаснет
лучиной, пойманной звездой,
чужой, загадочной, неясной,
как свет от рыбки золотой.

* * *

Надрывно, в снах и наяву,
я обретаю дней гражданство,
напоминаю я сову,
уставшую от постоянства
раскрытых обнаженных глаз,
стоп-кадр - и пляшет фотоснимок
над жизнью безымянных фраз
застывшею луной без грима.

* * *

Так хорошо, так быть не может.
Мы корчим памятные рожи
и запускаем руки в сны
задорной, ветреной весны.
Бисквитный воздух, сладкоежки,
день щелкает дождей орешки,
и радуга бровей небес
наводит панику на лес,
и муравьиное застолье
в натруженном идет подполье,
жизнь торжествует, Вавилон
вторгается со всех сторон
междоусобицей стрекоз,
роса смеется эхом слез,
того гляди - и лето грянет
и бабочку врасплох застанет.

* * *

Мы заезжее солнце встречали
в разноцветном тумане цыган,
кочевые набеги печали
за чертою оседлости стран
разбивали свой табор веселый
под ухабистой плетью невзгод,
и пленительная маттиола
нам гадала на картах в тот год.