Екатерина АМОСОВА: "В Бога отец не верил. Но хотел поверить. Жизнь шла к концу, а чем ближе к смерти, тем страшнее"

"Первое - росла Катя. Ой, сколько она мне дала счастья, маленькая! Даже не думал, что такое возможно. Куда там - женщины. Бывало, утром прибежит в длинной рубашонке ко мне в постель, обнимет... Нет, не передать блаженства! Биологическое чувство". Это цитата из книги выдающегося украинского кардиохирурга академика Николая Амосова "Голоса времен". Когда смотришь на фотографии, где он снят со своей дочерью, глазам не веришь: это же совсем другой человек! Нежный, ласковый, какой-то даже незащищенный, хрупкий. А ведь многим он казался строгим и жестким. Заслуг Николая Амосова не перечесть. Он создал Институт сердечно-сосудистой хирургии, долгие годы был его бессменным директором. Спас более пяти тысяч больных, провел уникальные операции на сердце. На себе поставил эксперимент по борьбе со старостью. Написал сотни научных работ, десятки книг. И еще оставил после себя дочь, которая, как и он, работает в кардиохирургии. И вот я читаю табличку на двери кабинета Екатерины Амосовой в Октябрьской больнице: "Член-корреспондент АМН Украины, доктор медицинских наук, профессор. Заведующая кафедрой госпитальной терапии N 1 Национального медуниверситета имени академика Богомольца". Екатерина Николаевна заранее предупредила: "Я человек не публичный". Захожу в кабинет в предощущении строго выдержанного разговора.

"Я ОТРАВЛЕНА ТЕМ, ЧТО ВЫРОСЛА РЯДОМ С ТАКИМ ЧЕЛОВЕКОМ, КАК АМОСОВ"

- Екатерина Николаевна, почему вы называете себя непубличным человеком? Ваш отец, кстати, как раз много выступал, давал интервью...

- Отец был редкой личностью. И знаете, я отравлена тем, что выросла рядом с таким человеком. Он для меня эталон, и я вольно или невольно всех с ним сравниваю. И себя тоже. Стараюсь, как и папа, относиться к себе самокритично. Поэтому зачем выставляться?

Как-то меня пригласили на телевидение поучаствовать в обсуждении темы "Элита Украины". Я отказалась, сказав, что человек, который считает себя каким-то элитным, видимо, полностью утратил самокритику. Папа этими вещами никогда не занимался.

- А как он вас оценивал?

- В разные периоды по-разному. После его смерти мы с мамой нашли дневники, которые он вел. Писал их нерегулярно, без лишней информации, как человек разумный, понимая, что когда-нибудь их прочитают другие. Так вот, я узнала о себе, что в мои студенческие годы он оценивал меня достаточно критично. Считал, к примеру, что у меня нет широты интересов.

- Дневники будут напечатаны?

- Мы думали включить их в четырехтомник (три книги вышли в прошлом году). Но близкие папе люди усомнились, стоит ли это делать. Аргументация была такая: о своих успехах и победах папа в дневниках не писал, а фиксировал в основном тяжелые моменты жизни, хирургические несчастья. И может создаться впечатление, что у него были сплошные неудачи, которые утаивались от широкой аудитории. Словом, решила повременить с публикацией.

- Чему он вас учил? Если можно, подробнее...

- Подробности, сами понимаете, я вываливать не буду: не люблю трясти прошлое. Мне это не надо. Отец, извините, моя больная тема, и она у меня не отболела. И наверное, не отболит никогда. А о себе абсолютно не интересно говорить, клянусь вам без всякой рисовки.

- Понимаю. Тогда больше о нем. Каким он был для вас отцом?

- Очень хорошим, я это могу оценить сейчас, когда имею свою дочь. При всей своей занятости он всегда находил для меня время. И душу. Брал меня с собой в поездки. В Москве мы ходили на лучшие спектакли Театра Вахтангова, Таганки, Моссовета, "Современника"... Кому-то папа мог показаться сухим, многим запомнилось, что он ругался на операциях. Но прежде всего он требовательно относился к себе. Был тонко чувствующим, чувствительным, ранимым...

- Вы родились, когда Николаю Михайловичу было 42 года. Почему так поздно?

- Ребенка мои родители хотели раньше, но у мамы возникали проблемы с донашиванием. По той же причине и второго быть не могло.

Она доносила меня до семи месяцев. Начались преждевременные роды. И по правилам акушерства нужно было делать рискованную для ее жизни операцию - кесарево сечение. Мама пошла на это. Только, пожалуйста, не нагнетайте... Меня вытащили с весом 1 килограмм 700 граммов. Сейчас недоношенных хорошо выхаживают, а тогда, почти 50 лет назад, это было значительно сложнее. Но меня выходили. Сейчас вот говорю и задумываюсь: наверное, я выказываю недостаточно благодарности своей маме. Всю жизнь она прожила в тени отца. Но это естественно: рядом с таким человеком любой был бы в тени.

- Он не говорил, что хотел бы иметь сына?

- Нет, ему одной дочери хватало. И мне - тоже.

"ОТЕЦ ЛИШНИЙ РАЗ НЕ ПРОСИЛ ПУГОВИЦУ ПРИШИТЬ, ДЕЛАЛ ЭТО САМ"

- Как вы учились в школе?

- Прекрасно! Но мне было скучно заниматься. Я была не очень общительным ребенком, не принадлежала ни к какой компании и, в общем-то, от этого страдала. Тогда, если помните, дети-вундеркинды - будущие математики, пианисты - сдавали школьные экзамены экстерном и поступали в университеты, консерватории в 12-13 лет. Папа не побуждал: мол, давай и ты. Он только заронил во мне эту идею, а решение приняла я сама - пройти за год три класса.

- И сколько времени вы просиживали за учебниками?

- Я могла и восемь часов в день прозаниматься. Но мы с папой обсуждали, что более шести часов умственно работать непродуктивно. Потому что если сегодня перегрузишься, то завтра голова будет работать хуже. И КПД (коэффициент полезного действия) за два дня будет небольшой. Папа был сторонником разумного подхода. Никакой штурмовщины ночами!

- Мы в свое время только так и готовились к экзаменам...

- Неорганизованность чистой воды. Помимо школьной программы, я полгода готовила с репетиторами физику, химию, биологию для поступления в мединститут. Сдала их на отлично. А вот трехлетнюю программу по алгебре и геометрии прошла без преподавателей, получила четверки. И окончила школу без золотой медали.

- Неужели нельзя было попросить пересдать экзамены, как это делается сплошь и рядом у детей даже менее известных людей?

- Это исключалось. Папа абсолютно не признавал блата. Он мне говорил: "Если ты знаешь на пять, то всегда можешь получить четыре. Я этими честными четверками, может быть, горжусь больше, чем пятеркой по физике, в которой у меня голова совершенно не варит. Физика мне давалась с колоссальным трудом, и брала я ее исключительно зубрежкой.

- Ваш отец никогда никого не просил?

- Он любил повторять фразу из "Мастера и Маргариты" Булгакова: "Никогда ничего не просите!.. Сами придут и сами все дадут!". Он жил по этой фразе. И ужасно переживал, когда ситуация складывалась так, что вынуждала его к обратному.

Молодой хирург Николай Амосов

Я уже была глубоко замужем, родители два года снимали нам с мужем квартиру. И было такое положение, что академики для своих детей имели право на кооператив. Папа обратился к мэру Киева. Но тот ему отказал. Больше его папа не просил. Фамилию его не помню. Этого мэра сменил другой, и папа "наступил себе на горло" - обратился к новой власти, только тогда квартирный вопрос был решен положительно.

Машину он продал, когда я была еще маленькой. А нам с мужем, конечно, хотелось иметь свою, сами знаете, что творилось с ними тогда. У папы были возможности как у депутата Верховного Совета СССР, и он пошел на одну встречу с просьбой. Для него это был совершеннейший героизм: ему не хотелось просить кого бы то ни было.

Так же и в быту. Лишний раз он не просил пуговицу пришить, делал это сам. Из-за бессонницы рано вставал, но не беспокоил маму, чтобы она готовила ему завтрак. Относился к другим бережно.

- Вы тоже не любите просить?

- Не люблю, но не настолько, как он. Я, конечно, прошу гораздо больше, это не сравнить. Но одно дело - просить, и совсем другое - одолжаться. Папа всегда говорил: "Попросишь об одолжении - и потом будешь в долгу. Вот я независимый, никому не обязан".

- Отец вам помогал писать докторскую диссертацию, а потом защитить ее?

- Он ее прочитал, когда она была уже написана. Я получила его одобрение. Он помог мне тем, что был такой фигурой в этом мире. Часть больных я обследовала в его клинике, такую возможность имела благодаря тому, что он был директором института. Сотрудники мне помогали, потому что были его подчиненными. При этом я испытывала дискомфорт. Мне было неловко, что я занимаюсь этим, потому что дочка шефа. Хотелось сжаться, стать менее заметной. Но с больными возилась я сама. Писала сама. И защитилась сама.

- А потом, когда вы стали заведующей кафедрой института, чувствовали дискомфорт?

- Лет пять еще чувствовала. Ведь я защитила докторскую в 33 года. Вот этот кабинет делался не под меня, а под покойного Александра Иосифовича Грицюка. Он был фигурой в медицине, я - явно нет. Чувствовала, что занимаю место не по плечу. Но я честно работала, чтобы соответствовать.

"ОТЕЦ ПЛЕВАЛСЯ, КОГДА ВИДЕЛ ОБИЛИЕ СЕКСУАЛЬНЫХ СЦЕН ПО ТЕЛЕВИЗОРУ"

- Вы следуете по жизни его советам?

- Если бы следовала, было бы здорово. Но не получается. Я очень приземлена, люблю комфорт, склонна к вещизму. А он был аскетичен.

- Он сильно прессинговал, наставляя вас?

- Советы он, естественно, давал, но не лез с ними. Это очень редкое качество.

- Подавлял аргументами?

- Если я делала что-то неправильно, подавлял! Но не избыточно. Когда я растила дочку, постоянно ругал меня, что я мелочно ею руковожу. К примеру, он хотел, чтобы я полегче ее одевала, а не кутала.

- И вы с ним сразу соглашались?

- Я не настолько умная, чтобы сразу соглашаться. Особенно в юности понаделала глупостей. Как сейчас помню, мы с отцом вместе собирались в круиз по Средиземному морю. У него не было особого энтузиазма, он это делал для меня. Тогда недостаточно было выбить путевку и оплатить ее. Нужно было получить безукоризненную характеристику с подписью парторга института и другие бумажки.

Потом меня пригласили на заседание бюро райкома комсомола. Задавали дурацкие вопросы типа: "В каких местах на территории нашей необъятной родины вы бывали?". Хорошо, что я с отцом ездила в Москву, в другие города, а то бы меня укорили: "Если вы нашу родину не нюхали, то зачем ехать за границу?".

Короче, я все эти этапы прошла. Поездка была на мази. И тут возникла ситуация, когда я очень поздно вернулась домой. Мама у меня очень переживучая, она с ума сходила. Наконец я явилась. Папа сказал: "Так, все! Ты виновата и должна быть наказана. Никуда мы не едем".

- Довольно жестоко...

- Почему жестоко? Справедливо! Я поступила дурно, совершила аморальный поступок. Поэтому даже не пыталась отца просить. Для меня это был очень хороший урок.

- А он бывал не прав? Мог вспылить?

- Очень редко. Быстро отходил и, подумав, извинялся. Но не расшаркивался передо мной. В основном-то он был прав!

- Не предостерегал вас от мужчин, у которых по отношению к женщинам, как известно, только одно на уме?

- Нет, нет. Таких разговоров не было. Сейчас эти темы стали расхожими. А тогда с ними было не так свободно. И кстати говоря, сдержанность чувств - хорошо все-таки.

- Литература воспевает страсти, безумие в любви...

- Литература есть на все вкусы. Есть такая, которая воспевает безумные страсти, а есть другая, воспевающая романтику.

- А вы какой отдавали предпочтение?

- Хорошую литературу, классику я прочла еще в ранние школьные годы. Папа собрал большую библиотеку, он очень трепетно относился к книгам. У него была привычка - по воскресеньям ходить по букинистическим магазинам. Привозил очень много книг из-за границы. Я прочла несколько произведений на английском - это так называемая дамская литература, со страстями. Но сексуальных подробностей с извращениями в ней не было. Еще я читала "Анжелику" Анн и Сержа Голон. Это было интересно, но не супер.

"При всей своей занятости отец всегда находил для меня время и душу"

- Вы читали "Эммануэль", в которой предельно раскованная французская девица бесконечно ищет эротических приключений?

- Эта книга попалась мне уже во взрослом возрасте. Начала читать, мне стало скучно, не понравилось. Чувство гадливости было от книги Лимонова "Это я, Эдичка". Харьковский мальчик... Мне, кажется, он специально так писал, и это не вся его жизнь.

- А ваш отец какого был мнения о Лимонове?

- Он его просматривал и говорил, что читать это противно. Отец был пуританином и плевался, когда видел обилие сексуальных сцен по телевизору.

- Когда вы вышли замуж?

- На шестом курсе, мне было 22. Мой муж - Владимир Мишалов, профессор, заведующий кафедрой хирургии нашего мединститута. Последние пять лет мы работаем в одной больнице. Он старше меня на год.

"Я КРЕСТИЛАСЬ В 35 ЛЕТ - НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ"

- Николай Михайлович одобрил ваш выбор?

- Да, отец уважал Володю и отдавал ему должное.

- У вас в семье возникали разногласия?

- Естественно, как у всех. Но таких моментов было совсем мало, тут мы капитала не наживем. В общем-то, можно держать себя в руках. У Салтыкова-Щедрина есть такая фраза: "Скажите, а с генерал-губернатором вы тоже нервный?". То есть позволяете себе распуститься, обругать, накричать, как это делают муж и жена дома. Мы часто отыгрываемся в семье или на подчиненных. Это распущенность. В этом плане папа тоже старался себя контролировать.

- Николай Михайлович знал себе цену?

- Однозначно. Но дифирамбы его раздражали, он был к ним равнодушен. Тем более что очень часто высказывали их люди, которые не разбирались в том, чем он занимался. Славословие по поводу себя пресекал. В дневниках писал, что понял для себя, как устроен мир, по каким законам живет общество. И высказывался сдержанно и реалистично: жалко, что нет ни времени, ни возможности, ни штата сотрудников донести это до людей. Если он знал такие вещи, то что для него были похвалы?

- А вы согласны со всеми его взглядами?

- Я читала папины статьи. Но, как человек узкопрофессиональный, в эти вопросы не вникала, в политику - особенно. К сожалению, мне это неинтересно.

- В последних интервью и статьях Амосов говорил: Бога нет, но он растиражирован в миллиардах умов. А ваше мнение?

- В Бога папа не верил. Но хотел поверить. И понятно, почему: жизнь шла к концу, а чем ближе к смерти, тем страшнее.

Он прочитал много литературы на эту тему, что нашло отражение в его дневниках. Знакомые приносили ему увлекательные публикации из Интернета. На какое-то короткое время он склонился к тому, что есть Нечто - Бог, но буквально в следующей записи от этого отказался. Однако он не опровергал необходимость веры. Говорил, что это хорошо для морали общества, для морали людей. Но сам не мог поверить.

- Что-то ему мешало?

- Мешало то, что это недостаточно аргументировано научно. Такой человек, как мой отец, не мог слепо верить. Все должно быть убидительно обосновано.

- Вы крещеная?

- Мне не очень хотелось бы об этом говорить. Я крестилась, когда мне было уже 35. Не могу сказать, что это было так уж осознанно. Знаете, есть вещи, которые делаются иногда на всякий случай. Мне тоже не хватает доказательств. Я так устроена. В этом плане понимаю отца.

"ЕХАТЬ В "СКОРОЙ" ПАПА НЕ ЗАХОТЕЛ. НАОТРЕЗ ОТКАЗЫВАЛСЯ ОБСЛЕДОВАТЬСЯ"

- Екатерина Николаевна, простите, что задаю эти вопросы, но такова уж моя профессия. Расскажите о последних месяцах, днях, часах жизни вашего отца...

- Я понимаю, что на бытовом уровне всех интересует, как умирают известные люди. Мне самой интересно, когда читаю. Но вспоминать о том, как уходил из жизни родной отец, больно. Я согласилась на этот разговор, потому что ваш главный редактор сделал с моим отцом великолепное интервью по телевидению и не отказал мне, когда я попросила его выступить на презентации трех книг четырехтомника. А я человек, который отдает долги.

У папы примерно за год развился инфаркт - полноценный, крупноочаговый, но не супербольшой. Он не мог в это поверить. И сначала не хотел ложиться в больницу. Через три дня согласился, проявив доверие к нашему коллективу.

Пробыл здесь больше трех недель. Выписался в приличном состоянии. Хотя работа сердца, естественно, ухудшилась, потому что утратился какой-то процент сердечной мышцы. Он что-то скрывал, не хотел меня расстраивать. Думал не только о себе, что вообще редкость - на это 99 процентов больных вообще не способны. Пожалуешься - и уже легче.

Он осознавал свои проблемы. Понимал: жизнь кончается. Реально кончается. Что я ему предлагала для лечения? Приносила специальную литературу, он ее читал, и мы, обсуждая, принимали совместные решения. В таблетки не верил. Скажем так: мало верил.

Летом, видимо, случился второй инфаркт. Наверное, был еще и третий. Они были малосимптомны. Но каждый из них приводил к нарастанию сердечной недостаточности.

Еще летом была боль в боку, которую мы не могли объяснить. Без какой-либо причины повышалась температура, с ознобом. Мы с мужем думали, что, возможно, это какая-то инфекция или онкология. Но папа наотрез отказывался обследоваться. Он очень плохо себя чувствовал.

По квартире почти не ходил. Лежал недвижим. Я очень переживала. Убеждала его: "Давай посмотрим: если это инфекция, то залечим ее антибиотиками, если сердечная недостаточность, будем принимать более сильнодействующие препараты".

Полноценное интенсивное лечение дома трудно организовать. Потому что в этом процессе должны быть задействованы несколько человек. Он долго не хотел снова ложиться в больницу. Наконец я его уговорила. От "скорой" отказался. Я попросила двух своих сотрудников, чтобы они помогли снести его с лестницы, посадить в обычную машину. Была уверена, что он вернется домой. Ненадолго, но все-таки вернется.

Было три инфаркта: точно. Нарастала сердечная недостаточность, ухудшились показатели сердца. Мы успели сделать часть обследований. Кое-что прояснилось, кое-что нет.

Сам механизм смерти был внезапный. Это случилось без меня, в присутствии врача реанимации Павла Григорьевича Паланта, с которым я проработала 25 лет. Он подошел к папе, тот пожаловался на боль между лопаток и попросил таблетку нитроглицерина. Наступила мгновенная остановка сердца. Тут же была начата реанимация, то есть время не было потеряно, что могло быть, если бы он лечился дома. Мои коллеги расценили, что был повторный инфаркт, и они, наверное, правы. Вскрытие не проводилось...

"НАДО НАПРЯГАТЬСЯ, ЧТОБЫ ПРОДЛИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ. ПИТЬ ТАБЛЕТКИ ГОРАЗДО ПРОЩЕ"

- Что полезного можно взять для себя из экспериментов Николая Амосова?

- С точки зрения медицины то, что делал мой отец, не является таким уже экспериментальным. В последние годы во всем мире появилось много исследований и публикаций о дозированных тренировках для больных с сердечной недостаточностью. Правда, там нет акцента на пожилой возраст, но за рубежом люди живут долго. Может быть, есть и специальные геронтологические работы, но они мне неизвестны.

Однако мне хорошо знакома литература по дозированным тренировкам на велотренажерах, на беговой дорожке, с гантелями для больных, скажем популярно, с плохо работающим сердцем. Все это, безусловно, под врачебным контролем, с соблюдением всех мер предосторожности. Хотя не так уж много энтузиастов-врачей, которые бы этим занимались, и мало энтузиастов-больных, которые шли бы на такой дискомфорт для себя. Это же надо напрягаться! Гораздо проще пить таблетки.

Все эти исследования показывают, что такие тренировки не вредны. От них не падают замертво. Качество жизни они, несомненно, улучшают. И даже есть работы, которые показывают, что возможно продление жизни с тяжелой патологией сердца.

А отец придумал свою оздоровительную систему для пожилых людей, у которых преобладает распад белков. Для того, чтобы этому противостоять, надо увеличить физические нагрузки, то есть опять-таки напрягаться. Это не было для него такой вот бесшабашностью. Он на несколько лет опередил мир. И я убеждена как врач, что если бы он не делал физических упражнений, то прожил бы гораздо меньше.

- В последние годы у него были какие-то сомнения, что он чего-то недодумал?

- Появлялись сомнения, может быть, в отношении избыточности тренировок. Но уже на фоне проявившейся патологии сердца. Как честный ученый, он писал об этом. Количество тех упражнений, которые выполнял каждый день, он никому не навязывал. И думаю, ничем не навредил обществу.

- А вы делаете зарядку?

- Я уже шесть лет занимаюсь степ-аэробикой. Четыре года ходила тренироваться в группу. А сейчас это делаю дома сама.

- С едой как?

- Когда разжирела, начала себя в пище ограничивать. Но я не хотела бы на эту тему распространяться. Как-то высказалась в прессе, так столько чокнутых стало звонить. Я не скажу тут ничего оригинального. Как говорит мой больной: "Самое главное - закрыть рот". Вот и вся методика.

- Известно, что ваш отец никогда не делал из еды культа...

- Он к этому относился очень просто. Не был гурманом. Следовал известной фразе: "Есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть". Он был дисциплинированным человеком и понимал, что вкусная пища в основном вредна, а полезно то, что невкусно. И впихивал в себя невкусную еду. Последние годы у него аппетит был плохой, он заставлял себя принимать пищу. Худел, потому что шел распад белков.

- Искушаться приятно, вы не находите?

- Приятно, конечно, но ведь за все надо платить. С конфетами проще, я к ним равнодушна. Вот жареную картошку или просто свежий хлеб съела бы с большим удовольствием. Но редко отрываюсь. Потому что четко знаю: сейчас душу отведу, а потом этот килограмм, который я наем, надо будет сгонять, трудиться в более длительном дискомфорте. И все это ради минутного удовольствия?

- Сижу в кафе, наблюдаю... Какими счастливыми становятся люди, когда берут выпивку. И молодые, и пожилые. Подзаправившись, выходят из кафе осиянными, благостными, обнимают друг друга, лобызают... Что можно дать им взамен? Оперу? Церковные песнопения?

- По поводу выпивки отец пишет в своих книгах, что переносил алкоголь плохо, пока его друг - писатель Юрий Дольд-Михайлик - не научил его пить коньяк без тошноты. Отец признавал, что умеренное употребление алкоголя доставляло ему удовольствие, улучшало настроение. Он и к этому подходил рассудочно. Все у него было гармонично, без крайностей. Сухое красное вино вообще полезно, по науке.

- После болезней люди добреют?

- Многие становятся еще хуже.

- А какая вы в болезни?

- Вредная. Мне себя так жалко становится. Начинаю внимания требовать.

- Я, кстати, два года назад лежал в вашем отделении со стенокардией. 53 года...

- Для мужчины это опасный возраст. Но, в принципе, вы из него выходите. Мужчины либо вымирают до пенсии, либо живут долго.

- Я хотел бы услышать от вас волшебные слова: как заставить себя перемениться, не дожидаясь, пока тебя к этому принудит больничная койка?

- Надо испугаться смерти. Папа говорил: "Слава Богу, что человек живет так, как будто он будет жить вечно". Человеку свойственно отгонять мысли о своей неизбежной кончине, потому что они отравляют существование. Он придумывает для себя разные отговорки - то, что я бы назвала литературщиной. Проще сидеть в кафе, пить водку и пиво, умиляться друг другом, рассуждать о том о сем, чем быть разумным и не доводить себя до болезней.

Поэтому, чтобы начать себя ограничивать, надо почувствовать, что эта ниточка, которая тебя связывает с жизнью, может в любой момент оборваться.

- Я думаю, что каждый, в общем-то, это понимает и говорит себе: завтра начну новую жизнь, завтра, но только не сегодня...

- Все! Завтра уже нет! Шагреневая кожа - небольшой кусочек остался. Не все, конечно, но очень многое - в наших руках. Надо не сетовать на свою жизнь, а изменить отношение к ней. Продлить ее, улучшить ее качество возможно, и мой отец это доказал. Надо напрягаться!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter