Роман КАРЦЕВ: «Женщины не любят красивых. По себе знаю...»

Любовь ХАЗАН. «Бульвар Гордона» 18 Апреля, 2008 00:00

Невозможно представить, что бы мы делали без одесского юмора, наполовину или на две трети придуманного хорошими писателями. «Что бы я делал в экстренных случаях в пиковых ситуациях?» — говорил Жванецкий...

Как бы тогда жили мы, на всю оставшуюся жизнь ударенные экстренными случаями и пиковыми ситуациями? Коммуналками и очередями за детскими колготками? Правом запросто поехать в отпуск на Байкал и полным правом не поехать в Париж? Совсем полным правом смотреть государственный телеканал и рискованным правом привязать к форточке самодельную антенну, чтобы сквозь глушилки уловить хоть слово из «Голоса Америки» или «Свободы»? Правом взахлеб читать «дорогого Леонида Ильича» и судорожно прятать на самое дно хозяйственной сумки только что из рук в руки переданный, как шпионскую шифровку, шелестящий папиросной бумагой томик «Самиздата»? Ушибленные тем, что для нас, простых советских людей, все дни как один — вчерашний, когда раки были большими, по пять рублей, а сегодня по три, но маленькие?

Одесский юмор Жванецкого, Карцева, Ильченко, поначалу встроенный в ленинградский юмор Райкина, а потом отделившийся от него, как ракета от своего носителя, был нам прибежищем от глупости и бедности, подлости и предательства, чванства и ложного пафоса. Он помогал поддерживать угасавшее достоинство, а значит, сохранял на одной шестой части суши человека как вид.

Вы заметили: вокруг опять много чванства и ложного пафоса? А глупость и бедность никогда не переводились. Но разве спасет от них «Камеди клаб»? Значит, опять настало время хорошего юмора.

Раньше Карцев читал с эстрады только Жванецкого. На своем бенефисе в Киеве он рискнул прочесть собственные миниатюры. «50 процентов народа хочет в СССР. Предлагаю рухнуть туда. Что за этим последует? Вернуть плановую экономику, вернуть Политбюро, начать читать Шолохова, изъять микроволновки, уничтожить ксерокопии, оффшоры, в каждом коллективе — сотрудники КГБ. Церковь наконец-то отделить от государства. Оставить запах мандаринов. Голосовать за партию... Попробовать не воровать. Пустые прилавки опять должны украсить нашу страну».

Выступая на сцене, Карцев анфас был повернут к левой половине зала, так что вторая половина видела его в основном в профиль. Это оттого, что раньше по правую руку от Карцева стоял его неизменный партнер Виктор Ильченко. Даже через 16 лет после смерти друга Роман Аншелевич безотчетно пытается создать иллюзию, будто друг рядом.

Когда после безвременного ухода Ильченко Карцев впервые возвращался из Америки домой в горестном одиночестве, он неожиданно для себя попросил у стюардессы бумагу и ручку. Забыв о месте и времени (лететь предстояло больше полусуток), сделал свои первые заметки — «Повесть о Вите». Лишь спустя 10 лет его снова потянуло к перу. Появилась книга «Сухой, Малой и Писатель», рассказывающая о великолепной троице Ильченко — Карцев — Жванецкий. Читая отрывки в концертах, из заработанного Роман Аншелевич помогает осиротевшей семье Виктора Ильченко.

Теперь взялся за новую книгу миниатюр. Например, о том, как ему приснился Чарли Чаплин и как вместе они пошли на Привоз. Карцева все узнают, а на Чаплина ноль внимания. Торговка с Привоза таки уговаривает Чаплина купить рыбу и взять с собой в Америку, а он сомневается, довезет ли. «Ой! Довезете! — говорит торговка. — Я вам кишки выну»...

Подчас одесский юмор такой же соленый, как вода в Черном море. «Девушка, можно с вами завтра встретиться?». — «Вы с ума сошли, я замужем, давайте сегодня». Еще из анекдотов от Карцева: тетя Поля, эмигрировав из Одессы в Америку, считает ниже своего достоинства учить английский. «Как же, тетя Поля, вы объясняетесь в магазине?» — спрашивает Карцев. «Очень просто. Рисую картошку, морковку, капусту... Нарисовала яйца, он не понял. Так я дорисовала все остальное».

Одесский юмор не был бы самим собой, если бы не горчил. Как в рассказе «Разговор с внучкой»: «Дед, я уже прочла половину твоей книжки». — «И как тебе?». — «Нравятся фотографии». Или в «Письме Жванецкому», которое Карцев написал в ответ на пародийный автопортрет классика: «Миша, Миша, что ты клевещешь на себя: «Не стрижен, не женат, с женщинами не получается...»? Что ты врешь?! Женщины не любят красивых. По себе знаю».

«Писать рядом с живым Жванецким — дикое нахальство», — то ли поясняет, то ли жалуется Карцев. И тут же хвастает: «Но я ему читал, говорит, что есть приличные вещи».

В Карцеве всегда было что-то от розовенького и очень домашнего ребенка. Сейчас, когда его волосы совсем побелели, к сценическому образу добавились новые краски. Потому что одесскому юмору свойственны грусть и мудрость — то, что определяет внутренний мир хорошего писателя.

«Три внутренних мира идут по Пушкинской к морю... Мы пойдем достойно, потому что у нас есть дело». Это Ильченко, Карцев, Жванецкий идут к морю. Может быть, только что они вышли из Одесской государственной филармонии. Может быть, им вслед смотрит ее главный администратор Дмитрий Михайлович Козак, который на вопрос: «Почему вы не ходите на политзанятия?» — отвечал: «Если учение Маркса вечно, так я еще успею», а в другой раз в назидание потомкам сказал: «Что вы воруете с убытков? Воруйте с прибыли».

Три одессита, веселых, молодых и талантливых, идут, дурачась, вдаль. Туда, где голубым серебром, как звонким смехом, переливается на солнце кромка теплого моря.