Полковник милиции, борец с организованной преступностью Борис БАБЮК: «На Сицилии я не был — мне и Крыма хватило...»

Ад в раю. Это — криминальный Крым. Такого разгула организованных банд, пожалуй, не было ни в одном другом месте бывшего СССР. Когда в 70-е годы прошлого столетия криминалитет начал сращиваться с развитым социализмом, а в 90-е побратался с диким капитализмом, возникшим на руинах «чести и совести нашей эпохи», казалось, нет силы, способной противостоять этой напасти. Впрочем, не казалось. Но так не бывает, чтобы в одночасье перевелись все порядочные люди. Своим притовостоянием злу они поддерживают веру в то, что альтернатива все-таки сохраняется в дни или даже годы его торжества. Наверное, был бы некоторый перебор в том, чтобы назвать героя этого интервью крымским комиссаром Каттани. Но когда Крым превратился в подобие Сицилии, полковник Бабюк участвовал в обезвреживании Башмаков, «Сейлема» и других бандитских группировок. Вот только Борису Васильевичу не пришлось долго занимать свой пост. Бессонные ночи, нервное перенапряжение, недовольство начальства привели молодого спортивного мужчину на больничную койку, после чего его тихо, без лишнего шума комиссовали как послеинсультного инвалида. В день своего 50-летия Борис Бабюк получил поздравление от редакции «Крымской правды»: Полковник, бесследно ничто не проходит, Вас помнят, вам верят всегда потому, Что всю свою жизнь отдавали работе, Но совесть и честь — никому!

«ОДИН ИЗ МОСКОВСКИХ БОССОВ СКАЗАЛ: «В СССР НЕТ ПОЧВЫ ДЛЯ ГАНГСТЕРИЗМА»

— Борис Васильевич, в книге «Мы были честными ментами» вы рассказали историю одного из своих первых больших дел — об ограблении инкассаторов. Но расследование закончилось полным фиаско. Это из-за неопытности первый блин вышел комом?

— Сказать, что это было мое первое большое дело, — значит, погрешить против истины. К тому времени я уже был старшим инспектором по особо тяжким преступлениям, то есть имел немалый опыт. И ничем, кроме умышленной подставы тогдашнего министра внутренних дел СССР Щелокова, не могу объяснить провал того поистине эпического расследования.

— Эпического?

— Ну да, это была настоящая эпопея, или, лучше, опупея. Она проходила на территории нескольких республик бывшего Союза и длилась много месяцев. У меня было время поразмыслить и прийти к определенным выводам.

Все завертелось в День милиции. Будто кто нарочно подстроил. Помню, в новеньком элегантном костюме, месяц назад купленном к свадьбе, я направлялся в Дом культуры на праздничное собрание. С дороги меня завернули и велели срочно выехать в село Вилино Бахчисарайского района, который я курировал.

На месте происшествия оказался насмерть пораженный в голову водитель, а неподалеку на трассе — женщина, убитая несколькими выстрелами в спину. Это был колхозный кассир. Грабители похитили у нее 130 тысяч рублей, всю зарплату колхозникам.

На другой день нам сказали, что расследование взял под личный контроль Щелоков. А вскоре по всесоюзному розыску поступило сообщение: в Краснодарском крае совершено разбойное нападение на банковского кассира, схожее с нашим. Московское и киевское начальство командировало меня на Кубань. Там я узнал, что, ограбив кассира, бандиты прихватили с собой дежурного ГАИ. Выяснилось, что в тех местах это уже шестой подобный случай. Тогда я впервые подумал, что не обошлось без участия кого-то из милиции.

Прошло несколько месяцев, и по личному распоряжению Щелокова меня направили на Алтай, где якобы обнаружен дважды судимый гражданин Н. родом из крымского села Вилино, у которого в момент задержания изъяли 63 тысячи рублей. Я обрадовался, что делу конец, полетел через тысячи километров. К большому удивлению, узнал: подозреваемый вовсе не сидит в КПЗ, а разгуливает на воле.

Поехал по указанному адресу. На стук никто не откликался, пришлось выбить дверь ногой. Посреди избы — груда рваных лохмотьев, которая просто-таки кишит паразитами. На тряпье — вдрызг пьяное человекоподобное существо. Отмыли, допросили. Выяснилось — никаких денег у Н. никогда не водилось, он что-то слышал о нашем крымском деле и начал гнать понты, будто он великий гангстер. Ошибочка вышла, но, уверен, неслучайная.

— Об алчности Николая Анисимовича Щелокова, любимца Брежнева, верно, ходили легенды. При Андропове, когда его обвинили в хищениях, покончила с собой его жена, а спустя несколько месяцев и супруг последовал за ней. Но все-таки одно дело — присвоить антиквариат или «мерседес», купленный для Олимпиады, и совсем другое — грабеж на большой дороге. Может, в Вилинском деле Щелоков был ни при чем?

— Николай Анисимович был очень опытным министром. И уж если буквально с первых часов после совершения преступления лично взялся курировать это дело, то, можете не сомневаться, первое, о чем должен был распорядиться, — это наглухо закрыть область, чтобы мышь не проскочила. Следовало проделать еще целый ряд спецмероприятий, о которых министр не мог не знать. Вместо этого меня, как ищейку со сбитым нюхом, направляли по следу, который заведомо никуда не приводил.

В Крыму кипела видимость работы. Снимали и наказывали начальников. Как соучастника два месяца продержали под стражей оперативного дежурного Бахчисарайского РОВД. Приезжали высокие чины «для оказания помощи», а на самом деле мешали. Меня бросали в Киев, Харьков, Одессу, Николаев, Херсон, Луганск, Донецк. Я допросил десятки подозреваемых. Но все ниточки обрывались. Наконец, я понял: они были ложными — и подал рапорт, в котором отказался курировать Бахчисарайский район.

Кажется, все поняли и многие рядовые коллеги, и начальник Крымского УВД генерал Анатолий Петрович Жорич. Наградили меня подарком и перевели в Севастополь. Согласитесь, если бы Щелоков, который до последней минуты не переставал отслеживать мои действия, считал, что я завалил дело, меня вряд ли поощрили бы хорошим назначением.

Кстати, один из московских боссов того времени сказал: «В СССР нет почвы для гангстеризма», но ограбления инкассаторов в стиле американских боевиков стали повторяться одно за другим. В 1977 году на экраны вышел советский детектив «Сумка инкассатора». Думаю, это была заказуха, чтобы поимкой киношных преступников как-то возместить провалы в реальной жизни.

«ЗА ДВА МЕСЯЦА ДО КОНЧИНЫ БРЕЖНЕВА ЩЕЛОКОВ ВЫБИЛ У НЕГО РАЗРЕШЕНИЕ НА АРЕСТ АНДРОПОВА»

— Все-таки и вам повезло воспользоваться плодами трудов Щелокова и поступить в созданную им Академию МВД СССР.

— Не отрицаю, поступил по блату, но не Щелокова, а случайного знакомого по санаторию в Гагре генерала Леонида Константиновича Грушевого. Его отец в свое время работал в Днепропетровском обкоме КПУ вместе с Брежневым. Генерал тоже был вхож к Брежневу и дружил с его зятем Юрием Чурбановым, который был первым заместителем министра Щелокова и по совместительству начальником Академии.

Я несколько лет безуспешно упрашивал свое начальство дать мне направление в Академию. Но стоило однажды позвонить Грушевому, как вопрос решился в течение нескольких минут. Пока я ждал на другом конце провода в Крыму, он по прямой связи переговорил с Чурбановым. В те времена без волосатой руки ничего не делалось. Меня тут же вызвали в Киев к замминистра по кадрам Василию Васильевичу Дурдинцу, а через неделю я уже был в Москве. Собеседование с Юрием Чурбановым закончилось неожиданно: он присвоил мне звание полковника милиции.

— Так это благодаря Чурбанову вы — настоящий полковник?

«Вы помните инфляцию тех лет? Она была не только денежной, но и инфляцией души. Произошло сращение криминалитета с властью, и причины этого следует искать в политике». Оперативная съемка

— Разочарую: нет. От Чурбанова я мог бы прямиком пойти в Управление по кадрам и потребовать новые погоны, но в моем представлении такой блат был совсем недостойным. Через полгода учебы в Академии на законном основании я получил очередное звание майора милиции.

— На вашей карьере как-нибудь сказалась смерть Брежнева? Ведь вслед за ней обрушился весь его клан вместе со Щелоковым и Чурбановым.

— По странному совпадению Брежнев скончался в День милиции — 10 ноября 1982 года. Я собирался на вечер в киноконцертный зал гостиницы «Россия», когда сокурсник шепотом рассказал мне о кончине генсека. Я не сразу поверил, потому что, несмотря на явные физиологические отклонения, за долгих 18 лет его правления Леонид Ильич стал казаться бессмертным. Позвонил Грушевому, и тот подтвердил, что Брежнева не стало.

Утром нас подняли по тревоге и повезли в аэропорт Шереметьево-2. Совместно с КГБ и прокуратурой мы круглосуточно встречали все прибывавших и прибывавших на похороны высоких зарубежных гостей, среди них — Буша-старшего, Индиру Ганди и многих других.

А накануне к нам с женой выехали ее родители. Они оказались в одном поезде с Андроповым, который из-за похорон прервал отдых на море. Хотя он ехал в спецвагоне инкогнито, весь поезд знал, что к чему, и не удивлялся, когда пролетали мимо станций без остановок. В Москве, к полному смятению встречавших, среди которых были и мы с женой, поезд проскочил мимо Курского вокзала. Только когда Андропова высадили на каком-то закрытом перроне, остальных пассажиров на автобусах доставили на Курский.

Став хозяином, Андропов снял с должности министра Щелокова, кстати, своего соседа по дому на Кутузовском проспекте, 26, где жил и Брежнев. Для нас в Академии это было предсказуемо, потому что мы знали, как за два месяца до кончины Брежнева Щелоков выбил у него разрешение на арест Андропова за то, что тот, еще будучи председателем КГБ, развернул настоящую войну с милицией. Считаю, что насквозь коррумпированную милицию, которая смахивала на опричнину, следовало привести в чувство.

В Академии все знали и о перестрелке между охраной дома на Кутузовском и милиционерами, которых привезли с периферии для ареста Андропова, и о том, что их блокировали отряды КГБ. Щелоков не мог рассчитывать на пощаду со стороны злейшего врага. Чурбанова же благодаря слезным просьбам вдовы Брежнева до поры до времени не увольняли из МВД, а только понизили в должности.

Вообще, по милиции прокатился каток репрессий, но на курсантах Академии это никак не отразилось. Я по-прежнему учился, разве что в связи с новыми веяниями теперь частенько патрулировал станции метро, утюжил улицы в поисках бездельников и тунеядцев. Был такой анекдот-ужастик о введенных Андроповым тотальных проверках: идут похороны, гроб опускают в могилу, вдруг бригадир гробовщиков замечает, что из нагрудного кармана покойника торчит краешек сторублевки, протягивает за ним руку, и... покойник вскакивает и надевает на него наручники с криком: «Контрольная проверка!».

Потом скончался Андропов, и мы снова дежурили в Шереметьево-2, встречали и провожали высоких гостей.

При Черненко нам отменили патрулирование улиц, зато 7 ноября вывели в гражданской одежде на Красную площадь в так называемые линейные коридоры. Они так хитро устроены, что, не сходя с места и не поворачивая головы, каждый из нас охватывал взглядом все пространство перед собой на 180 градусов.

«МОСКВА С ЕЕ ХОЛОДОМ, СУЕТОЙ, ИНТРИГАМИ НЕ ПО МНЕ. Я ДУШОЙ ПРИСОХ К КРЫМУ»

— Стоило поступать в Академию, чтобы дежурить на похоронах генсеков и патрулировать улицы?

— Поступать, конечно, стоило. Я освоил теоретическую базу, опубликовал семь статей, получил второе место на академическом конкурсе научных работ, с отличием окончил Академию, всерьез готовился в адъюнктуру и, еще не поступив, написал диссертацию. Параллельно пошел учиться на факультет киноискусства Народного университета. Там тоже все было серьезно, очные занятия, экзамены. Все это пригодилось, когда меня приглашали в консультанты нескольких кинофильмов, в том числе знаменитого «Асса». На его сценарии режиссер Сергей Соловьев оставил мне дарственную надпись.

«Сегодня организованная преступность потеряла свою мощь процентов на 70. Главное - не дать оставшимся бандформированиям пустить новые корни». Оперативная съемка

— И с таким багажом — назад, в Крым?!

— В какой-то момент я понял, что страшно скучаю по оперативной работе. Да и Москва с ее холодом, суетой, интригами не по мне. Со времен службы на флоте я душой навек присох к Крыму, хоть и родился в Бессарабии. Между прочим, мы родственники с Софией Ротару.

— Вот, оказывается, какой телохранитель у Софии Михайловны...

— О нашем родстве я ей долго не сообщал. Не люблю примазываться к чужой славе. Но в силу своего служебного положения в Ялте и просто по-человечески всегда был дружен с ней, ее сыном Русланом и ее покойным мужем Толей Евдокименко. С Толей мы попали в соседние палаты в больнице, а теперь, бывая в Киеве, обязательно навещаю его могилу. О том, что у нас общие корни, Соня узнала только из моей книги.

— В Москву вы уехали из одного Крыма, а приехали в другой. Одновременно стартовали демократизация и криминализация. Не жалели, что вернулись?

— Никогда. Даже когда отъявленные бандиты стали чуть ли не уважаемыми политиками и девиз Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме» в милиции перестали вспоминать. Получил назначение на должность первого замначальника Ялтинского УВД по своей любимой оперативной работе и понял, что, вернувшись, поступил правильно.

Впрочем, до 87-го года об ОПГ — организованных преступных группировках — не было слышно. Тогда в разработке были в основном резонансные убийства, только-только в моду вошла подростковая наркомания. Особое внимание пришлось уделять приездам Горбачевых. Михаил Сергеевич любил блеснуть демократизмом, потусоваться на публике, а для милиции страшнее ничего не придумаешь.

Однажды после долгих прогулок под руку с Раисой Максимовной то по набережной, то в Дом-музей Чехова, то в Ливадийский дворец он еще и на ночь глядя пошел полюбоваться ночным морем. Вдруг сигнальная ракета упала в нескольких десятках метров от четы Горбачевых. С криком: «Стреляют!» охранники набросились на них и куда-то утащили. Все это на глазах у репортеров, которые целый день не ели, не пили, а подкарауливали Горбачева, где бы он ни появился. Би-би-си, «Голос Америки», «Свободная Европа» и прочие мгновенно передали сообщения о покушении на жизнь нового генсека. Его охрана в конце концов нашла виновника переполоха и убедилась, что ни о каком покушении речь не шла, а виноват сам Михаил Сергеевич, потому что траекторию его передвижения предугадать было невозможно. У меня отлегло от сердца, и я осознал весь юмор ситуации.

— Чувство юмора — редкое качество для сотрудника милиции.

— Работа такая, не до юмора. Но случаются исключения. Был у нас журналист и художник Леня Крашевский, который обладал талантом подражать чужим голосам. Как-то меня командировали в Киев, и Леня звонит в дежурную часть и точно моим голосом командует: «Шо это вы там, понимаешь, сидите сложа руки? Возле санатория «Узбекистан» траншею до сих пор не засыпали, а к нам едет генерал. Вдруг провалится, тогда шо? До утра шоб этой канавы не было. Приеду и лично проверю». Дежурные подняли всех по тревоге, пригнали три КамАЗа, к утру канавы как не бывало. Узбеки потом долго искали место, где ее прокопали, а в милиции долго праздновали 1 апреля...

— А во время путча вы были на чьей стороне?

— Вообще, к Михаилу Сергеевичу многие в Крыму относились скептически. Я был начальником милиции Симферополя, и мне была очевидна взаимосвязь резкого роста преступности со слабостью его руководства страной. Когда министр МВД СССР Виктор Баранников, с которым в свое время мы были одногруппниками по Высшей школе милиции в Киеве, поинтересовался, не хочу ли я переехать в Москву под его начало, я отказался. Я не верил в Горбачева. Во время путча я занимался своими делами и в политику не лез. Я был и остался убежденным противником зависимости милиции от политики.

— Но ведь это Горбачев издал беспрецедентный указ о запрещении незаконных вооруженных формирований. Многие тогда задумались: что происходит, если в стране, которую всегда держали в ежовых рукавицах, вдруг появились незаконные вооруженные формирования?

— Знаете, между самыми лучшими указами и жизнью — дистанция большого размера. Реакцию населения на этот указ можно сравнить с реакцией на антиалкогольный — «А Васька слушает да ест». По указу полагалось всем, кто не имеет права на хранение оружия, сдать его в милицию. А вышло наоборот: для отпора рэкету массово вооружались держатели кооперативов. Армейские офицеры и прапорщики, видя, как хаотично рушится Советский Союз, распродавали воинское имущество, оружие и взрывчатку. Все это оптом скупали криминальные группировки. Никакой милиции не хватило бы на подавление волны всеобщего вооружения.

А тут еще площади Симферополя превратились в палаточные городки, в которых поселялись то будущий президент АРК Юрий Мешков, то крымские татары. Под этот шумок рэкетиры обложили данью не только предприятия и кооперативы, но даже старушек с их копеечным наваром от продажи сигарет и семечек.

«КРИМИНАЛЬНЫЙ МИР ПЕРЕСТРОИЛСЯ КУДА БЫСТРЕЕ, ЧЕМ ГОРБАЧЕВ ПЕРЕСТРОИЛ ЭКОНОМИКУ»

— В конце 80-х — начале 90-х ОПГ вылезли из подполья. Может быть, разгул бандитизма стал составной частью плана по переводу страны из социализма в дикий капитализм?

— Я знаю одно: государство должно было укрепить правоохранительные органы и наделить их особыми полномочиями, а оно самоустранилось. Криминальный мир перестроился куда быстрее, чем Горбачев перестроил экономику. Это было его очень большим просчетом.

А предтечей ОПГ я считаю жуликоватые, но с виду как будто не очень опасные компании наперсточников. Наперсточные деньги породили многих кровавых авторитетов: Гуню, Дзюбу, Башмаков. Раньше, чем остальные успели моргнуть глазом, они поставили себе на службу демократизацию и пошли в политику, баллотировались в депутаты, убирали с дороги конкурентов.

— Помните свое первое «боевое крещение» в войне с ОПГ?

«Задача милиции - не допускать разгула преступности, но не одна милиция виновата в том, что страна оказалась на грани превращения в зону»

— Оно связано с Гуней — 26-летним Владимиром Гужевым. После отсидки в исправительно-трудовой колонии за бакланство, то есть хулиганство, он вернулся в Симферополь и сразу взлетел на роль главного «авторитета». Ему подчинялись три десятка наперсточных групп и рэкет. Его люди наезжали на все, что шевелилось, предлагали охранную крышу, взимали дань с частных извозчиков — грачей, пляжных шулеров, занимались разбоем. Ядро Гуниных бригад составляли бывшие спортсмены.

Чтобы поближе подобраться к нему, я взял в оперативную раскрутку молодого авторитета Олега Слатвинского по кличке Жираф. От него узнал, как Гуня порабощал своих пацанов. Например, принесет такой человек добычу в общак, а Гуня ничего ему не отстегивает, говорит: «Это для тех, кто попадет в беду. А ты ж еще не в беде». Наутро пацан смотрит: его машину сожгли дотла. Тогда Гуня и говорит: «Вот видишь, для чего нужны деньги?».

Гунина учеба многим была не по нраву. От его криминальной империи стали откалываться подельщики. Они создавали собственные бригады и объявляли Гуню врагом номер один. Отщепенец Олег Дзюба, его все называли Аликом, сманил в свою бригаду еще двоих и стал для Гуни очень опасен.

Но и Гуня не дремал и пригласил за общий стол осетинскую группировку во главе с братьями Бестаевыми. Тогда-то назрела первая в Крыму бандитская война. В полночь 5 ноября 1988 года Дзюба с подручными расстреляли Гуню. Но, как ни странно, он выжил и руками своих боевиков дал ответ. Были раненые из обеих группировок, но на допросах никто не проронил ни звука, и дело против главарей возбудить не удалось.

— Неужели Гуня так никогда и не прокололся?

— Ни разу. Это был феноменально хитрый парень. Он числился работником кооператива и держался как бы в стороне от группировки, ухватить его было практически не за что.

Но Гуня просчитался, когда наехал на процветавший тогда торгово-закупочный кооператив «Ай-Петри». Его возглавляли Жираф и местный денди Хавич, известный катала, который в молодости обыгрывал в карты приезжих лохов. Кооператив существует поныне, правда, в реформированном виде.

С помощью подсадного осведомителя «ай-петринцы» вычислили передвижения Гуни и подложили под его машину взрывчатку. Но он выжил и направил свою братву на уничтожение противника. В ответ на его дом был предпринят вооруженный налет. Наш человек, находившийся возле Гуни, вызвал нас на подмогу, и нам, наконец, удалось взять нескольких бандитов с поличным. Среди них оказался собственной персоной Алик Дзюба.

Свою часть работы мы выполнили, но, к сожалению, приговор для Дзюбы оказался недостойным его подвигов — всего два с половиной года. Коррумпированные суды часто сводили наши усилия на нет. А Гуня, пока мы его отбивали, сбежал, так что следствие и суд шли без его показаний.

Тем временем Жираф разработал очередную операцию против Гуни. Его выследили на шоссе Бахчисарай — Симферополь и расстреляли из окна машины, которая внезапно пошла на обгон. Гунин дружок скончался на месте, а сам он, тяжело раненый, опять остался жив. И снова для его ареста не было серьезных зацепок: это же не он стрелял, а в него стреляли.

Но в начале 90-х Гуня растворился, как в воду канул. Может, и в самом деле канул. Хотя многие считали, что он понял бесперспективность своих крымских амбиций и улизнул у врагов из-под носа. Так он и остался в нашей памяти, как Чапаев: то ли погиб, то ли выплыл.

«В КРЫМУ В ЛИДЕРЫ ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТИ ПОДАЛИСЬ ИЗВЕСТНЫЕ БОКСЕРЫ, СЕВАСТОПОЛЬ ДЕРЖАЛ ОДИН ИЗ ЛУЧШИХ КАРАТИСТОВ СССР»

— Одной из характерных особенностей криминальной революции в бывшем СССР стал массовый набор в бандитские группировки «вышедших в тираж» советских спортсменов. Казалось, еще вчера они роняли скупую мужскую слезу, когда в их честь звучало «Союз нерушимый республик свободных», а сегодня пополняли собой пушечное мясо ОПГ. Мне это всегда казалось непостижимым.

— А вы помните инфляцию тех лет? Она ведь была не только денежной, но и сопряженной с инфляцией души.

В Крыму в лидеры ОПГ подались известные боксеры Юрий Иванов и Сергей Оразмурадов-Сокура. Сергей был мне по-человечески симпатичен, я пытался его вытащить, но он слишком глубоко погряз в делах братвы.

Севастополь держал один из лучших каратистов СССР Евгений Поданев по кличке Папа. Он стал первооткрывателем лазеек для легализации криминалитета, когда основал первую постсоветскую политическую организацию — Христианско-Либеральную партию Крыма. «Набожный» Папа проживал в хоромах в самых живописных окрестностях Севастополя — на мысе Фиолент, по соседству с древнейшим в Крыму Георгиевским монастырем. Он же финансировал «черных археологов» в горном Крыму.

Или катала Хавич. Как профессионал карточной игры он взял под свой контроль Симферопольский шахматно-шашечный клуб и сделал его своей крышей. Догадываетесь, во что превратился клуб? Правильно, в казино.

Спортсмены других дисциплин, выпускники факультета физвоспитания Симферопольского госуниверситета (блатные называли их «комсомольцами»), побратались с осиротевшими наперсточниками Гуни. Во главе с Жирафом они подмяли под себя ресторан «Южный» и переименовали его в «Сейлем» по названию престижных в то время американских сигарет. Это уже были по-настоящему крутые братки, жили на широкую ногу, приглашали из Америки попеть Вилли Токарева.

— А что представляли собой известные далеко за пределами Крыма Башмаки?

— Названные по фамилии главаря Виктора Башмакова, они были организованы по типу настоящей мафии, криминальной семьи, в которую входили также сводные братья Башмака Павел Шолохов и Стас Комягин.

Башмак начинал классически — с наперстков, а в миру руководил службой безопасности кооперативного объединения «Русь», существующего доныне. В его бизнес входили магазины, рестораны, вещевые рынки, строительные фирмы, перепродажа иномарок. Башмаки стали главными конкурентами «Сейлема», именно их противостояние вызывало очередную серию взрывов, поджогов, автоматных перестрелок.

— В это время, наконец, начали создавать 6-е отделы для борьбы с ОПГ. Насколько я знаю, вы стояли у истоков создания такого отдела в Крыму. Вы случайно не на Сицилию ездили учиться?

— На Сицилии не был — мне Крыма хватило. А учился у коллег из Узбекистана, куда меня командировали с другим заданием — для знакомства с положением крымских татар. По ходу дела я разузнал, как в Ташкенте уже несколько лет борются с организованной преступностью, и задумал повторить их опыт на нашей почве. По совсекретному приказу начальника УВД Крымской области у нас появился 6 отдел. Это был первый такой отдел в Украине, и я курировал его работу как замначальника УВД.

— Каковы результаты?

— Система сработала, когда мы узнали, что на пороге своего дома убит «сейлемовец» Оразмурадов-Сокура, а посреди бела дня в городе обстрелян автомобиль отклонившихся от Башмаков Кости Кравченко и Левы Миримского, совладельцев банка «ЛеКо». С использованием наработок нанесли чувствительный удар по «Сейлему». Перетрясли его штаб-квартиру, прочесали весь город, все адреса, где жили их люди, произвели массовые аресты, изъяли боеприпасы. Мои коллеги и я старались не думать о возможной расплате за свои действия со стороны некоторых наших коллег, повязанных отношениями с главарями ОПГ.

— Были такие коллеги?

— Не случайно же впоследствии подверглись уголовному наказанию 12 сотрудников милиции.

И все-таки полностью разгромить крымскую оргпреступность не удавалось. Новый виток междоусобицы произошел в 94-м. Как позже стало известно, по заказу вернувшегося из отсидки Алика Дзюбы был убит Виктор Башмаков, а через 9 дней на его поминках застрелен севастопольский авторитет — Папа, он же Поданев. Убит и заступивший на его председательское место в Христианско-либеральной партии Крыма Корчелава, который был к тому же советником по безопасности президента Мешкова.

Последовала расправа над Дзюбой. В январе 95-го, когда он с семьей возвращался из Германии, их обстреляли возле здания Бориспольского аэропорта в Киеве, погибла его дочь Алена. Спустя несколько дней вблизи Симферополя нашли труп его сына. Алик решил свернуть дела в Крыму и переехать с женой Ольгой в Россию. Но ее автомобиль расстреляли, вместе с ней были убиты три охранника. Роковой взрыв поджидал и самого Алика в его собственном гараже. В заказе подозревается Дел — Александр Данильченко, лидер ОПГ «Данила», который сейчас числится в розыске.

По заказу конкурентов убиты Александр Вишняков-Вишня и его приближенный Кривоножко из «Сейлема». Константина Савопуло-Грека, лидера одноименной группировки, завалил один из наиболее известных киллеров Петр Анкудинов, который находится теперь в пожизненном заключении. Евгений Хавич пал от рук одного из братьев Любичей, которые были его учениками. Через год та же участь постигла и самих Любичей.

— Получается, милиции делать ничего не надо, рано или поздно все закончится естественным образом?

— Понимаю вашу иронию, но отвечу серьезно: задача милиции — не допускать разгула преступности. Но и не одна милиция виновата в том, что не только Крым, но и вся страна оказалась на грани превращения в зону. Произошло сращение криминалитета с властью, и причины этого следует искать прежде всего в политике.

— Что сталось с Башмаками, «Сейлемом» и иже с ними?

— Владения «Сейлема» прибрала к рукам партия (ПЭВК) бывшего официанта, а впоследствии депутата Верховного Совета Крыма Владимира Шевьева. Та же участь постигла имущество Башмаков, Грека, Дзюбы и других. Нашлись новые несогласные с дележкой пирога, и началась четвертая война. Тогда-то под прицел попала и сама милиция. В 96-м от рук наемных убийц погиб начальник отдела по борьбе с бандитизмом УБОП Главного управления МВД Украины в Крыму полковник Зверев. Только когда на эту должность назначили генерала Москаля, ситуация была взята под контроль. Одних сумели поймать и отдать под суд, другие кинулись с полуострова врассыпную. Среди последних — бывший спикер крымского парламента Евгений Супрунюк, Владимир Шевьев и многие другие. Дышать стало легче.

— С трудом верится, что пришел конец крымской криминальной революции.

— Я бы сказал осторожно: ОПГ потеряли свою мощь процентов на 70. Главное теперь — не дать оставшимся бандформированиям пустить новые корни. Но, боюсь, пока окончательно не перекипит политический котел, мы еще будем балансировать на опасной грани.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter