Народная артистка Украины Нина ШЕСТАКОВА: «Мамочка у меня глухонемая, отца не знаю... До трех лет я росла в Доме малютки, потом в детдоме, затем в нтернате... За каждую провинность нас били, лупили скакалкой по ногам, намыливали глаза...»

«Я — українська жiночка, я — Шестакова Нiночка», — поет она в одной из своих песен. Эти слова Нина придумала сама, остальные дописал поэт. Мощная энергетика! Когда Шестакова выходит на сцену, говорит: «Сейчас вжарим!». Это про нее Юрий Рыбчинский сказал: «Харькову электростанция не нужна, если в этом городе живет Нина Шестакова». Но вот звучит другая песня — «Глухонемая любовь». Певица обращается к той части зала, где сидят глухонемые дети. Что они могут услышать? И тогда певица, исполняя песню, одновременно жестами, мимикой переводит слова: «Глухонемая любовь стучала в окна, глухонемая любовь стучала в двери, глухонемая любовь стучала в сердце...». Это так трогательно, что у зрителей выступают слезы, и я не исключение. Дети хорошо знают и любят певицу, у которой мать такая же, как и они, — глухонемая. Василий Зинкевич как-то сказал о Нине: «Цю дiвчину не ображайте, вона знає бiду». И, несмотря ни на что, Нина состоялась как певица, добилась признания, стала народной артисткой Украины. Без всяких «блатов-шматов», как она выражается. Ее лучшие диски — «Я желаю тебе любви», «Вишневий рай» (эта песня — ее визитная карточка), «Раба любви», «Я — харьковчанка!»... Увы, ее простота, открытость, доверчивость порой оборачиваются против нее. Было у Нины недавно выступление в Киеве, на сцене дворца «Украина». Певицу умоляли приехать на юбилей одного из образовательных учреждений столицы. Она согласилась спеть бесплатно, ведь в зале были инвалиды. Попросила лишь оплатить проезд из Харькова и обратно, так как в тот момент испытывала финансовые трудности. Организаторы согласились. Нина вышла на сцену с температурой, но выступила блистательно. После концерта один из организаторов опустил деньги в ее сумку. На фуршете она достала их. Я стоял рядом. Угадайте, какую сумму извлекла народная артистка? 170 гривен! Певица заплакала от унижения. Пытаюсь ее успокоить...

«МАМА СКАЗАЛА, ЧТО ЗВАЛИ ОТЦА ИВАН: ОН БЫЛ ЖЛОБ, МЕНТ...»

— Некрасиво получилось... На эти деньги можно купить билет только в плацкартный вагон.

— Видишь, Миша, настроение сразу обломалось. В основном вот такая шара падает на мою душу. Везде — шара, шара и шара! Денег нет? А на этот фуршет, на такую банкетяру нашлись... В Харькове то же самое: «Нiнусiчка, будь ласка, поспiвай нам. Грошей нема, ну нема». Это какой-то кошмар! Другие артисты принципиально не поют бесплатно, только за бабки, им все равно: инвалиды, не инвалиды (не хочу называть фамилии), а я не могу отказать, потому что прошла через все это. У меня мамочка глухонемая...

— Она от рождения такая?

— Ей годик был, когда она заразилась скарлатиной. Болезнь и дала осложнение. С годика — и на всю жизнь. Врачи не смогли помочь... Из-за этого, когда я родилась, она сдала меня в Дом малютки, где я пробыла до трех лет. Появится, грудью покормит и убегает хоть какую-то копеечку заработать.

«Мой муж Антони Станиславчик — поляк, шеф-повар в Нью-Йорке. Он мировой! Классный!»

— А кто отец?

— Я его не знаю. Она один день была с ним знакома, сразу забеременела, нагуляла меня как бы. Мамуля приехала из Вологодской области, была девка интересная, светленькая, а я чернявая — видно, в батю пошла. Не хотелось ранить ее лишними вопросами.

Глухонемые люди — необыкновенные: по-другому видят, иначе чувствуют... Чтобы понять этот мир, надо быть самому глухонемым. Но как-то я спросила: «Папка у меня говорящий?». Она сказала, что звали его Иван, он был жлоб, мент — охранял общежитие, где она жила. Очень сердилась на него...

После Дома малютки я до семи лет находилась в детдоме. Есть у меня фотография: стою с короткой стрижкой в мужских семейных трусах и держу в руках куклу. Уматное фото!

— Это мама научила тебя разговаривать жестами?

— Кто же еще? Я уже в детдоме херячила руками вовсю! Нам там в наказание за проказы намыливали глаза. Пугали: «Якщо будете балуватися, до вас прийде Бабай!». Вечером нянька надевала кирзовые сапоги, переодевалась в мужика, во все черное, и неожиданно появлялась в дверях спальни: «Зараз когось повбиваю!». Мне было страшно: «Все, пропала я, сейчас к моей кровати подойдет». Еще грозились бросить провинившегося в стиральную машину. Мы так этого боялись!

А потом я попала в интернат в Дергачах — есть такой поселок под Харьковом. Его уже закрыли, и я очень жалею об этом. Часто снится: иду по коридору, захожу в спальню... Несмотря на жестокие порядки, которые там царили, интернат был для меня родным домом.

— А что тебе кажется жестоким?

— Никакого внимания, никакой теплоты от наших воспитателей я не чувствовала. Никогда, ни от кого! За каждую провинность били, лупили скакалкой по ногам. У всех детей ноги были синие. Почему они так воспитывали сирот, полусирот? А мы — маленькие: больно, плачем.

Наказывали даже за то, что помогали бабушкам копать огород. Нам ведь тоже хотелось иметь денежку, купить что-то вкусненькое. Тем более что наша еда тырилась: мы видели, как повара и работники интерната несли огородами домой полные сумки. Была только одна повариха тетя Галечка, которая давала добавку. Но я никогда не жаловалась маме, как мне плохо, как тяжело. Все терпела. Другого выхода просто не было.

— Тебя дразнили ребята постарше?

— Нет, я со всеми дружила. Мама навещала меня раз в неделю. Приносила еду, гостинцы, просила: «Доченька, ты ж раздай другим деткам»... Меня не доставали, наверное, еще и потому, что я была очень сильная, сообразительная, ведущая во всем. Обладала отличной реакцией, быстро уходила от удара. Когда играла в волейбол, такие подачи давала, что никто не брал. У меня были крепкие руки. Прыгала, бегала лучше всех. Мы же занимались: или спортом, или музыкой. Не пили, не курили, ты что!

Нас били, били — в третьем классе, четвертом, пятом, шестом, седьмом, восьмом. Думаю: «Сколько можно?». Когда обижали слабых, у меня крышу рвало! В девятом, помню, получила плохую оценку по математике. Воспитатель вызвал меня, начал ругаться, ударил. Я размахнулась и как шухнула ему кулаком в лицо! Он только ахнул. Сказала: «Если ты, сука, еще меня тронешь, я тебя укокошу!».

— А он что?

— Ничего. Понял, что во мне есть сила, и больше меня не трогал.

«ДУМАТЬ О СЕКСЕ В ИНТЕРНАТЕ НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ — НАДО БЫЛО ВЫЖИВАТЬ»

— Часто пишут о сексуальных домогательствах преподавателей школ-интернатов к своим воспитанникам...

— У нас с этим было нормально. С кем-то, может, и случалось, но не со мной. Я ж говорю: меня боялись.

— Влюблялись друг в друга?

— Конечно. Пацан у меня был... Помню, как мы целовались.

«Мамочка тоже была в детдоме, там ее били...». Будущая певица с мамой, начало 60-х

— И только?

— И только! В интернате не было времени думать о сексе, да и слова такого мы не знали. Надо было выживать, рыбка моя!

— Когда у тебя обнаружился талант к пению?

— В третьем классе поем все вместе. Смотрю: учитель пения все время возле моей парты останавливается. Думаю: «Чего он хочет?». А ему нравилось, как я пою, и он пригласил меня в интернатский хор. Я ездила по разным конкурсам, всегда побеждала. Прослышав, что я музыкальная дiвчина, меня хотели забрать в музыкальную школу, но директор сказал: «Нам она самим нужна» — и не отпустил.

Моя бабушка Симфора тоже была из Вологодской области. Она пела — во! Говорила: «Я в одной деревне пою, а в другой чутно». Я в нее пошла.

— Я так понимаю, ты не сразу оценила свой певческий дар?

— Только в 10 классе подумала, что это, может быть, мой путь в жизни. Поехала в музыкальное училище поступать на вокальное отделение. Мне сказали: «Мы не можем вас взять, вы не знаете нот». А какие ноты в интернате? Все у меня на слуху...

Приняли меня в культпросветучилище на духовое отделение по классу валторны. На праздничных демонстрациях наш оркестр возглавлял колонну Червонозаводского района Харькова. Играем марши, и все смотрят только на меня, пальцами показывают: «Вот это девка дует! Ни хрена себе!».

Мне этот инструмент помог — развил мои легкие. Я стала петь покрепче, получше. И чем только не увлекалась! Бегала на вокальный кружок, на танцевальный, на драматический, на спортивный, даже на цирковой. Могла делать шпагат, научилась жонглировать шестью предметами.

Окончила училище с отличием. Какое-то время поработала в Доме культуры массовиком-затейником, а в 88-м году пошла в местную филармонию. Мне дали ставку 9 рублей 50 копеек — на то время это были такие бабки! Ездила с концертами по Харьковской области: у меня было по семь выступлений в день, потом — по 10! Откидывался борт машины вместо сцены, и я на ней пела перед доярками и механизаторами... Как-то прочитала объявление: открывается набор в Ленинградский мюзик-холл, которым руководил Илья Рахлин. Поехала, поступила. Училась там два с половиной года.

— И как тебе Питер?

— Мне там нравилось все! Я ходила в театры, в Бэдэтэшке (Большой драматический театр, руководимый в то время Георгием Товстоноговым. — Авт.) смотрела все спектакли. Обожала Алису Фрейндлих. В спортивно-эстрадный комплекс бегала на эстрадные концерты: на Софию Ротару, на Валерия Леонтьева, на Лили Иванову...

Но стипендия — 20 рублей, особо не разгонишься. В метро с подружками заходили гуськом. А на эстрадные концерты проникали благодаря тому, что в меня, в детдомовскую дивчину, влюбился дедок из Украины — Михалыч, как я его называла. «Нинусечка, — говорил он, — давай я тебя проведу». — «А если я приду со своими подружками из мюзик-холла?». — «Ну приводи, моя птичка». Добрейший был дядька.

— Чему ты там научилась?

— Рахлин рассказывал, как вести себя на сцене, вплоть до того, как держать руки, как смотреть в глаза. Другие педагоги обучали сценической речи, эстрадным, танцевальным ритмам, умению гримироваться. Я все это впитывала как губка.

«МАМА МОЯ НЕГРАМОТНАЯ. КОГДА НЕ ЗАСТАЮ ЕЕ ДОМА, РИСУЮ ЕЙ КРЕСТИКИ-НОЛИКИ»

— Ты красивая, парни, наверное, тобой увлекались?

— Ты что! Никаких парней и близко не было! Я даже не думала об этом. Для меня главное было — знания, знания! Вечером работала при мюзик-холле, пела на молдавском языке. За восемь рублей купила сопилочку и наяривала на ней. Я не позволяла себе тратить драгоценное время, предназначенное учебе, на любовь, на поцелуи, на интим. Разве что могла в белые ночи прогуляться с подружками. Когда окончила мюзик-холл, мне предложили остаться.

— И ты не согласилась?!

— «Нет, — сказала, — я поеду к маме». Спазмы были в горле, когда уезжала из этого города. Безумно переживала, плакала, но мама для меня превыше всего. Как я могу ее бросить? Она живет отдельно, это недалеко от моего дома. Если бы я могла хотя бы ей позвонить. А не дай Бог что-то случится? Я должна прийти, открыть ее квартиру и посмотреть, все ли в порядке.

Она совсем неграмотная, может написать только: «Нина». Тоже была в детдоме, ее там били. Бабушка забрала ее домой, сказала: «Пусть будет неграмотная, но здоровая девка». И я, когда прихожу к ней и не застаю дома, рисую крестики, нолики, чтобы она знала, что я приходила. Ей уже 77. Сейчас она еще и видит плохо.

— Мужчины тебя часто разочаровывали?

— У меня не было цели такой — выйти замуж. Я думала о карьере, о творчестве, больная этим на всю голову. Ты даже не представляешь, насколько я люблю сцену и работу. Трудолюбие из меня хлещет!

Когда-то Нина Шестакова работала в ансамбле Софии Ротару. «Боже, как мы с ней катались: объездили Армению, Азербайджан, Грецию, Прибалтику... Я Сонечку всегда любила как певицу, и она меня уважала, платила хорошие деньги...»

— Нельзя же совершенно забывать про личную жизнь...

— У меня есть муж, мы уже 15 лет живем в гражданском браке. Все нормально. Он шеф-повар в Нью-Йорке, в Бруклине. Мировой! Классный! Я сейчас вылетаю к нему. Его зовут Антони, с ударением на первой букве, а фамилия — Станиславчик. Он поляк, в Америке уже 29 лет, а до этого был шеф-поваром на корабле.

— Как вы познакомились?

— Мой знакомый, режиссер Харьковского цирка, уехал в Нью-Йорк. Устроился на работу в ресторан «Украина». В 94-м там решили провести песенный фестиваль. Хозяин говорит: «Мне обязательно нужна певица из Украины!». Знакомый и вспомнил про меня: «Есть такая — Нина Шестакова».

Я приехала. Когда пела: «Вчера расстались мы с тобой. Без тебя мне огромный мир не мил...», смотрю: стоит в дверях человек в поварской шапочке и неотрывно смотрит на меня. Песня закончилась — он исчез. Исполняю следующую песню: «Гадай, цыганка, на короля, быть королевой — судьба моя...» — он опять стоит, в глазах — восхищение, восторг! И так всякий раз: когда я пела, он появлялся, когда нет — уходил в подвал, на кухню. Причем реагировал только на мой голос, другие певицы его не интересовали.

Это был шеф-повар. Он накрыл для меня такую поляну, так вкусно все приготовил, так красиво оформил — преподнес букет цветов, обхаживал, как королеву, — что я поняла: «це спражнє кохання»...

Улетела домой. Он позвонил: «Нинуся, не хочешь снова приехать?». «А почему бы и нет?» — думаю. Он мне очень понравился как человек — открытый, искренний, простой. Покорил меня своей щедростью. Мне с ним легко. Я езжу к нему три-четыре раза в году, могу задержаться там на месяц. Сейчас он работает в ресторане «Пастораль».

— Муж знает про твою маму?

— Знает и любит ее. На 25-летие моей творческой деятельности у меня был сольный концерт в Харькове. Он сидел рядом с мамой в первых рядах, и оба плакали, причем он — больше, потому что очень чувствительный.

Я никогда не стеснялась того, что мама у меня глухонемая. На концерте подошла и сказала ей жестами и мимикой: «Спасибо тебе, мамочка, что ты у меня есть. Я тебя очень люблю! И благодарна тебе за все!». Зал встал, люди плакали.

Антони приехал в красивом костюме. Я его таким увидела впервые, воскликнула: «Боже!» — обычно он ходит в аккуратных футболочках. Привез с собой четыре чемодана с едой и такие блюда приготовил на банкете, что их сразу смели.

— А как мама его восприняла?

— Сказала: «Тосик хороший: не курит и не пьет».

— Тосик?

— Так его все называют на Брайтоне, где он работает.

«НА РОЖДЕСТВО ДОСТАЮ ИЗ-ПОД ПОДУШКИ ЗАПИСКУ С ЖЕЛАНИЕМ, А В НЕЙ: «РОДИТЬ ДЕВОЧКУ»

— Вместе вы уже 15 лет, а ребенок появился только три с лишним года назад, когда тебе было 43. Что раньше сдерживало?

— Я всегда боялась, что рожу ребенка и моя карьера на этом закончится, все меня забудут. И вот на Рождество, с 6 на 7 января 2004 года, кладу под подушку много записок с разными желаниями. Просыпаюсь, вытягиваю одну, читаю: «Родить девочку». А я об этом меньше всего думала, хотя мама очень хотела, чтобы у нее была внучка.

— И что ты сделала?

— Летом полетела к Антони. После этого стала есть сладкое, потолстела — никогда такой не была. Тая Повалий заметила: «Откуда у тебя живот? Ты что, ешь много?». А потом догадалась: «Ты беременная?!».

До девятого месяца я выходила на сцену. Мне было легко. Анализы — шикарные! Лежала в роддоме, все коллеги радовались за меня. Из Москвы позвонил Саша Песков, мой дружбанчик. Сколько поздравлений было!

И снится мне сон: вечер, я в храме. Вдруг раздается голос: «Назови дочку так: в середину своего имени вставь первую букву имени своего мужа». Я — Нина, первая буква имени мужа по паспорту — «А». Что получается? Ниана! Обалдеть! Ниана Антониевна.

— Поскольку твоя дочка видит отца не часто, она хоть узнает его?

— Как-то идем по улице, малышка, показывая на какого-то мужчину, говорит: «О, этот дядя похож на моего папу». Запомнила Тосика! Он ласковый, добрый, когда приезжает, много с ней играет. Часто звонит — ну а как же? — спрашивает: «Как там моя козявочка?» — он так ее называет. У него это первый ребенок, и Антони любит дочку безумно, может быть, больше, чем я.

— Помогает материально?

— Ой, помогает, умничка! Тем более сейчас, когда у меня почти нет концертов и тяжело приходится. Он много работает.

— Что за соперничество было у вас с Надей Шестак?

— Не соперничество, а путаница. В 85-м я вернулась в Харьковскую филармонию (меня просто умолили вернуться). Через год отправилась в Хмельницкий на республиканский конкурс артистов эстрады. Я там пела леонтьевскую песню «Куда уехал цирк?», при этом еще жонглировала, садилась на шпагат. И разделила с Надюшей второе место...

Фамилии у нас впрямь очень похожи, нас часто путали... Однажды она была чем-то раздраконенная или просто не в настроении, мы слегка сцепились. «Меняй фамилию!» — говорит. Но как я могу поменять, если моя глухонемая мать родила меня с ней?

Сейчас мы помудрели. Зачем были те ссоры? Как-то встретились, и она говорит: «Нинуся, я твою кассету слушала. Так ты ж классно работаешь!». «Ой, Боже, — думаю, — неужели Надя наконец прозрела, что я певица нормальная?».

— А в каких ты отношениях с другими артистами?

— Очень люблю Лорачку (Ани Лорак. — Авт.), она тоже интернатская, меня это очень тронуло. Когда-то ей сережки отдала. «Нравится, моя девочка, — говорю, — бери!». На «Песенном вернисаже» Билычку на сцене выталкивала: «Ируся, что ты стоишь в задних рядах? Иди вперед, чтобы все тебя видели». И теперь она, когда выступает в Харькове, говорит со сцены: «Может, я потому сейчас такая популярная, что меня Нина Шестакова однажды вперед выпихнула».

На «Славянском базаре» вижу — Сердючке (Данилко тогда только начинал карьеру) кушать не на что: «Что, Андрюха, нет талонов на питание? На тебе, птичка моя». Я полгода работала на Кипре, привезла оттуда боа из перьев. Подарила ему... Мы, детдомовские, всегда были открытые и щедрые. Я никогда в жизни не жлобилась.

И все это помнят, что меня очень радует. Все! Хотя много времени прошло. Сердючка обязательно подойдет, поцелует. Лорачка вон как пошла, пошла! Едем вместе в поезде. Думаю: сейчас уже к ней не подпустят. Говорят ей: «Тут Нина Шестакова». — «Пусть зайдет». И к Ире Билык всегда наведываюсь в гримерную.

— В какой зарубежной стране ты впервые побывала с гастролями?

— В Польше. Я приехала оттуда и уже оделась по-другому, хорошо выглядела. Познакомилась там с интересными артистами. В Польше узнала о присвоении мне звания заслуженной артистки Украины. Ой, сколько радости было, ты что! Я получила это звание после того, как заняла первое место на конкурсе «Ялта-88», а в 97-м мне дали народную... Но всегда говорю: я не народная, я — нормальная!

За рубежом у меня никогда не было языкового барьера. В школе английский давался легко, как семечки. С другими языками тоже не было проблем: могу петь на испанском, на итальянском, на французском, на иврите. Побывала в 24 странах...

— Как держишь себя в форме?

— Я очень мало кушаю, раз в неделю устраиваю разгрузочный день — целый день голодаю, только вода. Могу сегодня покушать, а завтра перейти на кефир... Два дня не поем — и влезаю в любое платье. У меня с детдома сумасшедшая воля, все выдерживаю.

— Другие певицы тоже так следят за собой?

— В Украине далеко не все. У нас «українська врода», девчата пышки такие. Это в Москве все — худорбышки, просто щепки!

— Зато мы вмiємо спiвати...

— Поем — супер! Другое дело, нужны еще энергетика, профессионализм, опыт, умение пластично, правильно двигаться по сцене. Некоторые молодые исполнители просто бегают туда-сюда, а выйдет Шестакова, и — опа! — тут уж никуда не денешься. Людмила Гурченко говорила про меня, что я крепкая певица.

Я в ансамбле Ротару работала два года. Боже, как мы с ней катались: объездили Армению, Азербайджан, Грузию, Прибалтику. Я Сонечку всегда любила как певицу, и она меня уважала, платила хорошие деньги. До сих пор с ней общаемся.

Какая красота была раньше! У артистов — постоянная работа, мы общались друг с другом, Гена Татарченко писал для меня красивые песни. Сколько я поездила по Советскому Союзу! Какая компания была: Иосиф Кобзон, Валерий Леонтьев, Лев Лещенко, Анне Вески... Был там и начинающий Максим Галкин. И сейчас мне хочется тусовки — хорошей, нашей.

— Все эстрадники стараются переехать в Киев, а ты почему-то не поддалась этой моде...

— В 2000 году Леонид Кучма дал мне в Киеве квартиру, но она была очень плохая — страшная, старая, убитая, как говорят. Пришлось продать. Двухкомнатную в Харькове мне выделил мэр города Михаил Пилипчук. Позднее я рассказала обо всем Кучме. Он говорит: «Что ж ты мне раньше не сказала? Я бы тебе помог», а я стеснялась, боялась сказать. Харьков — мой родной, любименький город. Он похож на меня, на мой характер. Когда-то я и в Москве работала, в Украинском культурном центре, могла там остаться. Но маму я не брошу, а ехать она никуда не хочет.

— Время меняется в лучшую или в худшую сторону?

— Конечно, в худшую. Работы у меня нет. Но я в отличной форме, стала крепче, профессиональнее, энергичнее. Другие спят на сцене, а я всегда энергетикой отличалась. Она из меня просто прет!

Мне народную дали в год Быка. Это мой знак. Классный! Быки — трудолюбивые, упертые, достигающие своей цели. И следующий год — тоже мой. Жду чего-то интересного. Мечта — сделать сольный концерт во дворце «Украина». У меня готовая программа, материала очень много. Вообще, в моем репертуаре более тысячи песен.

— И что надо, чтобы мечта осуществилась?

— Нужны только бабки — вот и все! Еще мечтаю спеть для мамы песню, стихи уже есть. Она будет называться «О, если б слышать ты могла...».

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter