Мент продажный

Сергей ДОНСКОЙ, писатель

АГОНИЯ ЖЕНЫ - ЭТО ВЫШЕ ЕГО СИЛ

Дзк!.. Дз-з-зк!.. Пипочку звонка Славин тронул пальцем робко, как пай-мальчик, впервые заявившийся домой с двойкой за прилежание.

Он даже боялся себе представить, что произойдет, если дверь действительно откроется. Если привязанная к стулу супруга сумела освободиться от пут. Если не задохнулась, несмотря на несколько слоев скотча, которым Славин обмотал нижнюю половину ее лица.

Вероятность этого чрезвычайно мала, но ее нельзя сбрасывать со счетов. В том лихорадочном состоянии, в котором Славин находился на протяжении всей неприятной процедуры, можно было запросто допустить досадный промах. Неправильно затянуть узлы. Не перекрыть полностью доступ кислорода.

Следовало бы набраться мужества и понаблюдать за агонией Ирины, но это было выше человеческих сил. Не в силах смотреть в наполненные мукой глаза жены Славин стремглав выбежал из квартиры. Как человек крайне чувствительный и впечатлительный, он не сумел заставить себя оставаться на месте до конца.

Ошибка? Да, но, судя по тому, что дверь по-прежнему не открывалась, не такая уж трагическая. Досчитав до десяти, Славин перевел дух. Его указательный палец вернулся в исходную позицию, завис над звонком и снова ткнулся в него с отчаянной решимостью.

Дз-з-з-зк! - Пауза. - Дз-з-з-з-з-з-зк!

Что такое? Вместо того чтобы позвонить в третий раз, Славин отдернул руку, как ошпаренную. Ему почудилось, что за дверью кто-то перемещается, осторожно отдирая липнущие к линолеуму босые ступни. Галлюцинации? А что, если Ирине посчастливилось разорвать веревку и теперь она бродит по квартире, поджидая мужа с работы? Лицо белое, как у гейши, глаза горят жаждой мести, волосы всклокочены...

Или, - предположил Славин, сглотнув кислую слюну, - все еще хуже. Ирина сумела лишь прогрызть скотч и до сих пор сидит на стуле, безумная, разъяренная, мечтая о моменте, когда у нее будут развязаны руки. Руки, сжатые в кулаки, которые она не преминет пустить в ход. Не приведи Господи пережить такое. Неужели все старания коту под хвост? Неужели смелые мечты о свободной жизни состоятельного вдовца пошли прахом?

Обливаясь холодным потом, Славин извлек из кармана ключи и, с трудом попадая ими в нужные скважины, открыл дверь. Привычная процедура заняла слишком много времени, а потом еще не меньше минуты ушло на то, чтобы унять предательскую дрожь в руках. Ага, кажется, все идет по плану. Но почему тогда так темно в глазах?

Сообразив, что он не удосужился включить в прихожей свет, Славин сделал это и преувеличенно шумно завозился со снимаемой обувью. После чего, не решаясь заглянуть в гостиную, он пригладил бороду и позвал неприятно резанувшим слух дискантом:

- Ира? Ты дома?

"Дома, дома, - откликнулся в мозгу язвительный голос. - Прячется в темноте, тебя дожидаясь".

Опять эти галлюцинации! Глупо обращать внимание на всякие дурацкие наваждения! Бросив взгляд на свое перекошенное отражение в зеркале, Славин двинулся навстречу неизвестности.

- Ирочка! - Чем-то это походило на блеяние козленочка, потерявшего сестрицу Аленушку. - Ируся! Ир...

Стул стоял на прежнем месте, посреди гостиной. В полумраке казалось, что на него взгромоздилась исполинская белая птица. Сидит и таращится на вошедшего выпученными глазами.

Шаря рукой по обоям, Славин все искал и никак не мог найти выключатель, вяло удивляясь тому, что не падает в обморок. А когда нащупал клавишу, пригнулся, готовясь броситься наутек, если... Он понятия не имел, что означает это "если", но твердо знал другое: при любом шорохе, при малейшем постороннем движении в квартире следует немедленно бежать отсюда, бежать сломя голову. Лишь бы ноги не подвели в самый ответственный момент. Они у Славина совершенно обмякли, норовя подогнуться в коленках.

Чтобы заставить себя включить свет, пришлось мысленно сосчитать до трех... потом до пяти... и так далее.

18... 19... 20!

Одновременно со щелчком клавиши вспыхнула люстра под потолком, заливая комнату ярким беспощадным светом.

Никакой птицы, разумеется, на стуле не оказалось. Там сидела, завалившись на бок, Ирина, над головой которой колыхалось, клубилось нечто вроде прозрачной тени, готовое превратиться... Во что? Да во что угодно, разве неясно, черт подери?

- Госп!.. - первая попытка захлебнулась по причине плохо ворочающегося языка, но потом Славин набрал очень даже приличный темп. - Господи-Иисусе-Христе-Сыне-Божий-помилуй-мя-грешного, - затараторил он, крестясь то щепотью, то двумя пальцами, дабы не ошибиться.

На середине второго заклинания серая тень, так и не материализовавшись, вспорхнула с безжизненного тела, промелькнула под потолком и сгинула.

-...Помилуй мя, грешного, - выдохнул с облегчением Славин и потряс головой, подобно ныряльщику, долго пробывшему на глубине. Слишком долго пробывшему. На чересчур большой глубине, граничащей с бездной.

Все встало на свои места. Теперь мешал сосредоточиться лишь яркий электрический свет, в котором покойница выглядела слишком уж натуралистично. И чересчур развратно, как отметил про себя Славин, бросив взгляд на ляжки жены. Даже после смерти она умудрилась сохранить свои похотливые замашки.
Поспешно отведя взгляд, он выключил половину лампочек люстры. Да, так стало лучше. Еще не совсем хорошо, но лучше. "Совсем хорошо станет, когда отсюда уберут эту толстую тварь", - подумал он.

Дозвониться в милицию удалось лишь с третьей попытки, потому что сперва скрюченный указательный палец Славина упрямо накручивал на телефонном диске номер пожарной службы. Наконец, кое-как объяснившись с дежурным милиционером, он отправился на кухню и соорудил себе гигантский бутерброд с настоящей датской ветчиной, прикасаться к которой было строго-настрого запрещено. Ирина берегла ее для праздничного стола. Намеревалась, видите ли, как следует отметить двадцатую годовщину их свадьбы. Отхватив зубами примерно треть бутерброда, Славин возвратился в гостиную и там, с набитым ртом, предстал перед супругой, чтобы сказать с вызовом:

- Видишь? Теперь ты видишь? Добавить к этому что-либо вразумительное не получалось. Ветчина в глотку лезть не хотела, и проглотить ее оказалось труднее, чем откусить. Вот и давился Борис Петрович Славин невысказанными словами и комом, вставшим поперек горла. Безостановочно жевал и растерянно моргал глазами за стеклами очков... жевал и моргал. А что ему теперь оставалось делать?

Но настоящие испытания начались после того, как в славинскую дверь решительно позвонили.

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЧУВСТВА НИ ПРИ ЧЕМ

Чужие люди обутыми сновали по квартире, входили и выходили, терзали телефон, шумели, трогали вещи. У Славина от этой кутерьмы ужасно разболелась голова. Его попросили сидеть в кухне и не возникать, а сами постоянно возникали, бесцеремонно беспокоя его по каждому пустяку. Требовалось срочно выработать правильную линию поведения, однако милиционеры такой возможности хозяину дома не давали. Стоило лишь уцепиться за хвостик ускользающей мысли, как в кухню вторгался карликовый капитан в штатском и сбивал Славина с толку очередным дурацким вопросом.

- И что же, труп своей жены вы обнаружили именно в такой позе?

- Именно в такой, - подтвердил Славин. - Не я же ее привязывал к стулу.

- А кто?

- Откуда мне знать? Какие-то грабители, какие-то подонки, позарившиеся на наше добро.

- Но пледом жену укрыли вы, - предположил капитан, прицелившись в допрашиваемого пальцем.

- Я. Не хотелось, чтобы посторонние...

- Значит, вы. - Капитан удовлетворенно кивнул. - Вы. Так и запишем: вы.

Фамилия этого человека, возглавлявшего оперативную следственную группу, была Зимин. Выглядел он бодрым и оживленным, как будто не на место преступления прибыл, а на дармовой фуршет. Прежде чем сесть за стол, он обязательно делал странный для мужчины жест, оглаживая обеими ладонями ляжки. Эта странность, вкупе с почти детским росточком, плохо вязалась с образом представителя одной из самых мужественных профессий на земле. Зато лицо капитана, неожиданно крупное, с волевым подбородком, имиджу соответствовало. Вполне.

Славин неприязненно смотрел на это лицо и ожидал, когда наконец Зимин выложит из папки бумагу, ручку, когда он деловито откашляется, прежде чем произнести неизменное милицейское: "Итак...".

Дождался. Началось скрупулезное фиксирование в протоколе показаний свидетеля, "обнаружившего по месту проживания труп законной супруги Славиной Ирины Дмитриевны, носящий на себе явные признаки насильственной смерти".

- Но-ся-щей, через "е", - желчно сказал Славин, ткнув в написанное пальцем. - Мы имеем дело с женским родом.

- Мы имеем дело с трупом, - отрезал Зимин, отстраняя мешающую руку. - Не надо отвлекаться. Я спрашиваю - вы отвечаете. Понятно? Только по существу, пожалуйста... Во сколько вы появились на рабочем месте и кто может это засвидетельствовать?

- Ну... Приблизительно в 10.30, даже раньше. Вахтер уволился, так что при входе в НИИ меня никто не видел.

- Вот как? - заинтересованно воскликнул Зимин, моментально оторвавшись от протокола.

Славину такое оживление следователя совершенно не понравилось. Нахмурив брови, он поспешил добавить:
- Впрочем, я столкнулся на лестнице с... Дашевским. Да, точно, это был Дашевский, эмэнэс из экономического сектора. Он еще пивко нес и окликнул меня: давай, мол...

Зимин прервал Бориса Петровича хлопком ладони по столу:

- Разговоры о пивке отложим до лучших времен. Расшифруйте-ка лучше, что такое "эм-эн-эс"... Угу, угу... Теперь назовите имя-отчество этого младшего научного сотрудника...

- Все зовут его просто Эдиком. - Славин почувствовал, что потеет. - Отчество мне неизвестно.

- Н-да. - Зимин неодобрительно покачал головой. - Но в природе-то он существует, ваш эмэнэс? Не окажется потом, что он вовсе никакой не Дашевский, а, скажем, корнет Оболенский, который откажется подтвердить ваши слова?

- Куда же он денется?

- В нашей практике всяко бывает. Сегодня свидетель имеется в наличии, живой, здоровый, готовый давать показания. А завтра... - Кивок в сторону гостиной, где продолжалась возня вокруг трупа.

С ума можно было сойти от этой милицейской многозначительности. К тому времени, когда с горем пополам добрались до возвращения Славина домой, голова у него просто раскалывалась. Массируя кончиками пальцев виски, он бубнил, тоскливо глядя в темное окно:

- Я глазам своим не поверил, когда вошел... Боже, какой кошмар! Окликаю Ирочку, а сам...

Черствый следователь прервал его воспоминания на этом драматическом месте. Оказалось, что Зимин желает услышать распорядок сегодняшнего утра Бориса Петровича, начиная с того момента, как тот свесил ноги с кровати и заканчивая тем, как он вышел из квартиры, забыв ключи.

Шаг за шагом проделали этот путь, кое-где запинаясь, останавливаясь, а то и дважды прохаживаясь по одному и тому же месту. На милицейском языке это называлось: "подробненько, по порядочку".

И хотя повторение пройденного материала обычно идет на пользу, в случае со Славиным это произвело обратный эффект. Он начал путаться, сбиваться, забывать очевидные факты, а вспоминать, наоборот, пустяковые, ничего не значащие детали. Например, что с утра напор воды в кране был слабым. Или что он не удосужился позавтракать. Или как раздражает его вечная вонь на лестничной площадке.

- Все, кому не лень, в нашем подъезде мочатся, - говорил Славин, морщась так, будто омерзительный запах проникал и сюда, в квартиру. - Проходу нет от алкашей и хулиганья. А потом после них воняет... Вот вы, как представитель законности, что скажете по этому поводу?

- Аммиак, - пожал плечами Зимин.

- Простите?

- Моча обладает специфическим запахом аммиака, от которого, увы, никуда не денешься. Это еще цветочки. Вам повезло, что не пришлось опознавать труп супруги в морге - вот там бы вы нюхнули чего похлеще. Трупы - они мастера пахнуть.

- Но нельзя же так цинично, в самом деле! - возмутился Славин. - Нужно же хоть немного уважать человеческие чувства! За стеной покойница, а вы...

- Мы отклонились от темы, Борис Петрович, - вежливо напомнил Зимин. - Человеческие чувства здесь совершенно ни при чем. Проводится следствие.

КАПИТАН ЗНАЛ ВСЕ ТОНКОСТИ ИГРЫ В КОШКИ-МЫШКИ

Зимин уже не в первый раз поймал себя на мысли, что его так и подмывает заговорщицки подмигнуть этому вздорному интеллигенту, так бездарно удушившему законную жену. Убийство само по себе давно не вызывало у следователя ни положительных, ни отрицательных эмоций. Убил и убил - значит, на то имелись мотивы. Борис Петрович был симпатичен ему потому, что наградил следствие не очередным "дохлым висяком", а, напротив, делом перспективным, приятным и легким во всех отношениях. Эффектное убийство, эффектное расследование, о результатах которого не стыдно отрапортовать начальству. Вот почему Зимин воспринимал убийцу как своеобразного коллегу, соавтора.

Уже при беглом осмотре места преступления ему стало ясно, что женщину прикончил кто-то из близких, свой. Дверные замки и оконные решетки оказались неповрежденными, ни и квартире, ни на трупе не наблюдалось следов, которые говорили бы о насилии и сопротивлении. А вы попробуйте средь бела дня проникнуть в дом горластой базарной торговки, заставьте ее раздеться, усадите на стул и свяжите - да так, чтобы соседи не слышали ни возни, ни криков, ни звуков борьбы.

Нужно было очень постараться, чтобы запугать цветущую женщину до полного оцепенения. Кто это сделал? Какие-нибудь жуткие киллеры в вязаных колпаках с прорезями для сверкающих глаз? Ну да, вломились в квартиру, угрожая автоматами, непонятно зачем устроили дурацкий стриптиз, укокошили хозяйку и кинулись сгребать в мешки невесть какое барахлишко. Абсурд.

Только случайные, неопытные налетчики могли проявить такую неразборчивость в выборе вещей: никому не нужный приемник, пара золотых побрякушек, шмотки. Зато видеоаппаратуру, которая стояла у всех на виду - в гостиной на тумбочке, - никто похитить не удосужился.

А в зеве магнитофона находилась подозрительная кассета без всяких опознавательных надписей на торце. Весьма примечательная кассета. Для домашнего, так сказать, пользования.

Ее бегло просмотрели всей бригадой, азартно толкая друг друга локтями и прыская в кулаки. Словно на экране демонстрировались уморительные проказы очередного комика, похожего на генерального прокурора России. Однако главными действующими лицами домашней порнушки были всего-навсего немолодые супруги Славины, резвившиеся на свой манер. Их, как видно, приятно возбуждала возня со стулом и бельевой веревкой, неоднократно снимавшаяся на видеокамеру. Только самая последняя, роковая игра, зафиксирована не была. Та самая, в ходе которой гражданин Славин ввел в нее дополнительные атрибуты: моток скотча и резиновые перчатки. Киносеанс разгорячил Зимина. Возвратившись в кухню, он устроился на табурете и принялся наблюдать за комичными попытками Славина изобразить убитого горем мужа. По-видимому, он полагал, что для этого необходимо прерывисто вздыхать и придавать бровям трагический излом. Картину довершала ладошка, прижатая к груди, плавно переходящей в живот.

- Болит? - осведомился Зимин сочувственным тоном.

- Немного, - признался Славин и тут же мужественно добавил: - Ничего, потерплю.

- Зачем терпеть? Вы соды, соды. Помогает.

- Сода? От сердца?

- Сердце? - удивился Зимин в свою очередь. - Тогда руку приложите повыше, сюда... Вы же за желудок держитесь, Борис Петрович. Я решил, у вас гастрит разыгрался.

Не выдержал Славин простенького следовательского эксперимента. Не возмутился, не вспыхнул, промолчал, обиженно сопя в две дырочки. А тестирование только начиналось. Капитан Зимин был классным специалистом, знающим все тонкости игры в кошки-мышки. Его внимание уже включилось в автоматический режим анализа речи и поведения подозреваемого. Артикуляция. Мимика. Жесты. И т. д. и т. п. Азбука, без которой невозможен мало-мальски грамотный допрос. Напустив на лицо строгое выражение, Зимин неспешно извлек из кармана красную резиновую перчатку, прихваченную в гостиной, натянул ее на правую руку, задумчиво пошевелил пальцами.

- Размерчик-то не ваш, Борис Петрович. Мне и то тесноваты.

Славинский взгляд ускользнул прочь, через секунду возвратился к перчатке, потом опять переметнулся на противоположную стену, где запутался в гирляндах искусственной зелени.

- Ничего удивительного, - выдавил он из себя вместе с покашливанием. - Это не мои перчатки.

- Вы хотите сказать, что они только сегодня появились в вашей квартире? Раньше вы их не видели, так? Смотрите сюда, внимательно смотрите!

ПОХАБНАЯ КАССЕТА - НЕ УЛИКА

Красные пальцы продолжали шевелиться, напоминая щупальца осьминога, подманивающего загипнотизированную рыбешку. Стараясь сохранять серьезность, Зимин наблюдал за собеседником. Глазки: морг-морг. Губки: дерг-дерг. Сердечко: скок-поскок. Но еще хорохорится, пытается надувать щеки.

- Ну, смотрю! И узнаю! Это наши перчатки!

- Как же так, Борис Петрович? - Зимин поцокал языком. - Неувязочка получается. Вы же только что сами сказали, что это не ваши перчатки. Я уже и запротоколировал.

- Не мои - в смысле не мои, а Ирины... Ирины Дмитриевны! - почти плаксиво выкрикнул Славин. До истерики ему оставалось всего ничего.

Зимин тонко улыбнулся:

- А не находите ли вы странным, что убийца воспользовался не собственными перчатками, а вашими? Откуда он мог знать, что таковые обнаружатся на месте преступления?

Тут Славин растерял остатки самообладания, вскочил, зацепив бедром угол стола, заорал от ярости и боли. Oколо двух минут он топал ногами, размахивал руками и брызгал слюной. Все это время, не поднимая глаз, Зимин невозмутимо черкал что-то в своей протокольной анкете. Пропустил мимо ушей и "произвол", и "грязные инсинуации", и даже сакраментальное "я на вас управу найду". Дождался, пока Славин заткнется, усядется на место, и лишь тогда произнес подчеркнуто бесцветным, будничным тоном:

- Вредно так волноваться, особенно в вашем положении. И кричать на меня не советую, я этого не люблю. Давайте лучше вместе сформулируем ваш ответ на мой простой вопрос.

- Спрашивайте, - глухо сказал Славин.

После собственной выходки ему стало совсем не по себе, и теперь он сидел на табурете, неловко ссутулившись, поджав под себя ноги. Такую позу принимают на допросах те, кто не чувствует себя хозяином положения. Славин таковым быть и не мог. Ни у себя дома, ни в камере, куда надеялся законопатить его Зимин прямо сегодня. Но спешка хороша при ловле блох, а не преступников.

Похабная кассета - не доказательство и даже не улика. Мало ли как развлекаются законные супруги на своей жилой площади... Имеют полное право.

Нужно было поискать быстрый и простой способ расколоть этот гнилой орешек, и Зимин подготовился к этому. Коллеги уже освободили гостиную и от своего присутствия, и от трупа, так что можно было начинать. Предложив Славину перейти на место преступления, он усадил его на диван, а сам расположился за столом и подчеркнутым жестом захлопнул папку с протоколами.

- Вот, решил побеседовать с вами на доверительной основе, - произнес Зимин со значением. - Теперь все зависит от вашей искренности. Вопрос к вам у меня такой: хранились ли в вашем доме деньги, где именно и сколько?

- Это сразу три вопроса, - заметил Славин, пытаясь придать своему тону рассудительность, которая покинула его после вспышки гнева.

- Один, - возразил Зимин. - Просто у него три грани, но все они взаимосвязаны. Поверьте, это очень важный вопрос. От вашего ответа на него зависит многое. Вы меня понимаете?

- Нет, - поскучнел лицом Славин настолько, что даже стеклышки очков утратили свой блеск. - Для меня сейчас это далеко не самый важный вопрос. При чем здесь деньги? Меня гораздо больше интересует, когда будет арестован убийца.

Зимин укоризненно покачал головой:

- Борис Петрович, вы глубоко заблуждаетесь. Лично меня как следователя, - он коснулся своей груди, - не могут не интересовать ваши денежные сбережения.

- Это почему же?

- Да по той простой причине, что наличие таковых сбережений или отсутствие оных во многом предопределят, будет ли убийца вообще найден.

- Как это: "вообще"? Вы что же, собираетесь оставить преступника гулять на свободе?

- В народе говорят: "Не пойман, не вор". И уж тем более не убийца. Я ясно выражаюсь?

- Вы очень туманно выражаетесь, - продолжал артачиться Славин. - Не было у нас никакой кубышки. Да и вообще - какое вам до этого дело?

- Большое дело, - бесстрастно сказал Зимин. - Огромное. Знаете, на сколько лет оно тянет? Учитывая, что в колонии строгого режима один год идет за три, заключение может стать пожизненным. Цинга, туберкулез, язва желудка плюс ежедневные побои - житье на зоне не сахар. Вы только вообразите себе такую перспективу. - Почему это я должен воображать себе всякие глупости!? - Выкрикивая эту фразу, Славин дважды сорвался на визг.

- Чтобы знать, что именно ожидает преступника, покарания которого вы добиваетесь. Так что зря вы запираетесь, Борис Петрович, очень даже зря. Помогли бы следствию, глядишь, все и образуется.

Прозрачнее намека быть не могло, вернее, Зимин не мог себе этого позволить. Пока. Он почти открытым текстом предложил Славину сделку и теперь ожидал ответа. А на стол тем временем легла та самая злополучная видеокассета, которая доказывала все... и не доказывала ничего. Главный козырь следствия. Возможно, единственный.

"КАКОЙ УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ ПРОДАЖНЫЙ"

И Славин понял, конечно же, понял. Встрепенулся, подался вперед, как бы собираясь вцепиться в следователя, но вместо этого лишь прошептал помертвевшими губами:

- Что значит помочь следствию? Материально, что ли? Вы это имеете в виду?

- Что-то в этом роде, - ответил Зимин, сохраняя напускное равнодушие. - Я предлагаю вам приобрести видеокассету, лежащую перед вами. Цена ей - рубль с полтиной в базарный день, но мне почему-то кажется, что вы согласитесь выложить за нее значительно больше. Я угадал?

- Пять тысяч долларов, - прошипел Славин. - Прямо сейчас. Не выходя из этой комнаты.

Зимин удовлетворенно хмыкнул. При обыске деньги найдены не были, но зачем рыть землю, когда искомое может быть преподнесено на блюдечке с голубой каемочкой.

- Что ж, звучит заманчиво, - сказал он, - но лишь при условии, что вы расскажете мне, за что порешили свою супругу. Очень уж ловко вы обтяпали это дельце. Никто бы не заподозрил вас, если бы не случайная улика. - Милицейский палец постучал по злополучной кассете.

- А вот это лишнее, - высокомерно ответствовал Славин, мало-помалу превращаясь из перетрусившего подонка в добропорядочного гражданина. - Я решил избавиться от Ирины по личным мотивам, которые касаются только меня.

Зимин едва подавил желание съездить ему по физиономии. Нет, нельзя. Потому что происходящее бесстрастно фиксировалось на другую кассету, вставленную во включенную видеокамеру Славиных. Она лежала на том самом стуле, полуприкрытая тем самым пледом. И время ее включения было запротоколировано в присутствии свидетелей.

- Хитро, - цокнул языком Зимин, - очень хитро.

- Что именно? - насторожился Славин.

- То, как вы обтяпали это дельце, Борис Петрович. - Жена-то думала, что вы ее после секс-разминки развяжете, как обычно. А вы ее - за глотку.

- Вздор. Никто никого не душил.

Достаточно было обмотать ей голову скотчем, а дальше она уже сама...

- А вы? - поинтересовался Зимин, зачем-то убирая со стола руки, которые он до того беспрестанно сжимал в кулаки. - Проследили за кончиной Ирины Дмитриевны?

- Отстаньте от меня со своими глупостями, - потребовал побагровевший Славин. - Берите деньги и уходите. Я хочу побыть один.

- Даже не надейтесь. Одиночные камеры предназначены только для особо опасных преступников. Вы же - обычная сявка. - Зимин улыбнулся, словно это открытие изрядно его порадовало. - Ваше место в общей камере. Надеюсь, у самой вонючей параши, которая только отыщется во всем следственном изоляторе.

Пришедшего в бешенство Славина пришлось усмирять вчетвером, так сильно он буйствовал, пытаясь добраться до перехитрившего его следователя.

Прежде чем ворвавшиеся в комнату оперативники заставили его угомониться, он успел выкрикнуть в адрес Зимина много угрожающих фраз, обещая поквитаться с "дешевым мусором" и "продажным ментом". На протяжении всей этой неприглядной сцены лицо Зимина сохраняло отсутствующее выражение. Оскорбления перестали задевать его давно, он к ним привык. Да и кто из нынешних милиционеров вправе гордиться чистотой своего мундира? Приходится подтасовывать факты, закрывать дела о заказных убийствах, выпускать на свободу отъявленных негодяев. Все это правда, возразить нечего. И если завтра "подмазанное" начальство прикажет Зимину извиниться перед Славиным и освободить его из-под стражи, то он не посмеет ослушаться. Завтра - да, но не сегодня. Вспомнив об этом, Зимин посмотрел на скованного наручниками убийцу и ухмыльнулся.

- Тебе смешно, сволочь? - взвизгнул тот. - Подловил меня и рад? Ничего, я еще найду на тебя управу, мент продажный!

Зимин улыбнулся еще шире.

- Ага, мент, - сказал он, не переставая скалить зубы. - Мент я, тут ничего не попишешь. Но не продажный, заруби это на носу до конца своей поганой жизни. - Не продажный, понятно тебе? Какой угодно, но только не продажный!

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter