Летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Георгий ГРЕЧКО: "Летать, как мышь лабораторная, я не хочу. Слишком много убирал рвоту за другими..."

Георгий Михайлович Гречко - живая легенда советской космонавтики: дважды Герой Советского Союза, участвовал в запуске первого искусственного спутника Земли, трижды летал в космос, дважды устанавливал мировой рекорд по продолжительности пребывания в открытом космосе. При этом сам прославленный космонавт не считает себя выдающейся личностью и признается, что из всех приписываемых ему положительных качеств обладает только двумя: умением долго упорно работать и радоваться каждому прожитому дню вот уже без малого 74 года.

"Я ЧЕЛОВЕК СРЕДНЕГО УМА, СПОСОБНОСТЕЙ И ДАЖЕ ЗДОРОВЬЯ - НИКАКОЙ НЕ СУПЕРМЕН"

- Конечно, в детстве вы мечтали стать космонавтом?

- В три годика меня впервые отвезли в деревню к дедушке, жившему на окраине Чашников в белорусском Полесье. Помню, как меня тогда чуть куры не заклевали: я хотел их покормить, а они накинулись на меня, облепили всего, клевать начали - взрослые еле спасли меня! В дедовой хате не было ни электричества, ни керосиновых ламп, ни даже свечей. Зажигалась щепка, при ней дедушка читал журнал "Нива", Библию. И я при этой лучине жил, а потом вырос и... полетел в космос.

Я читал научную фантастику, собирал книги о ракетах и межпланетных сообщениях, но космонавтом не мечтал быть, потому что даже такой "великий мечтатель", как Циолковский, сказал, кажется, в 1935 году, что человек полетит в космос через 100 лет. Прожить столько я не рассчитывал и собирался стать ракетостроителем, чтобы космонавтами были мои дети или внуки.

Когда Гагарин, а потом Титов полетели в космос, я думал, что космонавты - супермены. Помню, однажды вышел из самолета и увидел, что передо мной Титов. Я шел за ним и сверлил его глазами, пытаясь разглядеть что-то особенное, что отличает его от нас, простых смертных. (Смеется). Теперь-то я знаю, что космонавт - это обычный человек, работающий в необычных условиях.

После института меня направили в КБ Королева, мы делали трехместные космические корабли. Однажды Королев вызвал нас к себе и сказал: "В экипаже будут трое: командир, ученый и бортинженер. Кто хорошо себя показал в работе, пройдите медкомиссию на космонавта и станете бортинженерами...".

Конечно, я очень хотел стать бортинженером космического корабля, но знал, что по состоянию здоровья не пройду. Я был в оккупации, голодал, ходил зимой в лохмотьях... Когда к концу войны я приехал в Ленинград, школьный врач вставил мне сразу девять пломб, из которых пять на следующий день выпали. Но мне было интересно хотя бы посмотреть, как проходят испытания, и я пошел.

Сначала были семь дней амбулаторного обследования: гоняли по врачам с утра до вечера. Некоторым говорили: "Завтра больше не приходите". Почему-то я был уверен, что меня на третий день выгонят. (Смеется).

Медицинская комиссия меня и вправду едва не забраковала. Врач, тестировавший будущих космонавтов на вестибулярную устойчивость, просил: "Не бойтесь говорить о своем состоянии всю правду! Я вас не заложу, это нужно для науки".

Все помалкивали, а я, наивный, выкладывал все как есть: что подташнивает, что голова кружится... В итоге получил отрицательный отзыв. Спасла меня старшая медсестра: пока врача не было в лаборатории, она провела еще один тест и результаты занесла в протокол. Я просидел на "куке" (вращающемся стуле) больше часа, и пульс остался на отметке 72!

Всего заявлений вместе со мной подали 200 претендентов, а отобрали только 13, и меня в том числе. Хотя человек я весьма среднего ума, средних способностей и даже здоровья: у меня то голова болела, то живот, то зубы - никакой не супермен! (Смеется).

- Правда ли, что при отборе в космонавты учитывалось наличие гагаринской улыбки?

- Мне все время об этом говорили, и я злился: "Что заладили: улыбка да улыбка?! Разве у меня нет других достоинств?!". Я - доктор физико-математических наук, даже какое-то небольшое направление в науке о земной атмосфере создал, управлял самолетами, гонял на мотоциклах, в общем, много неплохих качеств... Но однажды какая-то женщина мне сказала: "У меня есть подруга, она тяжело больна. А увидела как-то вас по телевизору и говорит: "Ему, наверное, труднее, чем мне, а он улыбается!". То заживо себя похоронила, а тут вдруг ожила". С тех пор я на улыбку свою уже не обижаюсь. Говорят, она отражает сущность человека. Значит, у меня хорошая сущность. (Смеется).

- Случались ли на вашей памяти какие-то форс-мажорные ситуации перед полетами в космос?

- А как же! Критический момент я пережил в 1967-м, когда активно готовился к первому полету в космос. Прыгая с парашютом, ударился ногой о колышек, вбитый в землю. Результат - закрытый перелом. В госпитале мне наложили гипс и оставили в палате на 22 дня. Перед выпиской я позвонил начальству и услышал: "Мы тебя отвезем домой, подлечишься, на следующий год опять будешь проходить комиссию". Я понял: все, конец!

И вдруг в палату заходит Владимир Комаров, по сути, мой соперник из отряда военных летчиков. Он для меня тогда был небожителем: "слетавший" космонавт, грудь в орденах... Думаю: добивать меня пришел, ясное дело - конкурент сломал ногу! А он по-мальчишески заговорщицки достал из кармана бальзам для сращивания костей из коньяка, яичной скорлупы и сока лимонов...

В день выписки за мной пришла машина, а в ней наш хирург. Весь путь до Звездного городка он не переставая твердил: "Ну и кому это пришла в голову бредовая идея - везти тебя, безногого инвалида, в Центр подготовки космонавтов, чтобы ты там со своими костылями портил вид учреждения? Разве мало у нас людей с целыми ногами?!". Так благодаря Комарову я и кости срастил, и в Звездный вернулся. Но в космос полетел только через девять лет после этого случая!

"ПОЖАР НА ОРБИТАЛЬНОЙ СТАНЦИИ ГАСИЛ РУКАМИ"

- Бывало ли вам в космосе страшно? Или страх оставляли на Земле?

- Я в себе смелость тренировал: любил скорость, высоту, риск. Мальчишками мы все время что-то поджигали, взрывали, куда-то прыгали, неслись. Я катался на горных лыжах, плавал под водой с аквалангом, участвовал в соревнованиях по автоспорту, сам летал в ДОСААФе на самолетах. Но делал и глупости: лазил на высоте, когда внизу металлолом лежал, прыгал иногда так, что если промахнешься, костей не соберешь. Но я понял, что могу преодолеть страх, есть у меня какой-то моральный стержень для этого. Говорил себе: "Ты - летчик-испытатель, профессионал и не должен бояться. Ты - ленинградец и не опозоришь Ленинград. Ты - Гречко и не подведешь семью".

Но, конечно, когда начался пожар на корабле, - было страшно, и когда не раскрывался парашют, было смертельно страшно. Страх парализует, сковывает, не дает двигаться ни рукам, ни мысли, и его очень трудно преодолеть. Но я убедился, что все-таки могу держать себя в руках в сложной ситуации.

У нас был воспитатель - летчик-испытатель Анохин. О нем говорили, что нет такого поручения, которое он бы не выполнил: Анохин и горел, и выпрыгивал из падающих самолетов. Мы как-то сказали ему: "Вам-то хорошо, вы ничего не боитесь!". - "Да что я дурак, что ли, что ничего не боюсь? - возмутился он. - Просто храбрый в такой обстановке сохраняет способность мыслить и действовать, а трус лишь усугубит опасность!". Вот и все. Поэтому и пожар мне удалось погасить на орбитальной станции.

- А можно об этом подробнее?

- Я сидел за пультом управления, а когда обернулся, станции не увидел - все было в дыму! Конечно, было страшно. Нас же готовили к пожарам на Земле. Обучали как: "Это огнетушитель, вот эту чеку вынул, на курок нажал, струя пены выскочила, все погасила. Понятно?". - "Понятно!". На этом занятие заканчивалось. А я человек немножко нудный и въедливый, говорю: "А вот мне непонятно". - "Что тебе непонятно? Чего дурака валяешь?". - "У меня вопрос: если я погашу горящий прибор, пена не выведет из строя соседние?". И директор Института пожаротушения говорит: "Нет-нет, мы проверяли - эта пена не может повредить электронику". Я предлагаю: "Хорошо, давайте попробуем разрядить этот огнетушитель в ваш телевизор!". - "Нет, нельзя!". - "Ну а в телефон можно?". - "Нельзя!". "Ну, - думаю, - все ясно".

Во время пожара на орбитальной станции я к огнетушителю даже не прикасался - тушил пожар своими руками! Помогло умение нырять с трубкой и ластами: я надышался как следует (это называется "гипервентиляция") и, задержав дыхание, вплыл в невесомости в этот дым и на ощупь стал искать источник возгорания. Если бы я хоть раз вдохнул дым горящей пластмассы, второго вдоха уже не было бы.

Я несколько раз нырнул в дым и нашел таки загоревшийся прибор. По инструкции же надо было гасить пламя огнетушителем и выключить вентилятор, который я, наоборот, включил, чтобы дым вытянуло. Конечно, сейчас рассказывать об этом приятно: храбрец! А тогда было страшно. Ведь не выпрыгнешь: 350 километров до Земли.

- Вам, наверное, не раз в жизни приходилось быть на краю гибели?

- Я трижды в жизни тонул, впервые - трехлетним ребенком на Финском заливе: мои родители отвлеклись, а я отправился гулять по мелководью. Шел по колено в воде и, возвращаясь назад, от усталости упал, потерял сознание, захлебнулся и начал тонуть. Очнулся на руках у неизвестного мужчины, который нес меня на берег.

В 41-м году меня отправили после второго класса к бабушке в Украину, а через две недели я уже был в оккупации: два года мама не знала, жив ли я.

Один раз во время войны немцы, отступавшие из деревни, едва не сожгли меня, брата и бабушку. Селян уничтожали всех без разбора, а до нашей хаты почему-то не дошли... В другой раз при обстреле осколок вонзился в бочку в двух сантиметрах от моего плеча. Однажды в нескольких шагах взорвался снаряд: ранило всех, кто стоял рядом, а я остался невредим... Позднее, уже в мирное время, на берегу Десны кто-то из баловства стрелял с противоположного берега в меня и брата - мне пулей пробило пальто, но тело не задело. А в октябре 2000-го в районе Батумского аэропорта разбился Ил-18 с семьями российских военных - врезался в гору. Перед ним наш самолет летел, тоже при нулевой видимости, но мы сели, а они нет...

"ОТ НАС СКРЫВАЛИ, СКОЛЬКО РАДИАЦИИ МЫ СХВАТИЛИ ЗА ПОЛЕТ"

- Правда ли, что смертельную угрозу для жизни космонавтов представляет радиация?

- Да, на Земле нас защищает атмосфера, а в космосе ее нет. Корабль из тонкого алюминия оградить от облучения не может. От электронной вспышки на Солнце нас хоть немного страховали специальные электронные пояса, а от нейтронной спасения не было. На случай, если вспышка от Солнца идет в сторону, у нас в аптечке были специальные лекарства. Но принимать эти пилюли можно было только по решению ЦУПа (Центр управления полетами. - Авт.): на Земле сперва должны были все проверить, померить и разрешить...

В полетную одежду космонавта были вшиты интегральные датчики. По возвращении на Землю их срезали и узнавали, сколько радиации мы схватили за полет. От нас эти данные скрывали. Когда я начал расспрашивать, мне уклончиво ответили, что за свой самый длительный полет я схлопотал столько радиации, как если бы одновременно прошел рентген желудка и позвоночника, которые из-за вредности делают с интервалом в год.

Еще одну дозу радиации я схлопотал после взрыва на Чернобыльской АЭС, когда с делегацией иностранных ученых ездил в Припять. В Киеве была радиация нормальная - 15 микрорентген, на подъезде к зоне - уже 50, а когда в зоне мы остановились недалеко от четвертого реактора, было уже 3600 в воздухе (почему-то нам не разрешали положить дозиметр на землю, только держать в руках). По зоне нас возили в "грязном" автобусе. При выходе из него нас, как в аэропорту, пропускали через рамку: только искали не контрабанду, а радиацию. И нашли - один человек звенел.

Я - лауреат Государственной премии Украины за медицинские исследования в космосе. В беседе с одной сотрудницей из Украинской Академии наук я узнал, что именно в тот Первомай она исследовала биологические объекты на радиацию. Заодно и себя померила - звенела вся!

Не зная еще про катастрофу, она страшно испугалась: "Пришла домой, сняла одежду с себя, надела чистую - звеню. Приложила дозиметром к волосам - источник в волосах. Помыла шампунем - звенит. Помыла стиральным порошком - звенит. Срезала волосы - перестало звенеть". Такая была в тот день радиация в Киеве, а дети во время первомайской демонстрации танцевали на улице...

- Вы - обладатель Серебряного приза Московского кинофестиваля. За какие заслуги перед кино вы его получили?

- Я с детских лет был большим поклонником кино. Когда мальчишкой посмотрел фильм о снайперах, хотел стать снайпером, посмотрел фильм о танкистах - решил стать танкистом. Но когда на экраны вышел фильм "Последний дюйм", я как с ума сошел! Даже записал, как сейчас говорят, саундтрек - звуковую дорожку к фильму, которую знал наизусть.

Уже взрослым, если видел, что в таком-то кинотеатре идет "Последний дюйм", сбегал, да простит меня Королев, с работы и шел на детский фильм, садился в последний ряд, чтобы своей тушей не загораживать экран. И в тот день, когда Королев собрал нас и предложил стать бортинженерами космического корабля, я встречу с ним пропустил, потому что сидел на детском сеансе и смотрел фильм. Чуть не упустил космонавтику из любви к кино. (Смеется).

"СВОЙ ПРИЗ В ВИДЕ ЗЕМНОГО ШАРА ИЗ ПОЛУДРАГОЦЕННОГО КАМНЯ С СЕРЕБРЯНОЙ ОРБИТОЙ Я НАШЕЛ ЧЕРЕЗ 10 ЛЕТ В КАБИНЕТЕ ДИРЕКТОРА КИНОСТУДИИ"

- Однажды я участвовал в съемках по роману Чингиза Айтматова "И дольше века длится день...": отвечал за то, чтобы космическая тема в фильме была отображена без каких-то глупых ошибок. А потом решил снять свой фильм о космосе.

Предыстория была такова: во время одного полета вышел из строя последний, четвертый телескоп, и у ученых не было ни ассигнований, ни материалов, чтобы сделать еще один. Я хотел починить его, но Центр управления полетами мне запретил: мол, это в принципе невозможно. Действительно, телескоп снаружи, мы внутри, наружу без специального скафандра не выйдешь... Но я стал втайне от ЦУПа по ночам возиться с телескопом, выходя на время в космос без защитного скафандра - мне за самодеятельность влепили выговор. Наконец я додумался, как можно починить телескоп, но... В чем-то ошибся, и ничего не получилось. Трагедия! Драма духа! И хочется, и не получается, и ЦУП не поддерживает...

Именно эта история легла в основу фильма. Мы с моим напарником Алексеем Губаревым прямо в космосе все сняли: были и сценаристами, и режиссерами, и звукооператорами, и осветителями. Хотя до нас было много фильмов о космосе (естественно, ведь я - космонавт N 34), но все они были о великолепно работающей технике, суперменах-космонавтах, которые рапортовали: "Аппаратура работает нормально. Космонавты чувствуют себя хорошо", даже когда аппаратура ломалась, и космонавтам было нехорошо.

Мой фильм "Командировка на орбиту" не о покорителях космоса, а о человеке в космосе, который так же ошибается, так же переживает, как и на Земле. И все равно из "Командировки" цензоры вырезали наши слова, что в космосе тошнит, голова болит, хотя мы даже предоставили справку Минздрава, что такое действительно случается. На то время такой откровенный взгляд на космос был уникальным для нашего кино, так что на Московском кинофестивале в конкурсе документальных фильмов картина получила Серебряный приз в виде земного шара из полудрагоценного камня с серебряной орбитой. Он, правда, у меня не задержался.

Председатель кинофестиваля, вручая приз, хотел меня обнять. И я эту тяжелую штуку, чтобы не мешала, отдал кому-то, кто рядом стоял, а когда обернулся, приза не было! Исчез! Я его случайно лет через 10 нашел в кабинете директора киностудии "Центрнаучфильм".

- А почему любимый фильм всех космонавтов - "Белое солнце пустыни"?

- Понимаете, ночь перед полетом очень неспокойная. Вот были подготовлены к полету два человека - Гагарин и Титов. Считалось так: если один из них нервничает, не может уснуть, вертится в кровати, лететь должен другой. Вроде бы по секрету от ребят им подсунули под кровать датчики, но Гагарин той ночью не сомкнул глаз ни на минуту. Он лежал совершенно неподвижно всю ночь, опасаясь, что датчик сработает...

На полет надо как-то свои нервы настроить, успокоиться, поэтому вечером всегда смотрели разные фильмы. И фильм "Белое солнце пустыни" сработал, как камертон, - там тоже человек в опасности, но при этом не теряется, даже когда силы не равны, сохраняет юмор и человечность. Никто не сговаривался, никаких постановлений не принимал, но как подходит последняя ночь перед стартом, просят "Белое солнце пустыни". Мы эту пленку одну заездили полностью, и авторы добыли нам на космодром еще одну копию.

Я любил экранизации братьев Стругацких: "Отель "У погибшего альпиниста" и "Сталкер". Смотрели еще "Тридцать три" - юмористический фильм о космонавтах, какое-то время хитом были "Ширли-мырли" с Гаркалиным. И все равно вернулись к "Белому солнцу"... За свой самый долгий полет на станции "Салют-6" я "Белое солнце пустыни" раз 15 посмотрел!

"ИМЕННО В КОСМОСЕ Я ПОНЯЛ, НАСКОЛЬКО ЛЮДИ НИЧТОЖНЫ И СВОЕЙ НИЧТОЖНОСТЬЮ ГУБЯТ ЗЕМЛЮ"

- Вам ведь принадлежат два рекорда по продолжительности пребывания в открытом космосе?

- В открытом космосе я провел более полутора часов. Помню, когда первый раз высунулся по пояс из станции, у меня было ощущение, что я стою на кафедре высотой 350 километров. Работая бортинженером на "Салюте-6" целых 96 дней (это тоже был мировой рекорд!), я думал, что весь полет могу просто сидеть у иллюминатора и смотреть на Землю, такая она красивая! Сначала были мысли: "Вот какие мы, люди, сильные: нипочем нам высота, радиация, невесомость! Я вышел в космос и делаю то, что мне надо". Но именно в космосе я понял, насколько люди ничтожны и насколько своей ничтожностью безвозвратно губят Землю! Прав, к сожалению, был Иосиф Бродский, сказавший, что уже не спасти нас всех...

- Атеисты в СССР доказывали, что Бога нет, словами: "Гагарин летал - никого не встретил"... Вы тоже не встретили в космосе признаков инопланетной жизни или чего-то божественного?

- Я для того и летел в космос, чтобы встретить. Но никому из космонавтов не посчастливилось. Как-то я общался с американским астронавтом Эдвином Олдрином, тем самым, что вслед за Армстронгом ступил на поверхность Луны. Давай я ему пересказывать слухи, что ходили вокруг их полета: будто они там встретили ангелов, шары какие-то огненные и вообще могли погибнуть, но шел по Луне мимо наш Порфирий Иванов (тот самый, что круглый год ходил в семейных трусах), починил им корабль, чтобы они смогли улететь. Олдрин смотрел на меня как на ненормального!

Раньше я полностью отрицал НЛО как объект внеземной цивилизации, видя исключительно земные причины их природы: запуск ракеты, кусок ракетоносителя. Но однажды в Лондонской национальной галерее увидел странную картину: на ней изображено, как на небе висит яркая огненно-желтая тарелка, и луч от нее освещает Деву Марию. Я еще подумал: что за ерунда современная висит среди старинных шедевров? Но когда прочел надпись, обомлел: "Карло Кривелли, 1484 год". XV век! Согласно библейским канонам, благую весть Деве Марии принес архангел, а на этой картине благая весть приходит из подобия летающей тарелки, с помощью луча, похожего на лазер...

Есть такой замечательный исследователь Эрик фон Деникин, который ищет следы посещения Земли внеземными цивилизациями. Он считает, что инопланетяне были на нашей планете 12 тысяч лет назад, шесть тысяч лет назад. Кое-что я видел своими глазами: например, в Мексике могилу какого-то царя, закрытую каменной плитой, на которой изображено подобие кабины космического корабля с перископом, педалями и волосатый босоногий индеец инка на эти педали давит...

- Как уживаются в вас ученый-космонавт и верующий человек?

- Анализируя свою жизнь, как ученый, доктор физико-математических наук, я пришел к выводу, что кто-то направлял меня в жизни, помогал, спасал. Для меня Бог - это Высшее. Тот, кто все знает, все может. Всякий раз, когда я мог по глупости отклониться от своей судьбы, Некто, бывший надо мной, наказывал меня, а потом возвращал на линию судьбы...

Я ведь родился в семье атеистов, был неверующим от рождения. Потом бабушка-белоруска тайно от родителей окрестила меня в деревне. Когда на следующий год меня отвезли к другой бабушке в Украину, она тоже меня тайно окрестила. (Смеется). Так что я был неверующий, но дважды крещенный.

Я укрепился в вере совсем недавно. Оглядываясь на прожитую жизнь, заметил, что каждый раз, когда моя судьба была на грани, когда я уже доходил до отчаяния и думал: "Все, спасения нет!", кто-то словно посылал мне спасательный плот. Сейчас я вижу в этом глубокий смысл.

Я верю в идею реинкарнации, гласящую, что плохие души исчезают, а хорошая душа в 12 жизнях совершенствуется, а после становится частью высшего разума, может быть, частью Бога. Все-таки жить 12 жизней лучше, чем одну. (Смеется).

- Георгий Михайлович, вы сегодня с ностальгией смотрите в небо?

- Да, конечно, я бы хотел еще полететь, но понимаю, что уже неспособен, потому что уже нет необходимого здоровья, знаний, силы - мне ведь без мало 74 года. А летать, как мышь лабораторная, чтобы надо мной эксперименты делали, не хочу. Я слишком много убирал рвоту за другими, чтобы теперь за мной убирали...

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter